Витраж с двойной спиралью ДНК

— Черт бы побрал все это! — пробормотал он. — Хватит! — Он вынул из футляра таблетку и проглотил ее с водой из-под крана. Осмотрев себя в зеркало, возвратился за стол.

— Все в порядке? — Он отметил про себя, что Бриджвелл так и не прикоснулась к еде.

Он утвердительно кивнул.

— Я подвержен множеству болячек, которые просто одолевают меня при перемене местности. Извините, что испортил вам завтрак.

— Что вы, я еще больше испортила ваш.

— Нет, это я пригласил вас. — Он взял вилку и нож и принялся разрезать остывший ростбиф. — Поскольку я пригласил вас, то уж терпите, пожалуйста.

Ее голос смягчился:

— Я чувствую, что все это как-то связано с вашей женой. — Чавез прожевал мясо и с удовольствием проглотил его.

— Вы обратили внимание на застекленную дверь? — Бриджвелл притворилась ничего не понимающей. — Цветной витраж в библиотеке?.. — Ее лицо оживилось.

— Изображение спирали? Двойная спираль? Она мне понравилась. Цвета просто бесподобные.

— Да, оно изысканно и к тому же является частью моего прошлого. — Он перевел дыхание. — Анни подарила его ко дню моего рождения, когда мне исполнился сорок один год. Это была первая годовщина нашей свадьбы. К тому же, это совпало еще и с вручением мне Нобелевской премии. Для меня этот подарок значил даже больше, чем церемония в Стокгольме. — Он внезапно посмотрел на нее пристально. — Вы сказали, что выполнили свое "домашнее задание". Что же вам удалось разузнать?

— Узнала только, что вы поздно женились, — ответила Бриджвелл. — По годам поздно.

— В сорок лет.

— Еще узнала, что ваша жена через два года погибла от несчастного случая. Я не интересовалась подробностями.

— А не мешало бы. Мы с Анни ехали на пикник — на самый южный выступ Флориды. По дороге из Мэмфиса в Тампу мы остановились. Я чистил сома, Анни отошла, занося в каталог насекомых и растения. Она по-любительски занималась таксономией — классификацией растений и насекомых по родовым признакам. По какой-то причине — не знаю какой — она потревожила муравьев, они облепили ее. Услышав крик, я бросился к ней, оттащил от муравейника и очистил от них. Мы оба тогда ничего не знали о протеиновой аллергии — ей просто всегда везло, ее ничто не кусало и не жалило. — Он запнулся и покачал головой. — Я повез ее в Пенсаколу. Анни умерла от приступа аллергии — дыхательные пути были перекрыты от воспаления. Она задохнулась прямо в машине.

Пораженная этим рассказом, Бриджвелл начала мямлить "Простите, доктор Чавез, я не…", но он вежливо остановил ее:

— Анни была на восьмом месяце. В больнице пытались спасти нашу дочь, но ничего не получилось. — Он снова помотал головой, как бы прочищая ее. Вы немного похожи на Анни — так же игривы, что ли. Думаю, что Патриция должна была выглядеть примерно такой же.

Стол начал снова сужаться. Бриджвелл протянула руку и прикоснулась к его пальцам.

— И вы больше никогда не женились…

— Я выключил себя из большинства сфер жизни, — произнес он бесстрастно.

— Но почему же вы не включились снова?

Он отметил как бы со стороны, что переворачивает свою ладонь, чтобы осторожно сжать ее пальцы, от которых исходило тепло.

— Я провел первую половину жизни, целеустремленно добиваясь поставленных перед собой задач. Потребовались огромные усилия, чтобы открыть свою жизнь и для Анни. — Снова, как и утром, когда он впервые увидел Бриджвелл, он почувствовал себя выжатым до основания. — Считаю, что нашел более легкий путь — цепляться за прошлое и считать, что оно было счастливым.

Она сжала его руку:

— Я не спрашиваю, заслуживает ли оно этой жертвы.

