Клеймо Солнца. Том 2

Я не в силах отвести взгляда от юноши, хотя меня пугают его слова и по позвоночнику проходит холодок…

— А иногда ко мне приходят самые страшные мои кошмары, — Марвин понижает голос, и я обхватываю плечи руками, будто пытаясь защититься от холода. — Тень сгущается и тянет ко мне ладони, лишённые пальцев. Налитые кровью глаза пристально наблюдают за мной из темноты. Я пытаюсь убежать, но попадаю в липкую паутину, а надо мной висит огромная паучиха с сотней блестящих глаз. Каждый неотрывно следит за мной, но я даже не могу позвать на помощь. Я вижу человека, который проводит по лицу рукой, меняя маски, пока одна из них не приклеивается к коже так сильно, что отрывается только вместе с ней. Вокруг космонавта горят скелеты. Из плотного мрака выходит высокий мужчина в длинном чёрном платье со стоячим воротником и широкими рукавами. Символ всхода в его ладонях запятнан кровью…

Я даже не дышу…

Откуда он знает, что мне снилось?..

Это какое-то испытание, которое я провалила?..

Я не чувствовала от этого юноши опасности, а стоило быть осторожной!..

Боковым зрением вижу, как Ребекка за преградой прикрывает рот ладонью, её лицо вытягивается от удивления. Похоже, она не дышит, как и я.

Пытаюсь сделать вдох, но начинаю задыхаться.

— Тебе не хорошо? — с ужасом в глазах спрашивает Марвин, поднимаясь на ноги.

— Откуда ты узнал об этих снах? — с трудом произношу я, но звучит, как хриплое покашливание.

— Узнал? — удивляется юноша, всё так же обеспокоенно глядя на меня. — Я страдаю от этих видений, сколько себя помню.

Он меня обманывает?..

— Тогда что они означают?! — требую я ответа, с усилием делая вдох только ради того, чтобы выяснить правду.

— Не знаю. Лестница в небеса — это, наверное, космические лифты, а Маяк на станции — здание правительства, — не понимаю ни одного слова, как и того, почему Марвин снова говорит едва слышно. — Роботы — это, скорее всего, из-за того, что моя мама — артифик. Я знаю, все привыкли к тому, что некоторые люди живут с машинами, но мне трудно с этим… свыкнуться. А всё остальное… эти жуткие образы, самые глубинные и болезненные… это одиночество, страх потерять себя самого, стать тем, кто вынужден играть роль, пока не перепутает маски и окончательно не погибнет, тоска по Земле и ужас от того, что пришлось пережить человечеству… В общем, всего понемногу, и, конечно, Верховный Наставник, — Марвин говорит так тихо, что я почти ничего не слышу, а Ребекка явно нервничает, потому что ей, видимо, услышать не удаётся. — Ты веришь в эзотерику? — юноша смотрит на меня, и не представляю, что именно он видит на моём лице, но начинает оправдываться: — Я этим не увлекаюсь, просто знаю, что другой, и пытаюсь найти ответы. Я с детства был странным, подверженным множеству аллергий, всегда плохо переносил шум и большие скопления людей, любил уединение и одиночество, яркий свет и резкие звуки меня пугали, равно как и электроприборы, они вечно выходили из строя, стоило мне оказаться рядом. Зато мне удавалось успокаивать других и даже снимать чью-то боль.

Меня начинает мутить. Руки дрожат, и я поспешно опускаю их, чтобы ни парень, ни Ребекка Олфорд не увидели моего волнения.

— Я всё это уже рассказывал. Но только другому человеку.

Он смотрит на меня очень внимательно.

— Дэннису.

Ком стоит у меня в горле, а в голове судорожно кружится фраза: «Кто он? Что происходит?»

— Я мало с кем раньше мог это обсудить. Люди постоянно говорят, будто я другой, словно моя аура октаринового цвета.

Аура? Биополе…

— Это правда, — произношу я неожиданно для самой себя и, вдруг, ведомая неизвестными мне силами, протягиваю ладонь.

