Друзья и герои

17

Гай не сидел без дела. Он обратился к греческим властям и убедил их вернуть ключи от школы. Услышав его искреннюю, полную энтузиазма речь, они согласились открыть библиотеку и разрешить использовать территорию школы в качестве клуба. Теперь он готовил представление для летчиков в Татое. Репетиции проходили в лекционном зале.

Пинкроуз не возражал – поскольку ничего об этом не знал. Его назначение на должность директора Бюро пропаганды было подтверждено. Когда Гай попросил его разрешения на возобновление деятельности школы, Пинкроуз ответил, что слишком занят. Гай мог делать что угодно.

Пинкроуз приходил в Бюро несколько раз в неделю и запирался в кабинете, который раньше принадлежал Алану.

– Чем он там занимается? – спросила Гарриет.

– Пишет лекцию, – мрачно ответил Алан. – Тема лекции – Байрон: поэт и заступник Греции.

– И когда он будет ее читать?

– Это пока неизвестно.

Репетиции шли полным ходом. Главную песню написал сам Гай, и когда он приходил домой – что бывало нечасто, – то распевал ее, пока Гарриет не начинала умолять его умолкнуть.

– А я что, пел? – спрашивал он извиняющимся тоном. – Я и не заметил.

Минуту спустя он затягивал вновь:

– Вечер полон шуток, смеха и чудес, – всё для Королевских ВВС!

Утром того дня, когда Гарриет обедала с Чарльзом в «Зении», Гай упомянул, что сегодня планируется первый прогон спектакля «Мария Мартен»[57], который должен был стать апофеозом праздничного вечера.

– Приходи посмотреть, – попросил он. – Можешь даже присоединиться к хору.

Гарриет удивило это приглашение. Раньше Гай не звал ее на репетиции. Он не разрешил ей участвовать в своей постановке «Троила и Крессиды», чего она до сих пор ему не простила, а на ее протесты заявил, что не может с ней работать. Проблема была в том, что она недостаточно серьезно его воспринимала.

– Ты правда хочешь, чтобы я пришла? – спросила она. – Разве я не приношу в твой выдуманный мир свою неуместную реальность?

Нимало не смущенный ее насмешкой, он ответил:

– Это же совсем другое дело. В этой постановке нет ничего серьезного. Это будет шуточный спектакль. Почему бы тебе не прийти?

– Посмотрим.

Вспоминая, что в прошлом ее уже один раз отвергли, она не хотела сразу принимать приглашение, однако вечером вспомнила о своем обещании и сказала Чарльзу, что идет на репетицию к Гаю.

Гарриет сочла, что дала обещание, и после ужина отправилась в школу, желая сдержать слово и продемонстрировать свою верность. Шум репетиции был слышен еще с улицы. Казалось, что сотня голосов распевает: «Вечер полон шуток, смеха и чудес, – всё для Королевских ВВС!» Заглянув внутрь, она увидела, что поет и в самом деле никак не меньше сотни человек.

В Афинах у Гарриет было с десяток знакомых. У Гая, конечно, намного больше: соревноваться с ним в общительности заведомо бесполезно. Хотя она и привыкла к этому, ее всё же поразило: где же он взял столько народу? Разглядывая толпу, она поняла, что среди поющих присутствовали почти все женщины, встреченные на приеме у миссис Бретт. Там было столько гостей, что Гарриет даже не пыталась различить и запомнить их, но для Гая каждый человек был индивидуален: он обратился к каждой лично, и все они пришли, чтобы помочь ему, и теперь пели – в меру своих возможностей.

Она увидела саму миссис Бретт, которая горланила что есть мочи, а за роялем сидела – надо же! – мисс Джей.

В центре зала выстроились девушки – в основном студентки и несколько младших машинисток из миссии. За ними высились импозантные юноши. Но пели все присутствующие, а Гай выступал в качестве дирижера: он вдохновлял, побуждал, полностью отдаваясь делу и требуя от окружающих такой же полной самоотдачи.

– Давайте же! – взревел он, не желая уступать, требуя от поющих всей возможной громкости и энергии.

Единственными, кому позволено было не петь, были актеры, занятые в «Марии Мартен»: Якимов, Алан и Бен Фиппс сидели у стены и «берегли голоса».

Немногочисленные знакомые Гарриет были слишком погружены в происходящее, чтобы заметить ее. Она вошла и присела рядом с Беном Фиппсом, который наблюдал за хором с сардонической усмешкой, сунув руки в карманы.

