Последняя игра

========== Глава 1. Начало последней игры ==========

Шелленберг одернул китель, покосился на пишущих стенографисток и переложил пачку сигарет из кармана брюк в верхний карман кителя. В бункере было прохладно.

Надо проверить отопление, подумал Шелленберг, поднимая взгляд на карту. Надо позвонить хозяйственникам, пригрозить им выволочкой от рейхсфюрера. Заморозят и убьют Гиммлера. Или не надо?

Усмехнулся, потер пальцем подбородок. Но тогда заболеет и умрет Вальтер Шелленберг. В следующий раз надо будет надеть под китель вязаный жилет. Его кандидатура важней, чем кандидатура рейхсфюрера. Особенно этой весной.

Совещание в штабе Гиммлера вскоре было прервано из-за вызова рейхсфюрера СС к Гитлеру. Генрих Гиммлер на мгновение задержался взглядом на бригадефюрере, кивнул. Шелленберг подобрался — Гиммлер давно намекал на конфиденциальную встречу с Шульце, адъютантом Гитлера. Встреча была в июне прошлого года. Во рту сразу стало кисло, и захотелось курить. Сделать длинную затяжку, посмаковать горьковатый дым, посмотреть на небо.

— Вас просит пройти на совещание рейхсфюрер, — шепнул на ухо адъютант Гиммлера. Шелленберг очнулся, второй раз одернул китель.

Повторный вызов на совещание к фюреру. Что-то очень интересное.

Их представили. Конечно, он заочно знал начальника разведывательного управления «Иностранные армии Востока» Рейнхарда Гелена, генерал-лейтенанта Вермахта. Умное лицо Гелена понравилось Шелленбергу. Такие умеют работать, даже слишком хорошо умеют. Мне до них далеко.

— Говорят, Гудериан отказался передать копию «Красной библии» Мюллеру, — осторожно сказал бригадефюрер, закуривая. Над головой было звездное небо, которое изредка пересекалось полосами прожекторов. Слышались глухие разрывы бомб где-то далеко на юге. Совещание кончилось. Фюрер уехал, но Шелленберг не торопился сесть в тесный Опель и сбежать от рабочей рутины домой к чашке кофе, жене и собаке. Он ждал ответа Гелена.

На высоком лбу Гелена на мгновение прорезались морщины, но через минуту лицо его вновь замерло равнодушной маской.

— Вас неправильно информировали, бригадефюрер, — в голосе генерала мелькнула усмешка и пропала. — Отказал Мюллеру не Гудериан. Отказал я. А Гейнц лишь поставил свою подпись.

Он затянулся сигаретой. Насчет Шелленберга Гелен не строил иллюзий.

Шелленберг не глуп. Молод, талантлив. Но он — ставленник Гейдриха. Пришел в разведку благодаря связям, а не своим личным качествам. Погряз в политических интригах, видимо, забыв, что разведка всегда нацелена на дальнюю, стратегическую цель. И она не существует без резервов и подстраховки. Жаль, конечно, если информация Канариса уйдет к нему, а не к ним, людям адмирала, прослуживших в абвере более двадцати лет. Впрочем этому мальчику Гелен в какой-то степени сочувствовал. Работать под карьеристом Гиммлером… Врагу не пожалеешь.

Усмехнулся, снова сделал затяжку. Сигарета наполовину сгорела.

— Почему? — спросил Шелленберг.

— Я обсудил бы этот вопрос в другое время, бригадефюрер, — мягко заметил, уходя от прямого ответа, Гелен. — Слишком хорошая ночь, не находите?

— Ночь прекрасна.

— Как поживает штандартенфюрер СС Штирлиц? Он вроде ваш подчиненный?

— Мой, — осторожно заметил Шелленберг, не понимая, почему Гелена заинтересовал Макс.

Гелен затушил окурок.

— Понимаю, что ваше ведомство загружено до чертиков, — со скрытой завистью посмотрел в ясные глаза шефа политической разведки Рейха (у самого мешки под глазами и усталый взгляд). — Но не составите мне компанию в Вевельсбург в воскресенье? Открывается сезон охоты на лис. Места там прекрасные.

