Водородная Соната

24 (С -0)

В конце концов, он пошел вместе со всеми.

Был момент, когда он решил, что, должно быть, сошел с ума, потому что он начал подумывать о том, чтобы остаться, и, возможно — когда всё свершится — отдать себя в руки правосудия, чтобы его судили и осудили, принять любое наказание за то, что он сделал — за всё, но в особенности за последнее своё деяние.

Но это была лишь мимолетная блажь, настроение, то, чему не следовало потакать. В конце концов, он понял, что должен идти, и сказал себе, что не пойти и предаться этой мазохистской оргии справедливости и раскаяния было бы для него истинным эгоизмом. Ведь дело не в нём, не только в нём. Он лишь один их многих и в итоге станет еще одним покорным Свёрнутым, занявшим свое место в одном ряду готовых шагнуть с обрыва, уносящего вверх, а не вниз.

Присутствие, так долго висевшее над зданием парламента, разрослось теперь, превратившись в темную сферу. За последние несколько часов появлялись все новые и новые аналогичные знаки, распространившиеся по всему пространству Гзилта, везде, где были люди: в домах, коммунах и казармах, на кораблях, морских судах и самолетах, на площадях и в общественных залах, в лекционных аудиториях и храмах, на рынках и в театрах, на спортивных площадках и транспортных станциях, везде, где Хранимые недавно пробудились, перед своим восхождением.

Чужаки, пришедшие попрощаться с гзилтами, и те, кто пришел извлечь выгоду из их ухода, по обычаю, временно удалились, предоставив уходящих самим себе.

Устройства, с установленным на них временем, а также дисплеи по всей территории доменов отсчитывали последние часы и минуты, люди встречались в заранее назначенных местах, совершали последние обеды, говорили последние слова и, иногда, рассказывали секреты, которые хранили. В общем, как это обычно бывает у людей, они собирались в кругу семьи и друзей, объединялись с другими группами, образуя собрания в десятки и сотни человек, и — опять же, как это обычно бывает, хотя выражение таких эмоций зависело от физического и психологического склада соответствующего вида — держались за руки.

Многие пели.

Играли многочисленные оркестры и группы.

И в конце концов время обратилось в ничто, и в присутствии Присутствий они всего только и делали, что говорили: "Я Возвышен, я Возвышен…", и больше ничего. Они уходили, просто исчезая из существования, словно заходя за некую складку в воздухе, которую прежде никто не замечал.

Напоследок он встретился с маршалом Чекври. Её семья была не больше, чем его, и за последние двадцать дней или около того у них появилось много общего.

Они стояли в садах парламента, под неуместно шквалистым небом, под ливнем, ожидая произнесения слов вместе с несколькими десятками других людей. Они вышли сюда относительно поздно, в час, который считался оптимальным, чтобы убедиться, что значительная часть гзилтской цивилизации действительно ушла.

Это напоминало наблюдение за результатами выборов. Начало Инициации выдалось медленным, но примерно через четверть часа, согласно новостным каналам, все еще освещавшим события, число ушедших быстро увеличилось, и к началу последней трети часа стало очевидно, что почти все совершили переход. Собравшиеся в саду согласились, что настало время идти.

— По традиции в этот момент люди рассказывают друг другу секреты, — сказала маршал Чекври в тот короткий момент, когда остальные прощались и выбирали, где кому стоять и с кем. — Мой, — с ухмылкой добавила Чекври, — заключается в том, что я провалила офицерский экзамен. Я сжульничала. И шантажировала потом старшего офицера, чтобы получить зачёт. — Она пожала плечами. — И никогда не оглядывалась назад. — Маршалл наклонила голову к нему. — Вы?

Он уставился на неё. На мгновение он опешил, не уверенный, кто перед ним. Но, в конце концов, собравшись с мыслями, покачал головой.

— Слишком много, — сказал он так тихо и отрешённо, чтобы его едва услышали, и отвернулся. — Слишком много…

Неподалёку стояли Джеван и Солбли, его секретарь и помощница, и он был поражен, когда Джеван сказал, что всегда любил его, а не Солбли, секрет которой заключался в том, что у неё не было никакого секрета.

Он что-то пробормотал, впервые за многие десятилетия потеряв дар речи.

Они выбрали конец текущей минуты, как время, когда им надлежит войти. Все взялись за руки, и когда время пришло, произнесли слова и совершили шаг, едва только припустил мелкий дождь. * * *

Он тоже пошел вместе со всеми.

Он был создан заново, и, в то же время, был уничтожен. Он знал, что сделал все, что мог, в своем воплощении в андроиде в Ксауне, но все равно этого оказалось недостаточно. Если бы он победил тогда, он мог бы остаться. Ему было бы что праздновать и чем жить. Вместо этого он мог только раз за разом переживать поражение. Некоторым утешением явилось то, что в промежутке между неудачной операцией на дирижабле и Инициацией, положившей начало Сублимации, не произошло ничего катастрофического.

Теперь важным для него было лишь то, что экипаж "Уагрена" принял его, и он стал частью корабля.

Корабельным ИИ, Присутствие не требовалось — они были способны сами осуществлять Свёртывание.

Агансу отправился вместе с ними. * * *

Она не пошла. И она понимала, что это значит.

— Я не могу уйти без тебя! — кричала ей Вариб с экрана. Сине-зеленое море за ней мерно плескалось, счастливые путешественники собирались в небольшие группы, обнимались, плакали и выбирали, кого взять за руки.

И, в конце концов, единственное, что она смогла ей сказать: "Ты можешь, мама", — и прервать связь, зная, что больше никогда её не увидит.