Марвин обаятельно улыбается и приподнимает брови, но тут же протягивает руку, и наши пальцы соприкасаются.

Я не чувствую, чтобы юноша осознавал, что происходит, но читать его полупрозрачное, открытое поле так же легко, как разговаривать с ним самим. Доброта, благодарность, смирение. Его клетки сотканы из принятия мира таким, каков он есть. И во всём этом я чувствую внутреннюю силу, такую, что способна исцелять других…

Может, ему всё-таки знаком галоклин?..

— Ребекка правду сказала, — произносит Марвин, — с тобой я могу оставаться самим собой.

Я в растерянности убираю руку, и юноша тоже опускает свою, а потом говорит очень тихо:

— Я всё боюсь, что виртуальными наркоманами становятся люди, которые слишком часто погружались в дополненную реальность и потеряли связь с объективной. Дэннис сказал, что создатели миров обычно этим не страдают. Но что, если в итоге я окажусь не таким создателем, как все думают? Что, если я потеряюсь? Конечно, я могу ему доверять, ведь он уже встречался с такими, как я. Его брат — кристальный ребёнок.

Кристальный ребёнок. «Что это значит?» — я не успеваю задать этот вопрос, потому что за преградой рядом с Ребеккой появляется Дэннис. И онн выглядит… плохо.

Под глазами — тёмные круги, но не в этом проблема: свет, который хранился в его груди, сегодня очень слабый, а тьма, наоборот, судорожно пульсирует, как неравномерно бьющееся сердце…

Я снова смотрю на одностороннее стекло. Снова выдаю себя.

— Ребекка, что происходит? — требовательно спрашивает Дэннис, но его голос звучит слабее, чем обычно.

Девушка прикладывает палец ко рту, призывая к тишине.

— У меня есть разрешение от генерала.

— Так интересно, — невольно отвлекает меня Марвин. — Дэннис спросил меня, видел ли я когда-нибудь пришельцев? А теперь мне хочется задать тебе тот же вопрос. Ты видела?

Наши взгляды встречаются. Я молчу.

— Приёмные родители говорят, что мы и есть пришельцы, но я знаю, что это не так, — говорит юноша. — Где-то в космосе должны быть настоящие, такие, у которых есть неизвестные нашей науке способности. Я верю, что однажды мы с ними встретимся.

Его пронзительные светлые глаза словно смотрят сквозь меня. Может быть, он не тальп?..

— Ты красивая и очень необычная, — вдруг добавляет парень с улыбкой. — Я надеюсь, что мы встретимся вновь.

ГЛАВА 26 (Дэннис). КИБОРГ ИЗ ДЕТСКИХ СТРАШИЛОК

— Как ты? — спрашивает Коди, кивнув на мою грудь, когда я захожу в его кабинет. — Ой-ой, вижу, что очень паршиво, — говорит он, как только взгляд останавливается на моём лице.

— Тёмные круги под глазами, вот и всё, — бурчу я, но даже для меня самого это звучит нелепым аргументом.

Раньше у меня никогда не возникало проблем с имплантами. Нанотехнологии, видимо, чувствовали, что я уже как будто наполовину умер, и видели во мне потенциал трансформироваться в робота. В этот раз что-то пошло не так.

— Я в норме, — откровенно лгу, и, поравнявшись со мной, Коди тихо говорит:

— Дэн, если ты его хотя бы почувствуешь, сразу скажи. Слишком близко к сердцу. Это может быть опасно. Я пытался отговорить генерала, но…

Я прерываю друга:

— Коди, я в норме.

Для убедительности киваю головой, глядя парню прямо в глаза. В тот момент, когда он тянется ко мне, чтобы похлопать по плечу, на моей ленте высвечивается сообщение: «Слышала, Бронсон обезумел: датчик слежения рядом с сердцем? Генерал „совершенствуется“. Не волнуйся: Даниэль всё исправит. Мы тебя подлатаем. Держись». В ответ я ничего не пишу, просто удаляю сообщение. Коди смотрит на меня подозрительно, и я спешу его отвлечь:

— У меня много работы.

