Харьковский Демокрит. 1816. № 2, февраль

в университетской типографии, 1816 года

Учреждённый при Императорском Харьковском университете Цензурный комитет, основываясь на донесении читавшего сие Сочинение профессора Ивана Срезневского, печатать оное дозволяет с тем, чтобы по напечатании до выпуска в публику, представлены были в Цензурный комитет: один экземпляр для Цензурного комитета, два для департамента Министерства просвещения, два для Императорской публичной библиотеки и один для Императорской академии наук. Января 7 дня, 1816 года.

Декан Гавриил Успенский*

___________________

I

ПОЭЗИЯ

1

Послание к Демокриту с чердака бедного стихотворца

Смею рекомендоваться

Вам, весёлый Демокрит,

Вашей дружбою ласкаться,

Бедный харьковский пиит.*

Не оставьте без вниманья

Вы того, кто редко сыт,

Кто, хотя без состоянья –

Но имеет аппетит.

Руку помощи подайте,

Бог за это наградит.

«Ближним вашим помогайте», –

Так писание гласит.

Но не думайте, чтоб звонкой

Стал монеты я просить, –

Я голяк, но надо тонко

Вам со мною поступить.

Знаю часто я диету,

Хоть желудок мой ворчит,

Но не думайте монету

Мне в подарок предложить.

Я хотя, как Ир, убогий,*

Хоть пиит – но так я горд,

Как философ самый строгий,

Иль как а̀нглинский милорд.

Чем могу вам быть полезный,

Коль угодно вам спросить,

Вот в чём, Демокрит любезный,

Ваша помощь состоит:

Кончил рифм Словарь я славный,

То нельзя ль вас потрудить,

Сей Словарь большой, исправный,

Свешникову похвалить.*

Вы имеете дар слова!

В вас огонь поэзьи влит! –

Уломайте Свешникова

Славный сей товар купить,

Я ценою поступлюся.

Хоть Словарь мой знаменит! –

Я, для пользы всех тружуся,

Тысяч пять, и – будем квит.

Ведь не дорого? – Я скромен,

В барышах он может быть.

Лексикон мой толст, огромен!

Всех в столице он взманит!

К Свешникову, словно тучи,

Так пииты нагрядут,

Сыпать денег станут кучи,

Все в столице запоют!

Секретарь забудет годы,

Протоколы бросит он,

А писать примется оды,

Даст французам в них трезвон!

Поп читать псалтырь престанет,

Взявши в руку длинну трость,

На еретиков он грянет,

Чтоб не ели мяса в пост.

А военные-нахалы,

Девушкам и бабам в честь,

Песенки и мадригалы

Беспрестанно будут плесть.

Безобразны девы, дамы,

Юным, нежным красота̀м,

Полны желчью эпиграммы

Развезут по всем местам.

Академик две поэмы

Будет в месяц выдавать.

Математик теоремы

Станет в рифмы подбирать.

А конфетчик за билеты

Перестанет школярам

На кредит давать конфеты –

Он спечёт билеты сам.

Словом, все: кузнец, пирожник,

Журналист, матрос, портной,

Блинник, шляпник и сапожник,

Хлебник, мастер часовой,

Ювелир, игрок, сиделец,

Франт, философ и столя̀р,

Откупщик, законоведец,

Медик, шорник и фигляр,

Винокур и музыканты,

И цирюльник, крендельщик,

Окулист, комедианты,

И актёр, и погребщик...

Все б Словарь мой покупали –

Свешников, какой доход!!

Злата б реки притекали

В твой сундук или комод!

Петь имеют все охоту,

Если только рифмы есть.

Всяк, принявшись за работу,

Век стихи желает плесть. –

Сколько выгод непременных

Связано с моим трудом:

Росс бы славных и отменных

Авторов имел содом!

Я бы – тоже для желудка

Трёх гусей всегда имел,

Был бы сыт – сие не шутка!

Чудеса б я произвел!

А российская держава, –

Как бы ты тогда цвела!

В поздни вѐки громка слава

Разнесла б твои дела!!

_________________

2

Неудовольствие Минервы на Бахуса и Венеру

(Сатира моего вкуса)

Всесильный Юпитѐр, отец и царь богов,

Дабы избавиться от лишних всех трудов,

Подвластным божествам дал области различны,

И силам каждого, и склонностям приличны;

И, словом, он весь свет божкам препоручил,

А сам от всех забот спокоясь – опочил.

Не то я говорю, что лёг он на постели,

Но – что пустился он в пучину всех веселий;

В различных обратнях любил, гулял, пил, ел,

Божественных своих совсем не зная дел.

А разве иногда для страху тучи двинуть,

Раскатом гром пустить, блеснуть, перуны кинуть...

Но безрассудный гнев, безвременная месть,

Не могут никогда в порядок свет привесть.

Не будет никогда пути во гневе строгом... –

Сие случилося с молниеносным богом.

Когда от мрачных туч очистив небеса,

Простёр на шар земной он быстры очеса;

Узрев, что восстают все боги друг на друга,

И мысля всяк, что мал предел его округа,

Стремится распростерть свою повсюду власть,

И хочет похищать чужих уделов часть;

Узрел, что жребием все боги недовольны,

И чтут, что винен в том Юпитер – бог престольный.

Трикратно потряся седою бородой,

Задумался Зевес, и лоб нахмурил свой;

Трикратно думал он, раздумывал трикратно:

«Откуда, – рек в себе, – толь мнение превратно?

