Друзья и герои

29

Принглам досталась комната, некогда принадлежавшая Грейси. Казалось, что после его отъезда там никто не жил.

Гарриет выглянула в окно, за которым раскинулся сумеречный сад; из сухой листвы вставал молодой акант, и альстрёмерия уже выбросила бутоны. Аромат сада – сухой, смолистый, казавшийся запахом самой Греции, – обогатился свежим и сладким запахом цветущих лимонных деревьев.

В комнате было пусто, но всё же рядом со своими покровителями Принглы ощущали себя в безопасности. У Гарриет полегчало на душе.

– Мне здесь нравится, а тебе? – спросила она.

– Очень.

Гай принялся распаковывать книги и расставлять их на шифоньере, словно они поселились здесь надолго.

Спрятавшийся в саду дом казался надежным убежищем от ужасов войны, но, когда они спустились в столовую, это впечатление рассеялось. Алан не вышел к ужину. Хотя Пинкроуз и сохранил за собой комнату, бóльшую часть времени он проводил в Фалироне. Остальные жильцы тихо перешептывались, но умолкли, завидев посторонних. Гарриет ощутила, как они насторожились. Атмосфера была напряженная.

Гаю хотелось немедленно стать частью этого места, и он напомнил мисс Данн, что хотел бы сыграть с ней в теннис.

– Подумаю, – сказала она, явно давая понять, что у нее есть дела поважнее.

Гай принялся предлагать ей назначить партию на тот или иной день, и мисс Данн нетерпеливо передернула плечами, но тем не менее зарумянилась.

Им подали козий сыр с какой-то зеленью, пробудившей в собравшихся вялый интерес. Теннант сказал даже, что никогда не пробовал подобного.

Гай предположил, что это морской укроп, и процитировал:

– «Над обрывом человек повиснул и рвет укроп – ужасное занятье!»[82]

Теннант улыбнулся, но было ясно: это не место для дружеской болтовни.

После ужина Гаю не терпелось вернуться в центр города и найти своих товарищей. Сад был залит молочно-белым светом луны. Гарриет хотелось побыть под открытым небом, и она повела упирающегося Гая по Плаке. Она шагала быстро, всё еще движимая азартом поиска, хотя и понимала, что ничего не найдет. Вместе они дошли до Акрополя.

Небо было ясным. Пока они карабкались по склону, их взорам открылся Парфенон; одна его стена всё еще была окрашена розовыми лучами заката, другую уже посеребрил лунный свет. По мере того как солнечные лучи меркли, мрамор словно начинал светиться изнутри, подобно алебастру, и вся Плака была озарена этим сверхъестественным сиянием.

Афиняне хорошо понимали, что такая теплая звездная ночь может принести с собой смерть и разрушение. В темных дверных проемах двигались черные силуэты. Они недоверчиво и выжидающе смотрели на проходящих мимо незнакомцев.

Гай плохо знал этот район и опасался, что они заблудятся в темноте. Гарриет начала уставать и согласилась вернуться.

Танди уже ушел из «Зонара». Было так тепло, что можно было оставаться за уличным столиком и после захода солнца. Танди вместе с остальными сидел на верхней террасе «Коринфа». Они устроились за столом рядом с балюстрадой – в смятении, как и другие обитатели этого черно-белого города, которому предстояло утонуть в крови. Была у них, впрочем, и другая причина для беспокойства.

Бен Фиппс – у него были свои источники – сообщил, что британские войска уже отступают.

– Если эвакуируют тех, кто сейчас на дороге во Флорину[83], Греция останется беззащитной.

– Думаете, сюда идут немцы? – спросил Танди.

– Весьма вероятно. Я практически уверен в этом – хотя, конечно, сейчас ни в чем нельзя быть уверенным. Я склонен винить греческое командование. Папагос[84] согласился вывести греческие войска из Албании и усилить линию фронта. Этого сделано не было. Он утверждал, что, если бы солдатам приказали оставить взятую территорию, они бы пали духом. Я в это не верю. Я знаю греков. Что бы ни случилось, они будут защищать свою страну. И что мы имеем теперь? С греческой армией, по всей видимости, покончено. Половина отрезана и находится в Албании, другая потеряна во Фракии.