Вальтер понял намек генерала, коротко поклонился:

— Воскресенье совершенно свободно.

========== Глава 2. В ночь субботы на воскресенье ==========

Доктор Шверенбах накрыл для своего старого друга поистине королевский ужин, хотя уже были перебои с продуктами, и так просто достать те же рыбные консервы было нельзя. Паштет из зайчатины, форель, запеченный картофель.

Гелен, помолодевший, в расстегнутом пиджаке вошел в столовую с маленькой девочкой на плечах. Ее карие глаза светились восторгом.

— Рени, — она заболтала ножками в маленьких лаковых ботиночках. — Рени хорошая лошадка.

Рейнхард со смехом опустил ее на пол, обнял тонкие детские плечики. Дети вызывали у него болезненный приступ нежности, напоминали о Лотте, первой любви в его двенадцать лет. Пусть Лотта была белокурая, с голубыми глазами, как ангел с рождественской открытки, а кареглазая Ане-Лиза ничуть не походила на нее, генерала переполняла радость. Он отдыхал душой, играя в прятки и салочки.

Детство собственных детей прошло незамеченным, все в работе, все на службе. А теперь к старости стал сентиментальным.

— Мне даже неловко, Отто, — Гелен застегнул пиджак и отодвинул стул. — Такой роскоши нет даже в бункере фюрера.

— Для старого друга последний кусок хлеба отдам, — доктор поправил усы.

— Боюсь даже представить, как выглядит целый хлеб, раз это последний кусок, — Гелен рассмеялся, пододвигаясь ближе к камину — брюки мокрые от вечерней росы.

— Моя Лиза каждый раз ждет тебя с нетерпением, Рейнхард. После смерти матери, — в углу рта Шверенбаха замерла морщинка, — девочка тяжело переносит одиночество. А я на службе.

— Ты недооцениваешь мою занятость, — генерал усмехнулся. — Выцарапываю свободный вечер ради общения с прекрасным ребенком, иначе перестану держать себя в руках и буду творить черт знает что. Она для меня как глоток чистого горного воздуха.

Гелен не лгал. Он искренне привязался к ребенку. Видел в ее больших глазах еще незамутненную жизнью, не замаранную ложью радость. Ане-Лиз не притворялась, не играла роли, не выслуживалась перед фюрером. Она была чиста как родниковая вода, и Гелен расслаблялся, его напряженные плечи опускались. Прав был адмирал — нельзя вечно жить под прикрытием, нельзя. Сломаешься. И нет ничего хуже сломавшегося агента…

Будь бодр. В разведке нельзя иначе, Рейнхард, — говаривал в свою бытность Канарис, сидя перед камином. Его рука неизменно лежала на голове одной из такс. Адмирал мял между пальцами мягкие длинные темно-коричневые уши, отчего такса иногда похрюкивала и довольно жмурилась. — Уставший агент находится на одном волоске от гибели. Нервный срыв, ошибка и потом закономерный провал, а дальше лишь смерть. Конечно, у своих не расстреляют, но злопыхатели будут рады извалять тебя в грязи да и враги не дремлют, — посмеивался адмирал. — В гадючьем логове живем, прости уж за откровенность. Хоть я советов не даю, но ради тебя нарушу этот принцип. А совет важный.

Тогда Канарис подался вперед, улыбнулся как добрый дедушка. Всегда высыпайся, Рейнхард. И снимай усталость, отдыхай душой. Я не ханжа, поэтому с пониманием отношусь к разным способам снятия усталости.

Гелен мягко улыбнулся. Канарис предстал перед его глазами как на киноэкране, как живой… Тьфу, Рейнхард. Адмирал живее всех живых.

Улыбка генерала дрогнула, исчезла. Дни Вильгельма Канариса сочтены. Кальтенбруннер закончит допросы, и все. Еще неизвестно, какую казнь придумает Гитлер своим верным товарищам. Тоже расстрел, как Рему? Гелен поморщился, предпочел снова переключиться на тот давний диалог. Добрая усмешка старика, его глуховатый голос:

…Правда, не уверен в своих молодцах, что они не будут выбалтывать военные секреты, лежа на плече проститутки. Уж извини, ядовитая зависть старого перед молодыми. Поэтому ищи свою отдушину, Гелен. Для меня моя отдушина — собаки.