Коди делает шаг в сторону, открывая вид на стол, заставленный едой.

— Нет и нескольких минут для сытного завтрака? — с надеждой в голосе спрашивает Практикант, а потом добавляет: — И разговора с другом, конечно.

Думаю, второй момент всё-таки весомее, но не подаю вида. Посчитав моё молчание за согласие, Коди идёт к столу. У меня нет аппетита, и он не появляется даже при виде сочных бургеров и крупных корзинок с дарами леса, однако, приблизившись к столу, я с радостью валюсь на стул, невольно кривясь от боли.

— Что за работа? — воодушевлённо спрашивает Коди, накладывая мне в тарелку еды, а потом вдруг предполагает: — Пожары?

Я замираю, взвешивая, стоит ли признаваться, что речь идёт действительно о них.

— Спонтанное самовозгорание. — Это уже не вопрос. — Паранормальное явление…

— …существование которого не доказано и отрицается большинством учёных, — я прерываю Коди и заканчиваю фразу за него, давая понять, что его догадки были верными, хотя для себя я так и не принял решение, стоит ли рассказать всю правду…

— Ты Габриэллу спрашивал? — уточняет друг, и я устало вздыхаю, прежде чем ответить:

— Похоже, сама шокирована.

Коди накладывает и себе полную тарелку еды, но к ней так и не притрагивается. Мы сидим в тишине, задумчиво глядя друг на друга.

Похоже, у Практиканта тоже с аппетитом проблемы.

— А ты что думаешь? — не выдерживаю я. — Она может создавать пожары?

— Если может, то, получается, солгала тебе, — отрешённо произносит Коди. — А это не похоже на правду: в обманах Габриэлла вроде как не специалист.

Я вспоминаю про одностороннее стекло и задумываюсь о том, что друг одновременно и прав, и не совсем: хотя притворяется Габриэлла не слишком умело, по крайней мере, её до сих пор не разоблачили. Другой вопрос: солгала ли она мне? Её глаза казались искренними.

— Искры берутся не из воздуха, конечно, — продолжает рассуждать вслух Коди, ковыряя вилкой по тарелке. — Хотя выглядит всё именно так. Может, генерал и прав. По крайней мере, такая самозащита была бы логичной для солнечного человека: солнце, огонь, пожар… Другой вопрос: как научно объяснить это явление?

Объяснить, а главное — предотвратить… Но я молчу. Беру вилку в руки, но, как и друг, не принимаюсь за еду.

— С химической точки зрения, — наклонившись вперёд, начинает Коди, — наше тело содержит достаточно энергии, которая хранится в форме жировых отложений, но при обычных обстоятельствах оно не может самовозгореться как минимум из-за высокого содержания воды. На испарение семидесяти процентов жидкости — а примерно столько в нас содержится — потребовалось бы слишком много энергии. И не только её — нужен какой-то внешний источник огня.

— Ты говоришь об эффекте живой свечи, — догадываюсь я, и мой голос звучит разочарованно. — Но теория фитиля, к которому поднесли зажжённую спичку, не получила подтверждения. Даже если основываться на псевдонаучные факты, Алан сказал, что никаких источников огня и в помине не было. К тому же, боюсь, в теле Габриэллы даже нет жировых отложений, которые могли бы гореть, превращая её в фитиль.

— Да, эта теория всегда была неубедительной, — с готовностью соглашается Коди. Словно сам того не замечая, он кладёт вилку на стол и упирается в него локтями. — В прошлом большинство жертв были худыми людьми, практически лишёнными жировых отложений, и, тем не менее, они сгорели.

— Ты говоришь о слухах и домыслах, — замечаю я, пока на краю сознания формируется мысль, что с такими разговорами аппетит у меня и не появится.

— Были задокументированные случаи.

— Задокументированные, — подтверждаю я, — однако так и не признанные наукой.