Они долгое время сидели молча, размышляя о возможном поражении.

– Но мы еще не побеждены, – сказал Гай, пытаясь развеять уныние.

Фиппс саркастически хохотнул, после чего неожиданно согласился:

– Да, это верно. Британцев не так-то просто победить. И мы вынуждены держаться за Грецию. Это наш европейский плацдарм, мы просто не можем позволить себе потерять ее. Особых талантов у нас нет, но обычно нам всё же удается задуманное.

– Если мы продержимся, то еще можно будет всё исправить, – сказал Алан.

– Бывали и такие чудеса, – подтвердил Бен.

Чудеса внушали больше надежды, чем соображения здравого смысла, и Якимов энергично закивал. Его широко распахнутые глаза так и сверкали в свете луны.

– Нам остается только верить! – воскликнул он.

– Господь всемогущий! – Танди с отвращением поежился. – Не настолько же всё плохо.

– Разумеется, – сказал Алан.

Последовала пауза. Затем Гай спросил:

– Есть ли новости из Белграда?

– С ними нет связи, – ответил Бен. – Это дурной знак. По слухам, два дня назад немцы уже были в пригородах.

– Это известно наверняка?

– Это слухи, но в последнее время слухи, к сожалению, оказываются верны.

– Значит, Дэвид Бойд уже покинул город. Он наверняка приедет сегодня. Поезд вот-вот прибудет.

Гай посмотрел на часы, готовясь немедленно отправиться на вокзал. Бен Фиппс остановил его:

– Вы же не думаете, что поезда еще ходят? Немцы захватили пути к югу от Белграда. Если ваш друг застрял, он может добраться до побережья. Возможно, ему удастся попасть на борт в Сплите или Дубровнике.

– Это возможно?

– Вероятно.

Бену уже прискучили переживания Гая за пропавшего друга, и он запрокинул голову и уставился на луну. Лицо его ничего не выражало, в очках отражался лунный свет.

– Не волнуйтесь, – сказал он насмешливо. – Даже если ваш Бойд – не дипломат, его не оставят в беде. Попадет в плен – МИД его выкупит. С такими ребятами есть кому возиться. Здесь вот, например, есть яхта, которая заберет всех, кого нужно.

– А остальных? – спросил Танди.

Бен Фиппс смерил его ироническим взглядом:

– Чего вам бояться? Вы что же, не умеете ходить по воде?

Хотя Танди рассмеялся вместе с остальными, взгляд у него оставался холодным и задумчивым. Он уже описывал свою методику выживания: нигде не задерживаться подолгу. На этот раз судьба завела его в тупик. Как же ему поступить теперь?

Поскольку ответа на этот вопрос не знал никто, они заговорили о другом. Бен Фиппс рассказал, что Дубедат и Тоби Лаш часами простаивают в очередях за продуктами. Он видел их в разных кварталах: они скупали консервы, которые для большинства были слишком дорогими.

– Они готовы платить сколько угодно, – сказал он. – Если запасы майора подошли к концу, это дурной знак. А как наш Пинкроуз? Как он ведет себя в трудную минуту?

– Блистательно, – ответил Алан. – Его заботит только одно: кто переведет его лекцию на греческий? Он хочет, чтобы ее опубликовали на обоих языках. Твердит, что ему подойдет только ученый, и каждый день предлагает кого-нибудь нового. Когда этот вопрос будет решен, – если он будет решен! – нам придется выбирать, кто напечатает этот труд, затем искать продавца…

– Вы серьезно?

– Мой дорогой Бен, вы полагаете, что главный вопрос сейчас – дойдут ли сюда немцы. Если бы вы работали в отделе новостей, то вам бы пришлось заниматься куда более важным вопросом: как быстро мы сможем отправить труд Пинкроуза в книжные магазины?