— Ну, а вы-то сами? По-моему, вы тоже довольно энергично добиваетесь поставленной перед собой цели. Вы не собираетесь открыть остаток своей жизни для чего-то другого?

После некоторого раздумья Бриджвелл ответила:

— Нет. Пока нет. Я сделала свою жизнь целенаправленной, очень концентрированной с тех пор, как умерли родители. Может, когда-нибудь… ее голос упал. — У меня пока есть время.

— Время, — произнес Чавез, отметив наличие в этом понятии давно знакомый ему ироничный смысл. — Вы напрасно надеетесь на него.

— Что бы ни случилось, я никогда не допущу, чтобы прошлое довлело надо мной, — ответила она серьезно. Он почувствовал, что ее пальцы сжались сильнее.

— Никогда не читайте нотаций тем, кто втрое старше вас, — они звучат неубедительно. — Он засмеялся, стараясь снять таким образом возникшую напряженность.

— Это не нотации, а интервью, — отпарировала она, не убирая, однако, свою руку.

— У вас в детстве была муравьиная ферма? — спросил Чавез. Она отрицательно повертела головой. — Тогда мы сегодня посмотрим одну такую ферму. — Он бросил взгляд на еду перед нею: — Закончили? — Она кивнула. Тогда поехали на университетскую полевую станцию.

В лифте они стояли близко друг к другу. Бриджвелл повернулась спиной к открывшейся панораме. Как бы подводя черту, Чавез спросил утвердительно:

— Я не делал никакого четкого заявления относительно "Проекта Нью Мексико", не так ли?

— Безусловно.

— А если я сейчас начну рассказывать, что действительно существуют чудовищные муравьи-мутанты — размером с лошадь — и что они движутся в нашем направлении из Мату Гроссу?

На этот раз она улыбнулась и молча повертела головой.

— Вы, наверное, считаете меня сумасшедшим, не так ли?

— Я до сих пор не понимаю, когда вы шутите.

— Нет никаких гигантских муравьев — пока нет. — Он не стал развивать свою мысль дальше.

Полевая станция Университета штата Вайоминг в Каспере находилась в тридцати километрах к югу, в направлении промышленного комплекса в Дуглас-Ривер Бенд. После автострады пришлось проехать два километра по ухабистой проселочной дороге. "Скарлет" тряслась и грохотала, но доставила их целыми и невредимыми. Еще один, на этот раз последний подъем, и они спустились к белому куполу, окруженному прижавшимися к нему сооружениями.

— Какой огромный! — воскликнула Бриджвелл. — Держится без опор?

— В надутом состоянии его поддерживает давление изнутри, — пояснил Чавез. — Нам нужно было срочно воздвигнуть что-то такое, в чем можно было бы с большой точностью выдерживать параметры атмосферы. Конечно, было бы чертовски непросто защитить его от снега зимой, но в этом у нас уже не будет необходимости.

Они прошли два контрольно-пропускных пункта с охранниками в форме. Вооруженные мужчины и женщины тщательно обследовали помятый "Фольксваген" и его пассажиров, но впустили их, когда Чавез предъявил свое удостоверение.

— Это просто невероятно, — удивилась Бриджвелл.

— Это не я придумал, — ответил Чавез. — Правила безопасности, ничего не поделаешь.

Бриджвелл припарковала "Скарлет" возле пристроенного к куполу здания с прямыми стенами. Чавез провел ее внутрь, через еще один контрольный пункт в холле, мимо каких-то мелких сошек в спецодежде, которые подобострастно приветствовали его "Добрый день, мистер Чавез", затем в комнату стерильного вида, уставленную электронной аппаратурой.

Чавез указал жестом на ряды экранов мониторов:

— Сегодня в купол заходить нельзя, но установка полностью контролируется камерами с дистанционным управлением. — Он начал щелкать тумблерами. С дюжину экранов вдруг ожили разными цветами.

