Сумерки империи

XIX

Форты продолжают обороняться, — сказал мне вольный стрелок, — но нам там делать нечего. Если вы не против, мы можем пройти по горам. Я думаю, пруссаки будут двигаться по равнине, чтобы попытаться перерезать нам пути к отступлению.

— А разве еще не все войска дошли до границы?

— Остается 18-й корпус. Он продолжает сражаться.

Дорога, ведущая из Франции в Швейцарию, начинается в Понтарлие и идет на юг, а в Клюзе поворачивает на север. Такие резкие повороты позволяют огибать слишком крутые склоны гор в районе Лармона.

Идти по горам было очень тяжело. Глубина снежного покрова достигала трех футов, и тропинки в горах были едва заметны. Я полагал, что противник вряд ли рискнет погнаться за нами по такой дороге, которая к тому же вела неизвестно куда. Но неожиданно мы заметили на довольно большом расстоянии от нас какие-то черные фигуры, четко выделявшиеся на фоне белого снега. Сомневаться уже не приходилось, это были пруссаки. Узнать их было нетрудно: вот уже двенадцать дней они, словно вороны, кружили вокруг нас.

— Если вы не боитесь, — обратился ко мне вольный стрелок, — предлагаю вам укрыться за этими елями и подождать их. Вы будете с правой стороны, а я с левой. Я бью без промаха с 500 метров, но если вы в себе не уверены, тогда лучше подпустим их поближе. Вы стреляете первым. До того куста отсюда примерно 400 метров.

Они шли друг за другом, след в след. Шедший впереди колонны протаптывал проход в снежной целине, а остальные следовали за ним. Время от времени они останавливались, прислушивались и шли дальше, причем каждый держал винтовку обеими руками, готовый в любую секунду взять ее наизготовку.

Я закрепил ствол моей винтовки на ветке дерева, и, когда они поравнялись с кустом, я выстрелил. Второй выстрел прозвучал практически в то же мгновение, что и мой. Двое пруссаков взмахнули руками и упали в снег головами вперед.

Преследователи остановились в нерешительности, но через несколько секунд, увязая в снегу, отважно двинулись дальше и открыли огонь в нашу сторону. Их было много, но мы оставались в укрытии, и поэтому наши шансы были примерно равны. Однако довольно скоро наше положение ухудшилось, потому что пруссаки быстро проскочили в перелесок, и, хотя мы успели подстрелить пятерых из них, они еще были в состоянии задать нам жару.

Надо было отступать, что мы и сделали, продолжая стрелять на ходу. Но внезапно я почувствовал сильную боль в левой руке и выронил винтовку. Я хотел ее поднять, но левая рука перестала меня слушаться. Она висела неподвижно и пошевелить ею не было никакой возможности.

— Почему вы не стреляете? — спросил мой товарищ.

— Похоже, мне перебили руку.

Кровь текла у меня в рукаве и стекала по пальцам. Я зажал в правой руке револьвер. К счастью, противник, опасаясь засады, остановился на опушке, и мы успели проскользнуть вглубь леса и затеряться среди елей.

— Идти можете? — спросил вольный стрелок.

— Да.

— Тогда бежим через лес и спускаемся на дорогу.

Он пошел первым, а я за ним. Рука моя висела, как плеть, и с каждой минутой становилась все тяжелее. Стоило мне оступиться, а это случалось довольно часто, как острая боль пронизывала плечо.

Меньше, чем через час мы добрались до дороги и оказались позади форта Жу. Со стороны границы, сбившись в группы, двигались солдаты, отставшие от своих частей, а в промежутках между группами продолжали ехать разные повозки и фургоны, которым, казалось, не будет конца.

Мне надо было как можно быстрее добраться до Верьера, потому что рука уже стала невыносимо тяжелой, и я с каждой минутой слабел от потери крови. Но дорога была скользкой и ухабистой, и быстро идти не получалось. Нам пришлось идти по обочине, чтобы случайно не свалиться в одну из образовавшихся в снегу огромных рытвин и не попасть под колеса какой-нибудь телеги.

Неожиданно с одной из повозок донесся знакомый голос, и я услышал свое имя. Голос и повозка принадлежали мисс Клифтон.

— Вы ранены?

— Похоже, последняя прусская пуля предназначалась именно для меня.

По ее знаку знакомый мне слуга осторожно подхватил и уложил меня в повозку, а еще через минуту он ножницами вспорол рукав моей куртки. Пуля попала в руку выше локтя и перебила кость.

Мисс Клифтон оказалась весьма умелой медицинской сестрой. Она быстро перевязала мне руку, неподвижно зафиксировала ее и остановила кровь, после чего мне сразу полегчало.

— Ну, раз вы встретили друзей, — сказал вольный стрелок, — значит, я вам больше не нужен. Прощайте.

— А вы куда?

— Мне есть еще с кем повоевать.

Он быстро пошел вперед, но вскоре вернулся.

— Не отдадите ли мне свои патроны? Очень меня этим обяжете. У меня они не пропадут, буду стрелять за вас.

Он забрал патроны и полез в гору, с которой мы недавно спустились.