– То есть он больше не тревожится за свою жизнь?

– Он больше не говорил об этом.

– Как думаете, у него есть какой-то туз в рукаве?

– Если и есть, то мне хотелось бы знать какой. Из Греции надо вывезти немало народу: британских подданных, находящихся под стражей греков, еврейских беженцев. Четыреста-пятьсот человек, и среди них немало детей.

– Мне казалось, детей вывезли на эвакуационном судне?

– Не всех. Некоторые женщины отказались покидать мужей. К тому же жизнь продолжается. С тех пор родилось еще несколько английских ребятишек.

– И что же об этом думает миссия?

– Поживем – увидим.

В комнате Принглов стояли две узкие кровати. Гай и Гарриет ни разу не спали по отдельности с тех пор, как поженились, но теперь их разделяла целая комната. Оба мерзли поодиночке: одеяла были тонкими, а сквозь рваную сетку в комнату проникали москиты.

В середине ночи Гарриет проснулась от стонов Гая. Перед сном он читал, облокотившись на подушку, и уснул, не выключив свет. Во сне он боролся с кем-то. Гарриет подбежала к его кровати, стоявшей под одним из окон, и увидела, как над ним кружат москиты. Гай почувствовал сквозь сон ее появление и пробормотал:

– Убери их.

Гарриет как раз купила новую упаковку пластинок от насекомых. Она разложила пластинки на столе и подоконнике и подожгла. Гая окружила дымовая завеса. Гарриет подобрала упавшую подушку и положила ее Гаю под голову, после чего встала рядом с кроватью, наблюдая, как разлетаются москиты.

– Дэвид так и не приехал, – сквозь сон пробормотал Гай.

– Может, он приедет завтра, – сказала Гарриет.

С какой-то отдаленной границы сна – такой далекой, что она не подчинялась ограничениям времени, – Гай грустно ответил:

– Он уже не приедет. Он потерян.

– Мы все потеряны, – ответила Гарриет, но Гай уже не слышал ее.

Вернувшись в постель, Гарриет вспомнила первые дни их брака. Тогда ей казалось, что она знает его. Ей до сих пор так казалось, но теперь это был уже не тот человек, за которого она выходила замуж. Теперь стало ясно, что Гай с самого начала был неизвестной величиной. Порой ей казалось, что он настолько переменился, что их уже ничто не связывало. Воображая, что все нити между ними порваны, она думала, что ей остается только уйти. Теперь же она не была в этом уверена. При одной мысли о побеге она ощущала, как ее тянут в разные стороны соображения долга, привязанности, необходимости. С каждым разрывом нити вместо нее вырастала новая. Попытайся она сбежать, ее удержала бы на месте паутина, о существовании которой она раньше и не подозревала.

Власти не делали попыток выступить с опровержением, и слухи набирали силу, а к воскресенью стали выглядеть правдоподобно. Это было Вербное воскресенье. С понедельника начиналась Страстная неделя, но в этом году никто не думал о Пасхе. День был серый и холодный, и ледяной ветер разносил тревогу, словно бациллы. Все высыпали на улицы и бесцельно бродили по округе, спрашивая друг у друга, что происходит.

Пока Алан шел по улице вместе с Принглами, его несколько раз останавливали англичане, которые жили в Кифисье или Психиконе и обычно проводили воскресенья дома.

Однако в это воскресенье всех охватил тревожный зуд. Людей тянуло в центр города, словно там им могли что-то сообщить. Алан, как сотрудник Информационного бюро, по мнению окружающих, должен был знать, что происходит. Его раз за разом просили опровергнуть слух, что немецкие танки движутся по Греции, почти не встречая сопротивления. Это не могло быть правдой. Все понимали, что Салоники обречены. Северный порт располагался слишком близко к границе. Удержать его было невозможно. Но что это за слухи об отступлении британцев! Британское сопротивление так просто не сломить. Наверняка это выдумки пятой колонны?