Вампиры – дети падших ангелов. Музыка тысячи Антарктид

Глава 8 Музыка тысячи Антарктид

Всю субботу Катя просидела у окна в надежде, что объявится Влад. А он даже не позвонил. Она чувствовала себя несчастной, обманутой и всеми брошенной. Одно радовало — ей стало значительно лучше: горло не болело, голова не кружилась. Можно было считать, что она очень легко отделалась после купания в ледяной воде.

Готовиться к зачетам и экзаменам не хотелось, получалось сосредоточиться на чем-то, кроме окна, и того, что происходило за ним. Девушка смотрела на телефон, то и дело брала его, проверяла, не разряди ли аккумулятор, работает ли звук. То ходила по комнате и злилась, то падала на кровать и, обхватив голову руками, пыталась заставить себя думать о чем угодно только не о своем странном друге.

Несколько раз позвонила мама. Если бы она знала как дочь метнулась к телефону, как высоко подскочило у нее сердце, а потом сжалось от разочарования, покрутила бы у виска.

Перед сном Катя долго лежала в ванне под душем. Ей нравилось смотреть, как капли разбиваются о пенистую воду, точно летний дождь в лужах. Сейчас дождь лучше всего соответствовал ее настроению.

«Как будто больше занятий у меня нет, как только горевать, — сердито размышляла девушка. — А если он исчезнет навсегда, что будет? Руки на себя наложу? Смешно…»

На самом же деле ей было грустно. Такой зависимости она прежде никогда не испытывала. В детстве она как-то полюбила есть жареные семечки, но когда поняла, что не может без них прожить и дня, с трудом, но отказалась от лакомства, переросшего в привычку. И теперь, припоминая давно забытые ощущения, она точно знала, что испытывает очень похожие чувства. Не может и не хочет ни о чем думать, кроме объекта своего вожделения. Но одно дело, когда хочется всего лишь семечек, которые, если совсем станет невыносимо, можно пойти и взять, и совсем другое, когда объект вожделения другой человек. Его нельзя было пойти и взять, его нужно ждать. В конечном счете все зависело от него, целая жизнь — внутренняя империя, где раньше существовали интересы, дела, заботы, мелкие привычки. Мирок в один миг сузился, превратился в храм, посвященный одному.

Катя вышла из ванной в пушистой пижаме, с полотенцем на голове и первым делом, войдя в комнату, устремилась к окну. И тотчас об этом пожалела. Влад был там, сидел на дереве, как в прошлый раз, и улыбался ей.

«Заметил ли он, как я метнулась к окну? Насколько ужасно полотенце на моей голове, а пижама?…» — гадала она, не отрывая взгляда от мерцающих в темноте глаз. Девушка стянула с головы полотенце, мокрые волосы рассыпались по плечам.

Влад достал телефон, но она покачала головой и распахнула окно. От ледяного воздуха свело легкие, холод проник под пижаму, коснулся мокрых волос, распаренного лица.

— Ты же после ванной! — ужаснулся Влад.

Катя не знала, что на это сказать, собственный поступок показался восторженно глупым и абсолютно детским. Она так ждала Влада, так хотела увидеть его!.. И когда это случилось, от счастья совсем позабыла, что в мире взрослых всегда нужно притворяться. Чтобы не показаться слишком импульсивной, слишком восторженной, слишком наивной, слишком-слишком влюбленной.

— Хочешь зайти? — сама себя удивила она вопросом.

— Через окно? — засмеялся он.

— Нет, конечно нет, — смутилась Катя, — через дверь. — И, точно оправдывая свое приглашение, пояснила: — Родители на даче. — Ей совсем не понравилось, как это прозвучало. Пошло, точно в дурацких анекдотах. Можно было подумать, она приглашает его для быстрых утех. Выскочила из ванны, не успела еще остыть, распахнула окно и: «Здрастье, будьте любезны прыгнуть на подоконник, а потом на меня».

От неловкости хотелось провалиться к соседям.

— Конечно, — после недолгой паузы, согласился Влад.

Катя взялась за оконную раму, но молодой человек попросил:

— Отойди, пожалуйста.