А для меня, продолжил молчаливый диалог Гелен, дети. Невинные чистые человечки с доброй душой. Когда-то они тоже станут взрослыми, будут убивать, лгать друг другу. Может, доживут до мира. Или не доживут…

Издалека донеслись разрывы бомбежки. Генерал вздрогнул, встрепенулся.

— Прости, Отто. Разморило старые кости, — Рейнхард убрал ноги от камина. — Сытый желудок — враг бодрости. Я засиделся.

Он крепко пожал доктору руку, в коридоре надел пальто. Ане-Лиз выбежала из комнаты:

— Рени, Рени…

Гелен взял девочку на руки, крепко обнял:

— Прости, принцесса, Рени нужно много работать.

Машину вел сам, не пользовался услугами шофера частично из соображений безопасности, да и навыки вождения терять не хотел. Закурил сигарету, глядя на неосвещенные окна своего дома, откинулся на сиденье и закрыл глаза. Жена, наверное, спит. Это к лучшему.

На цыпочках поднялся в свой кабинет. На столе стояла лампа и посередине лежит стопка бумаги. Генерал любил эту пустоту стола — ничего лишнего, по-военному строго, от этого и работать быстрей, и думается легче.

Гелен нагнулся, нажал потайную панель на боковой стенке стола и из ящика вытащил диктофон и толстую папку. Сдернул кружевную салфетку с приемника, растянул провод наушников и вставил миниатюрную кассету, но слушать пока не стал. Обратился к папке.

— Макс Отто фон Штирлиц, штандартенфюрер СС, — беззвучно зашевелил губами.

— Что ж… Приступим.

Уже рассвело, солнце пробилось сквозь опущенную штору светомаскировки, осветило золотым лучом подоконник, когда Гелен встал и, разминая затекшие ноги и поясницу, заходил по комнате. Еще крутилась с легким шипением кассета, и он замер, дослушивая последние слова Мюллера, сказанные Штирлицу. Конечно, все эти материалы, километры пленки он прослушивал не в первый раз. На столе лежал рукописный вариант резюме, осталось только перепечатать на машинке. Сегодня вечером его прочтет Шелленберг. Вместе с содержимым вот этой темно-зеленой потрепанной папки.

Шелленберг тоже не спал этой ночью. Он бдил в архивах РСХА. Чихал от пыли, протирал нос платком и снова и снова разворачивал пожелтевшие от времени листы бумаги. Клял Гелена. Знал, что эта сухопутная крыса не так просто спросила про Штирлица. Но Вальтер не знал, что вся интересующая его информация уже давно перекочевала из архивов на стол Гелена. И что адмирал, любитель такс, нынче томящийся в концлагере Флоссенбург, приложил к этому свою старческую руку.

— Где Штирлиц? — он оперся о край стола, тяжело сел в кресло.

— Дома, господин бригадефюрер. Вызвать? — адъютант молодцевато прищелкнул каблуками.

— Нет, пусть спит.

Штирлиц сейчас спит. Наверное, утром заварит себе кофе, добавит сахарин, тонкий ломтик масла на хлеб. Послушает радио и поедет на прогулку. За ним поедут агенты гестапо, Шелленберг чиркнул карандашом по пустому блокноту. Вечером они принесут Мюллеру пахнущий чернилами свежий лист бумаги — очередное донесение на Штирлица. Он, Вальтер, прочтет это же донесение одновременно с Мюллером за чашкой чая в кругу семьи. Ирена спросит про тетушку, дети попросят сказку на ночь. А Штирлиц ляжет спать, и всю ночь в его доме тихо-тихо будет скрипеть аппарат прослушки.

— Что сейчас делает группенфюрер Мюллер? — со вздохом спросил Шелленберг, закрывая блокнот.

— Он на допросе.

Хоть кто-то занят делом в выходной день. Вальтер встал, застегнул пуговицы пиджака.