Баба Шура на службе у Департамента Гармонии

Анастасия Хабарова
Баба Шура на службе у Департамента Гармонии

– Кто-кто? – баба Шура оттянула платок за правое ухо и развернулась им к собеседнику.

– Никита Гуляев, хедхантер службы раздражения Департамента Гармонии, – совсем зеленый пацан лет девятнадцати в лоснящемся пиджаке снова развернул перед старушкой красный корешок.

– Ааа, значит, расслышала. Это что, прэнк какой-то?

– Что, простите?

– Ну когда вы какую-нибудь ерунду делаете, а друг из кустов на телефон снимает. И в ютьюб потом выкладываете. Над старухой посмеяться решил, да?

– Александра Григорьевна, никаких пранков, никаких шуток. Можете у своей соседки, Эммы Назаровной, спросить, она с нами работает.

Баба Шура достала из кармана телефон, нажала на видеовызов и навела телефон на пацана.

– Эммка, ты этого пижона знаешь?

– Не благодари, это я тебя ему посоветовала! Будем вместе работать, давай, соглашайся!

Баба Шура прервала звонок и похлопала по лавке.

– Садись, рассказывай, хуэндер или как тебя там.

– Хедхантер.

– Ну я так и сказала. Что за работу ты можешь предложить семидесятитрехлетней женщине?

– О, самая простая и интересная работа! Ставка – в два раза выше вашей пенсии, а рабочий день – всего от трех часов. Маршруты выбираете в своем планшете из доступных – просто забираете себе тот, который понравится. На некоторых можно работать в парах.

– Откуда же у бабушки планшет, пижон?

– От нашего департамента, конечно, – парень улыбкой осветил район почти всеми своими зубами и вытащил из портфеля новенький айпад. – Сейчас расскажу, как пользоваться. Для начала включаете эту кнопку…

* * *

Теперь баба Шура поняла, куда с самого утра едет армия ее сверстниц на электричке. Совсем не на дачу и не к родне. Работают пчелки, крутятся, как могут. Занимают места у окошек, рядом располагают сумку, которую на хрупких коленях везти неудобно, а на полку уже не закинуть. Закрывают форточки, когда их открывают другие пассажиры в надежде хоть немного охладиться и вдохнуть свежего воздуха. Самые хитрые идут по вагонам с балалайками и аккордеонами, чтобы спеть свои хиты. А самые хитрые они потому, что одна такая поездка в два конца засчитывается за два дня работы.

Баба Шура на такое пока готова не была. Она и так чувствовала себя неловко и чуть не сгорела со стыда, когда тростью мужчине ногу придавила. На пятом таком объекте переживания стали уже менее яркими, но все это новое амплуа так и жало ей, так и терло, как слишком тесное платье.

Выпрашивать место бабе Шуре тоже не понравилось.

«Зайдите в вагон и идите медленно, высматривая кого-нибудь молодого, но не слишком юного. Юному и постоять несложно будет. Оптимальный возраст – от 23 до 35 лет. Идеальный вариант – пара влюбленных, которая страстно общается, держится за руки и милуется» – значилось в инструкции к задаче.

Делала все по инструкции. Вначале приметила девушку, которая читала книгу на телефоне. Встала рядом, оперлась на ее кресло, даже бортом пальто о плечо потерлась. Стояла. Девушка спокойно продожала читать.

Баба Шура вздохнула погромче и переступила с ноги на ногу, чуть наклонившись и задевая шарфом русые волосы. Девушка только пригладила зацепившиеся за шарф волоски и перевалилась на левый подлокотник, отклоняясь от старушки.

«Мертвый номер» – решила баба Шура и поковыляла дальше.

Идеальные жертвы сидели в конце вагона – ее рука в его руке, болтают, она расплывается в улыбке, он убирает ей за ухо выбившуюся из косы прядь. Явно как минимум студенты – не моложе.