Она посторонилась, не понимая, зачем именно это понадобилось. Девушка не успела даже пикнуть, как он перемахнул с ветки прямо в ее комнату, даже не задев подоконник.

Влад по-хозяйски закрыл окно и, оглядевшись, заметил:

— Очень уютно.

— Спасибо, — выдавила она из себя, ошеломленно хлопая глазами.

Позвать-то она его позвала, а что дальше — даже не представляла. Следовало ли его покормить? Для ужина, конечно, поздновато, но и совсем не предложить — некрасиво.

— Чаю? — попыталась она придать своему тону обыденности. И снова пожалела, подумав, что может решить, будто приглашать к себе парней и поить их чаем для нее в порядке вещей.

— Нет, благодарю, — ответил он в ее манере и, чинно склонив голову, пробормотал: — Пожалуй, пройдусь в прихожую, разденусь.

Он вышел, а Катя на одеревеневших ногах проковыляла к зеркалу. Видок у нее был тот еще — овечка Долли сразу после клонирования. Волосы от морозного воздуха застыли курчавой паклей, глаза распахнуты подобно входам в скворечниках, щеки болезненно горят, губы бледны.

«Красавица», — печально заключила Катя и неловко повернулась, когда в комнату вернулся Влад.

На нем был тонкий белый свитер и черные джинсы. Молодой человек подошел к стеллажу с книгами и коснулся корешка книги Булгакова «Мастер и Маргарита».

— Любишь мистику?

Катя пожала плечами:

— Раньше нравилась.

— А сейчас? — удивленно приподнял он брови.

— И сейчас, — менее уверенно сказала она. Последнее время мистика перестала ее привлекать по очевидным причинам, хотя для Влада они могли быть вовсе не очевидны.

— Что слушаешь? — Молодой человек скользнул взглядом по аккуратной стопочке дисков, но ни один из них не взял, открыл дискетницу небольшого музыкального центра. — Франц Шуберт, — прочел он имя на диске и пораженно посмотрел на девушку. — Слушаешь?

— Бывает.

— Мой брат любит Шуберта…

— Дедушка подарил диск, еще два года назад, — Катя отвела взгляд, — как раз перед смертью.

— Прости…

Значит, у тебя есть брат?

— Да, — отворачиваясь, нехотя ответил Влад.

— Старший?

— На два года.

«Похоже, они не очень ладят», — догадалась Катя, но так хотелось побольше разузнать о семье своего таинственного гостя, что она решилась еще на одну попытку:

— А какой он?

Влад скривился. Она впервые видела у него такое разраженное выражение лица. Сделалось не по себе. «Не нужно было спрашивать!»

— У него на сердце тысячи Антарктид, — равнодушно ответил молодой человек.

На этом девушка решила ограничиться информацией о его брате.

«Вряд ли про хорошего человека можно так сказать. Наверняка он отпетый негодяй, разве стал бы Влад клеветать на родного брата?!»

Молодой человек задумчиво улыбнулся.

— Каким разным… — он помедлил, как будто подбирал слово, — разным людям нравится Шуберт. Послушаем?

— Конечно, — кивнула она, пытаясь понять, что он имел в виду. Сравнил ли он сейчас ее со своим братом, усомнился ли в Шуберте, во всех сразу или только в ней одной? И вообще, сколько Антарктид тогда у нее на сердце, если это та мера, которой он оценивает людей?!

Неожиданно она поймала себя на мысли, что не прочь посмотреть на его брата со всеми его Антарктидами. Даже представить было сложно.

— Ты не устала? — негромко спросил Влад, вслушиваясь в печально-тревожные звуки Восьмой, неоконченной симфонии музыканта.

— Совсем нет, — соврала Катя, а сама улучила момент и присела на кровать. Рядом с ним она ощущала слабость в ногах, казалось, вот-вот свалится, как перезрелое яблоко с ветки.

Влад, ни к чему не прикасаясь, рассматривал ее диски, книги, а она сидела и волновалось. Это походило на оценочную комиссию.

Когда молчание до неприличия затянулось, девушка спросила:

— А ты какую музыку слушаешь?