— Джунгли! — вскрикнула Бриджвелл.

— Тропический лес. — Камера проезжала мимо живописных зеленых деревьев, ползучих растений, подроста, который казался непроницаемым. Это довольно точная копия бразильского леса. А сейчас послушайте. — Он подкрутил еще какие-то ручки.

…Поначалу казалось, что громкоговорители трещат, издавая характерные для электроники звуки. Внезапно Бриджвелл спросила встревоженно:

— Что это?

— А как вы сами думаете, на что это похоже?

Она прислушалась еще.

— Едят? — она вздрогнула. — Такое впечатление, что тысяча ртов жует что-то.

— Гораздо больше, чем тысяча, — поправил Чавез, — но вы ухватили суть. Теперь смотрите.

Глазок камеры, которая была прямо перед Бриджвелл, подкатила к стене зелени, оплетавшей дерево. Чавез видел, как листья, дрожа, колышутся волнами, как будто бы это была поверхность моря. Он взглянул на Бриджвелл — она тоже заметила это:

— Там что, ветер под куполом?

— Нет, — ответил он. Картинка приблизилась совсем близко.

— Кошмар! — воскликнула Бриджвелл. Это были муравьи. Они покрывали все дерево, подрост, сплетенные лианы.

— Вы, возможно, не представляете масштаб, — заметил Чавез. — Они по величине примерно с ваш большой палец.

Муравьи шевелились, создавая впечатляющее зрелище, их жвала стригли как садовые ножницы, съедая все зеленое, все живое. Чавез уставился на них, но без чувства особой ненависти. Былые эмоции давно уже перегорели и оставили его.

— Вот они, эти представители отряда Eciton, — отметил Чавез, — их можно называть муравьями-носильщиками, муравьями-воинами, или просто Марипунта — как будет угодно.

— Я читала о них, — ответила Бриджвелл. — Видела документы и фильмы в разное время. Никогда бы не подумала, что они могут быть такими ужасными, особенно когда они за стенкой.

— Там в их окружении есть еще и фауна. Желаете полюбоваться более изысканной трапезой?

— Я — пас!

Наблюдая, как листья дрожат и исчезают, кусок за куском, Чавез вдруг почувствовал осторожное прикосновение, затем торопливое движение вдоль своих ног сегментированных лапок. Он протянул руку и выключил тумблер, при этом все изображения вздрогнули и пропали. Оба продолжали сидеть, молча уставившись на мутные, серые экраны.

— Это и есть гигантские муравьи? — наконец решилась она спросить.

— Да нет же, я сказал вам правду. — Он потряс головой. — Пока нет.

— Вижу, что сейчас вы не шутите, — отметила она.

— То, что я сейчас расскажу вам, можно расценить как сознательное разглашение государственной тайны, — сказал Чавез. — По крайней мере, так они говорят. — Он показал руками куда-то вверх. — Ну и что? — и, кивнув на экраны, продолжал: — Марипунта явно мутирует в совершенно новую форму. Это вовсе не те видимые физические превращения, которые показаны в фильме "Вот они!". Они не являются следствием преднамеренной деятельности человека, как было в случае с пчелами. Возможно, причиной является чья-то неосторожность, — мы подозреваем влияние бразильской ядерной станции, работающей на вторичных нейтронах. Но точно пока неизвестно. Что мы четко осознаем, так это то, что определенные внутренние регуляторы Марипунты буквально взбесились.

— И поэтому они становятся больше? — спросила она с обескураженным видом.

Он энергично затряс головой:

— Вам известен закон квадрата-куба? Нет? Это простой закон природы. Если размеры насекомого удваиваются, его прочность и сечение дыхательных проходов увеличиваются вчетверо. Но масса при этом увеличивается в восемь раз. После определенного предела, а предел этот не так уж велик, насекомое не может ни двигаться, ни дышать. Оно гибнет под своим собственным весом.