Баба Шура, глядя на них, вспомнила как пятьдесят лет назад вот такая же – с растрепанной косой и беспечной улыбкой – ехала со своим Стасиком на картошку. За окном мелькали поля, вокруг – шум, смех таких же как они студентов, впереди – целая жизнь! А в сердце – уверенность, что всю эту жизнь она хочет провести только со Стасиком. Пусть он и не умеет рассказывать анекдоты, и на гитаре всего пару песен знает, зато всегда рядом, поддерживает, понимает и не смеется над ее глупыми мечтами.

И вот нет уже Стасика, и вся жизнь теперь осталась позади, и не ей локон за уход заправляют, а она стоит тут над душой и дышит погромче, чтобы молодые заметили и место уступили. От этой мысли бабе Шуре аж тошно стало. Захотелось разбить планшет, выйти из поезда и сесть на обратный. Жаль нет поезда обратно в семидесятые.

Но девушка вдруг посмотрела на нее и слегка кольнула острым локтем своего парня:

– Давай уступим место. Хочешь, я постою, потом поменяемся?

– Сиди, зай, я постою, – совсем без раздражения ответил парень и встал, жестом приглашая старушку на свое место, – Присаживайтесь.

Следующие полчаса баба Шура только и думала над тем, какого же ее коллегам на таких задачах? Все ли чувствуют себя так же неловко?

А потом она увидела лицо старушки с аккордеоном, похожее на очень радостный гриб сморчок – если бы сморчки умели радоваться – и засомневалась в том, что другим эта работа дается так же тяжело, как ей.

Еще через пять минут она встала и пошла в следующий вагон. Искать новую жертву, давить тростью новые пальцы и мучительно стоять над новыми душами.

Позади была целая жизнь, впереди – еще полтора рейса испытаний «Калуга-Москва».

* * *

– Ой, больницы – мое самое любимое! Представь, они сидят там по часу-полтора, с работы отпросились, в коридоре душно, а тут ты – «Мне только спросить»! И летят в твою спину и роптания всякие, и маты, и молчаливые испепеляющие взгляды, – Эмма Назаровна налила себе полстопки вишневой наливки и тут же опрокинула ее в себя. В наслаждении причмокнула губами, выдохнула протяжно и отправила следом дольку яблока.

– А тебе и нравится, когда на тебя все это гавно сыплется, да? – баба Шура покрутила рюмку в пальцах, понюхала, посмотрела сквозь жидкость на свет из окна своей кухни и выпила половину.

– Ой, да все равно, что они там брешут. Смешно ж! Ворчат себе, кричат. Да ты сама попробуешь – узнаешь. Ну не работа, а санаторий, чес-слово. И развлекаешься, и душу свою успокаиваешь, и деньги плотят. И смеееееессссяяяя. А смех – он что? Правильно, продлевает жизнь. Так вот и говорю – санаторий. Ну, молодец я, что тебя порекомендовала?

– Все-таки я не как ты, мне пока тяжело.

– Да ладно тебе, главное свои задачи найти. Чтоб по душе. Кому-то вот нравится постоянно дорогу на красный переходить, так они только этим и занимаются. Опасно – не спорю. Но там и тарифы хорошие. Зато как водители бесятся! Никитка говорит, у этой задачи один из самых высоких уровней раздражения. Особенно, если рядом с водилой жена едет! Вот ты все попробуй и определишься потом. Ну что, пойдем завтра вместе в нашу поликлинику? Будем этажи по-очереди менять. А еще лучше, давай друг за дружкой в кабинеты заходить. Представь – только ты без очереди только спросить влезла, а следом я. Ох, чувствую, нам за это и премию выписать могут!

– Эх, Эмка, удобно, что мы уже старые. Были бы моложе – нам бы за такое точно выписали, но совсем не премию, – баба Шура осушила оставшиеся полрюмки настойки и взяла с подоконника свой планшет. – Ладно, пошли завтра вместе. Вдвоем, может, действительно веселей.

* * *

Баба Шура без оглядки на очередь из семи – десяти человек уверенной прихрамывающей походкой подошла к двери и нажала на ручку.

– Бабушка, тут очередь! – тут же бросилось в правое ухо.