— В основном тяжелый рок. — Влад словно смутился от своих слов и, быстро глянув на нее, сказал: — Тут мы не совпадаем.

— Это и не обязательно, — заверила она.

Он выглядел огорченным, как будто предпочтения в музыке были главным критерием, по которому он выбирал себе девушку. И она с Шубертом ни в какие ворота ему не лезла.

— Я могу слушать что угодно, даже радио… — Катя осеклась, встретив его напряженный взгляд.

«И чего я оправдываюсь? Размазня… Вот такие и родину готовы с потрохами продать, лишь бы всем угодить».

— А я еще и Вангелиса обожаю! — заявила она, кивая на полку с дисками. — У меня пять его альбомов! А еще…

— Еще ты обожаешь Баха и Вивальди, — закончил за нее Влад и, криво усмехнувшись, спросил: — Как насчет Моцарта, Шостаковича, Брамса и Рахманинова?

— Выборочно, — ответила она, гадая, откуда он узнал, если дисков с музыкой этих композиторов у нее нет. Был где-то с любимыми мелодиями, записанный еще в школе у подруги, чья мать преподавала в музыкальной школе уроки фортепиано. Но этот диск валялся где-то в ящике стола или был на даче — она точно не помнила. В любом случае Влад его видеть не мог.

«Еще одна загадка. Он читает мысли? Если так, то почему назвал именно этих композиторов? Я о них сейчас не думала! Или думала?»

— А как ты узнал? — не выдержала Катя.

— Предположил, — беспечно повел плечом Влад.

«Если он и на другие мои вопросы так собирается отвечать, то можно не утруждаться их задавать», — с легким раздражением подумала она, созерцая его прямую спину.

Влад прошелся до окна.

— Мне, наверно, пора… Тебе нужно отдыхать. Уже поздно.

Часы показывали полпервого.

Она хотела запротестовать, но в последний момент передумала.

«Может быть, родители за него волнуются? Знают ли они, где сейчас их сын? Какие отношения у него в семье? С братом определенно не очень. С дедом, видимо, были хорошие, раз наследство оставил… А остальные?»

Девушка вышла в прихожую и облокотилась о стену, наблюдая, как Влад одевается. От его четких, отточенных до миллиметра движений захватывало дух.

— Ты далеко живешь? — полюбопытствовала Катя, когда он взялся за дверную ручку.

— Не очень. — Влад улыбнулся.

«Ну конечно, стоило бы догадаться, адрес свой он не продиктует!»

— Я приглашу тебя как-нибудь, — неожиданно пообещал он, — сама все увидишь.

Их разделял один шаг. Она чувствовала взгляд на своих губах, и их покалывало, по телу разливалось тепло, а сердце случало приглушенно.

— Доброй ночи, — услышала она Влада точно издалека.

— И тебе. — Собственный голос показался ей настолько разочарованным, что она испугалась: «Догадается!»

Молодой человек опустил глаза.

— В понедельник к врачу, выпишут. — Он не спрашивал — утверждал. — Я встречу тебя во вторник утром и провожу до колледжа. Если ты, конечно, не против.

Захотелось смеяться. Разве могла она быть против? Когда от мысли, что он вот так уйдет и не скажет, чего ей ждать, сердце рвалось из груди, готовое распластаться у его ног и постыдно умолять… О чем? Она сама толком не знала. Чувства, желания, эмоции переплелись в один тугой узел, и сколько она ни пыталась, развязать его не могла. Или не хотела?

* * *

Вдоль высокого бетонного ограждения завода тянулись круглые фонари. Вокруг — ни души. Огромная пустая серая дорога, тротуар под снегом, тени деревьев. Влад мерил расстояние от одного светлого снежного круга до следующего. На кончиках пальцев он чувствовал тепло, совсем как в тот день, когда под его ладонью с губкой была обжигающе горячая кожа: нежная и белая, точно лепестки ромашки. Воспоминание об этом сводило его с ума, внутри просыпалась жизнь, такая, какой он запомнил ее много лет назад. Мертвое сердце молчало, но казалось, что оно бешено стучит, и в висках трепещет пульс, и холодная кровь бурлит.