Юпитера – богов всех бога и царя –

Так дерзко поносить, всю власть его презря?»

Он рек – и из морей все поднял тучи мрачны;

Он рек – и применил в ночь тёмну день прозрачный;

Минутно молнии, минутно гром бросал;

И смертных, и богов подвластных ужасал.

Земля от ярости его вострепетала,

И гор своих верхи к долинам преклоняла.

Тогда бессмертные и смертные почли,

Что час сей будет час последний на земли.

И вдруг по молнии, по громе сам Зевес

Ужасные слова сквозь тучи произнес:

«Да соберутся все подвластные мне боги

Пред мой пресветлый трон, в небесные чертоги!»

Возволновался весь богов бессмертных круг,

И более чем гром, сей глас смутил их дух.

Мятутся все, дрожат, трепещут, суетятся;

Не знают, как идти, как Зевсу показаться;

Всяк хочет спереди в строй задний увернуть,

Чтоб там от Зевсовой погонки ускользнуть.

А особливо же богини все лукавы;

Проказить – так они; а тут – как будто правы,

Все сами назади, а боги все вперёд,

Чтоб гневу Зевсову им первым дать отчёт.

Минерва лишь одна, всех будучи правее,

Напереди пошла гораздо посмелее.

Взошла – и все за ней – к Юпитеру в чертог,

Где важно восседал на троне грома бог.

Он кинул взгляд на них суровый, раздраженный,

И в ярости вещал сии слова надменны:

«Как смели вы – божки – нарушив мой устав,

Весть брань между собой, не получивши прав?

Или забыли вы, что небом и землею,

И вами, малыми божками, я владею?»

Все боги с трепетом к земле потупя взгляд,

Ни слова, губы сжав, пред ним не говорят.

Минерва, наконец, молчанье разрушает,

И с откровенностью Юпитеру вещает:

«Велик ты, бог богов! Се видишь дщерь свою!

Прими, родитель мой, ты жалобу мою!

Не знаю о других, виновны или правы,

Но я всегда твои хранила в-точь уставы,

Какую область мне иметь ты повелел,

Не преступала я предписанный предел.

Я смертных всех моей наукой просвещала,

И части у других богов не похищала.

Довольна я была всем тем, что ты мне дал,

Лишь только бы меня никто не обижал.

Но удовольствие недолго продолжѝлось;

Исчезло всё теперь, и всё переменилось. –

Ты знаешь, мой отец, беспутного сынка,

Рождённого твоей бедрою дурака.

Меня глава твоя – его родили ноги.*

Что я его честней, то ведают все боги.

Но этот глупенький божок и молодой

Своим неистовством нарушил мой покой.

Быв дерзок ко всему, ко всем буянствам смелый,

Он вздумал власть свою в мои пренесть пределы;

Настроил у меня трактиров и шинков,

И всех туда привлёк моих учеников.

Кто с удовольствием в науках упражнялся,

Кто жертву мне курил, кто сердцем покланялся,

Беседуя со мной, кто плод наук вкушал,

Успехом мудрости богиню утешал,

Услышав запах вин, стаканов громки звуки,

Отверглись все меня, оставили науки;

На жертвенник вино все стали возливать,

И жертвы Бахусу младому воздавать.

Хотя возьмётся кто за книгу не нарочно,

Но в книге он всего не может видеть точно:

Сквозь пьяные глаза, сквозь тусклый сей ларнет

Ни смысла не поймет, ни слов не разберет.

Но тут, родитель мой, не все мои обиды;

Не менее терплю я оных от Киприды:*

Богиня нежностей, ковчег плотскѝх страстей,

Без исключенья всех влечёт к себе людей.

И старый, и младой, невежа и ученый,

И раб, и господин, смиренный и надменный,

И воин, и деспо̀т, кто б ни быль он таков,

Не может избежать Кипридиных оков.

Но я перед тобой за прочих не вступаюсь;

На то лишь жалуюсь, чего сама лишаюсь.

Почто она сквернит наук священный храм,

И прелести свои повсюду сеет там?

Почто велит она Эроту со стрела̀ми

Играть, как куклами, учёными сердцами?

Питомец мой, бедняк, увидя в первый раз

Призра̀к её красот, пленяется тотчас;

И, мудрые глаза прикрыв любовной сеткой,

Волочится Сократ за гордою кокеткой.

Какая ж польза в том, что я учу людей,

Когда уже они во власти не моей?

Не гласы мудрости, любви лишь слышны вздохи;

В шинках с шинкарками танцуют скоморохи.

То на стихах поёт любовь Анакреон,

То нужному божку урок даёт Назон;

То Сафо яд любви в сердца людей вливает;

Теренций на театр беспутства выставляет;

Там без стыда твердит о нежности Тибулл;

Там юных дев манят Проперций и Катулл;

О целомудрии никто уж не помянет,

И честь младых девиц как ала роза вянет.

Весь благонравия нарушен мой устав;

Все, все в сетях любви, у всех испорчен нрав.

Суди теперь, отец, ты жалобу Паллады!

Не праведны ль мои противу их досады?»

Юпитер, выслушав её правдиву речь,

Сынка Семелина* велел к себе привлечь.

А Бахус перед ним, пиша свои мыслѐте,*

Зевая, говорил такую речь в ответе:

«Я, милосердый бог, ни в чём не виноват.

Пожалуй, на меня тебе наговорят.