Баба Шура набрала полные легкие воздуха и выпалила, будто отрывает пластырь:

– Я только спросить! – Да нырнула в кабинет, затаскивая за собой трость.

– Женщина, у нас прием строго по талончикам. Вы возьмите и к своему времени приходите, – мягко, совсем не раздраженно отреагировала на вторжение врач.

Пациентка молча сидела рядом и вцепившись в сумку ждала, пока баба Шура выйдет из кабинета, а затем с удивлением наблюдала, как старушка присаживается на кушетку напротив.

– Да я ж только по колену спросить. Мучаюсь, знаете, уже вторую неделю. Хотя кого я обманываю. Второй год, на самом деле. Да… Уж второй год.

– Вы талончик возьмите и приходите, мы с вашим коленом полностью разберемся, – все так же спокойно продолжает Марина Владимировна – так близко баба Шура уже смогла считать ее бейджик.

– А где взять? В регистратуре нет никого, – сотрудница Департамента Гармонии настойчиво продолжала свою работу, попутно пытаясь ткнуть тростью туфлю и без того недовольной пациентки.

– Около регистратуры, желтый такой автомат, – в голосе Марины Владимировны уже послышалась толика недовольства – речь звучала чуть быстрее и слегка пренебрежительнее.

– Ааа… автомат. Вот, кстати, колено мое ну точно как из автомата стреляет. Раньше, знаете, не было такого.

Пациентка напротив громко вздохнула, перекатывая голову с левого плеча на правое и молебно посмотрела на врача.

– Женщина, у меня сейчас прием. Вот, видите, пациент. По талончику. Вы когда тоже по талончику придете, я вас выслушаю, а сейчас не могу. Желтый автомат у регистратуры, – рука с короткими пальцами терпеливо указала на дверь.

– Ой, а вы мне не покажете, где этот ваш автомат? И куды там тыкать-то? А то натыкаю, потом опять попасть к вам не смогу… А колено так болит… Ей-богу!

– Жень, покажи, пожалуйста, – Марина Владимировна на бабу Шуру уже не смотрела, а планшет в сумке бодро завибрировал – уровень раздраженности в рабочей зоне старушки резко возрос.

Недовольство исходило и от облегченно вздыхающей пациентки, и от стучащей по столу ручкой в ожидании ухода нарушительницы Марины Владимировны, и от дюжины проедающих бабу Шуру глаз во вспотевшей очереди.

Получив талон с Жениной помощью, баба Шура пошла в противоположное крыло повторять спектакль, слушая, как за спиной вновь вопит та же самая очередь. Эмма Назаровна, следуя плану, врывалась в кабинет Марины Владимировны.

* * *

За месяц работы баба Шура испробовала на себе практически все задания Департамента.

Называть девиц проститутками, парней наркоманами и сплевывать со словами «срамота» при виде целующихся парочек ей было совсем уныло – чувствовала себя вышедшей из ума. Да и как она заметила, никто на это уже не реагировал.

«Репутация морального компаса у пожилого населения в глазах молодежи разрушена. Задача бестолковая, не работает» – отправила она в лог ошибок.

Спрашивать у всех родителей на детской площадке, как зовут их детей и без спроса заваливать их советами по воспитанию было грустно. Захватывали воспоминания о временах, когда свои дети были маленькими. Когда спорили со Стасиком, какие лекарства давать-не давать, в каких дворах гулять разрешать-не разрешать, когда в речке им купаться позволять-не позволять.

Подсаживаться к людям в парке и вываливать на них всю свою жизнь бабе Шуре было не по нраву. Не привыкла она так «оголяться» перед чужими людьми. Но так как задачу уже выбрала, рабочий день пришлось доводить до конца. Поэтому вместо реальных историй баба Шура сочиняла свою жизнь на ходу – и как она училась прилежно в медицинском институте, и как шила сама себе платья, и как пятерых детей воспитала, и как целину в Казахстан ездила поднимать. Никто даже не засомневался в ее словах, не смотря на то, что по возрасту под историю с целиной баба Шура ну никак не подходила. А может и не сомневались – просто не слушали.