Песня подошла к концу. Гай был недоволен. Он промокнул лицо платком и сообщил хористам, что им надо потрудиться. Всем остальным тоже предстояло работать! Пусть они всего лишь поддерживают главных певцов, всё равно им надо превзойти самих себя. А теперь начнем сначала! Он убрал платок, махнул мисс Джей, и все запели первый куплет.

Гай сбросил пиджак. Распевая во весь голос, он стащил галстук и расстегнул воротничок, после чего засучил рукава, но они тут же сползли, и, когда он размахивал руками, манжеты развевались в воздухе.

– Еще раз! – потребовал он, хотя хор еще не закончил. – Нам нужен пыл! Дайте мне больше пыла. Мы стараемся ради татойских летчиков. Им там, знаете ли, веселиться не приходится! Вложите в пение всю душу!

Видя, как Гай одной силой духа управляет поющими, Гарриет задумалась: как же ее угораздило выйти замуж за человека, с которым у нее так мало общего?

И всё же они были женаты; и, возможно, не отдавая себе в этом отчета, она вышла за него замуж именно благодаря их различию.

Хотя ее не тянуло к новым знакомствам и в компании она быстро уставала, Гарриет всё же гордилась широким кругом знакомств мужа и даже радовалась этому: ей казалось, что так она проживает эту жизнь – пусть и не напрямую. Но подобный подход означал отдаление. Не желая принимать участия в этом изматывающем деле, она отдалялась от Гая. В этом заключалась его суть. Если она не желала тянуться за ним, то тогда ей предстояло наблюдать за ним издалека, словно за смерчем. Она боялась, что однажды ей придется попрощаться с ним.

Хор исполнял песню снова и снова, пока молодых людей, едва держащихся на ногах от усталости, не распустили, после чего неутомимый Гай вызвал занятых в постановке. Оглядевшись, он увидел Гарриет и помахал ей, но времени разговаривать не было: Бен, Алан и Якимов уже встали.

Когда репетиция закончилась, Гай во главе шумной компании отправился на площадь Омония. Девушкам пора было возвращаться домой, и юношей отправили провожать их. Однако для Гая вечер еще не закончился. Он настоял на том, чтобы все остальные пошли выпить.

Миссис Бретт с подругами, опьяненные атмосферой вечера, позволили увлечь себя в «Алеко», куда обычно побоялись бы зайти. Когда они набились в безликую комнатку, окна которой были наглухо скрыты черными шторами, миссис Бретт пребывала в том же ликовании, что и на Рождество. Заметив Гарриет, она схватила ее за руку и прокричала:

– Вы счастливая девушка!

Гарриет улыбнулась:

– Пожалуй.

– Как же вам повезло! – Миссис Бретт огляделась и повторила, перекрикивая шум. – Какая счастливица!

Она была уверена, что выражает общее мнение. Наверняка так и было. Устроившись у стены, Гарриет наблюдала, как Гай ликует и сияет в центре компании. Она поняла, что для него не было ничего дороже такого бессмысленного дружеского веселья. Разумеется, она видела это и раньше. Ей вспомнилось, как его окружили восхищенные румынки в поезде, идущем в Бухарест; лицо его тогда вспыхнуло, словно от вина, он пытался обнять всех одновременно. Но способен ли человек, так зачарованный идеей общего, ценить что-то частное?

Встретив ее задумчивый взгляд, он протянул ей руки и втянул ее в общий круг.

– Как тебе «Мария Мартен»? – спросил он.

– Очень забавно. Летчикам наверняка понравится.

– Правда же?

Будь это великий труд, память о котором останется в веках, он и то не мог бы быть счастливее. Он не желал ее отпускать и, приобняв за плечи, втянул в общую беседу, словно она была всего лишь стеснительным ребенком.

Но она не была ребенком и стеснялась, только когда ее принуждали общаться со множеством малознакомых людей – как сейчас. Ему хотелось, чтобы она разделила его радость, а ей – только сбежать отсюда. Вынужденно оставаясь в средоточии веселья, она старалась улыбаться, а потом высвободилась, не в силах больше терпеть. Он поглядел ей вслед – озадаченно, немного печально, гадая, чего же еще ей не хватает. Но этот вопрос мучил его недолго. Ему задали какой-то вопрос о постановке, и он вновь погрузился в бурное море беседы, суетное и требовательное: реальную жизнь можно было отложить до завтра или послезавтра – или же до тех пор, пока за ним не явится сама смерть.