Вскоре мы добрались до Верьера и проехали в повозке рядом с горой оружия, пройти мимо которой у меня еще недавно не хватило духа. В этот момент мисс Клифтон сделала жест, который тронул меня до глубины души: не говоря ни слова, она закрыла глаза ладонью.

В швейцарской деревне было не протолкнуться от солдат, пушек и повозок. Несчастные измученные солдаты, почувствовав себя в безопасности, повалились прямо в снег, да так и лежали вповалку.

Нам объяснили, где находится полевой госпиталь, и мисс Клифтон решила сама меня туда отвезти. Перед ее нарукавной повязкой с красным крестом мгновенно открывались все двери.

Я сразу почувствовал зловоние, знакомое мне по госпиталю в Понт-а-Муссоне. Правда, на этот раз я надеялся, что лечиться мне придется от легкого ранения. Однако хирург, бегло осмотрев мою рану, объявил, что руку придется ампутировать.

Невозможно передать всю глубину охватившего меня отчаяния: ведь вначале я решил, что пуля застряла в мышечной ткани, потом я узнал, что задета кость, но мне и в голову не могло прийти, что я потеряю руку.

— Разве нельзя обойтись без ампутации? — спросила мисс Клифтон.

— Нет, сударыня.

— Но нельзя ли хотя бы отложить ее?

— Будет лучше, если мы сделаем это немедленно. Подождать, конечно, можно. Можете попытаться найти другое медицинское учреждение, время еще есть.

— Подождите минутку, я сейчас вернусь, — сказала мисс Клифтон.

Я присел в комнате, служившей прихожей для большого помещения, в котором на соломе лежало множество раненых. В этой комнате собрались все врачи госпиталя.

— У пруссаков ампутации идут своим чередом, — громко говорил один из хирургов — а с нашими ранеными мы едва справляемся. Они настолько вымотаны, что не в состоянии переносить операции.

То, что я услышал, совершенно меня не успокоило, да и "минутка" мисс Клифтон явно затягивалась. Пока она отсутствовала, я разговорился с находившимися в госпитале солдатами и узнал от них, что этой ночью товарищи из моего отряда перешли на швейцарскую территорию. Наконец мисс Клифтон возвратилась и сообщила важную новость.

— Вам пришлось долго ждать, — сказала она, — но, я надеюсь, вы об этом не пожалеете. Мы с вами поедем в Женеву. Все-таки французских врачей, как, впрочем, и французских садовников, хлебом не корми, только дай им что-нибудь отрезать. Но мы постараемся спасти вашу руку. Мы с вами доедем на санях через Сен-Круа до Ивердона, а там сядем в поезд и через Лозанну быстро домчимся до Женевы. Я уже дала телеграмму, и к нашему приезду нас будут ожидать квартира и знакомый мне врач.

Сани уже стояли у дверей. С виду это были обычные крестьянские сани, но в них установили скамейки, постелили солому, уложили подушки и покрывала, и мне, как человеку, давно забывшему об удобствах, они показались самым комфортабельным в мире транспортным средством.

Поскольку главная дорога была забита солдатами и повозками, мы двинулись через горы по едва заметной тропе, ориентируясь по воткнутым в снег длинным шестам. Могучие кони стремительно несли наши сани, а летевший из-под полозьев снег вихрем вздымался у нас за спиной.

В Сен-Круа мы стали свидетелями печальных последствий разгрома Восточной армии. В этот городок свозили раненных при отступлении солдат, и теперь ими были забиты все местные дома, а те, кому не хватило места, получали еду и уход прямо на улице. Все жители торопились оказать помощь несчастным. Я ни разу не видел, чтобы во Франции нам оказывали подобный прием.

Наш возница на минуту придержал лошадей и немедленно по всей округе разнесся слух, что в санях везут раненого. Нас сразу окружили местные жители. В их глазах ясно читались не только любопытство, но и искренняя симпатия. Какая-то молодая женщина принесла мне из дому чашку дымящегося бульона, другая угостила стаканчиком вина. Благородство и искренняя жалость, светящиеся в их глазах, согрели мне сердце и позволили хоть на время выбросить из памяти неотступно преследующее меня видение: разбросанные по всей дороге лошадиные трупы, разбитые повозки, валяющиеся в канаве ящики с патронами.

На вокзале в Женеве нас встречал банкир мисс Клифтон.

— В вашем распоряжении мой дом в О-Вив, — сказал он ей, — а врачи, как вы и просили, вас уже ожидают.

Я не знал, как мне благодарить мисс Клифтон, да она и не позволяла мне произнести ни единого слова благодарности.

— Вот если мне удастся сохранить вам руку, — заявила она, — тогда и будете благодарить. А пока повременим.

Однако наши надежды не оправдались. Ожидавший нас врач объявил, что ампутация неизбежна и провести ее следовало гораздо раньше.

— Но, возможно, со временем при надлежащем уходе удастся залечить рану, — с нажимом произнесла мисс Клифтон. — Подумайте, сударь, ведь господин д’Арондель так молод. Это ужасно в его возрасте лишиться руки.

— Это невозможно, — отрезал врач. — Пуля ударилась о кость и разлетелась на мелкие частицы, превратившие окружающие ткани в сплошное месиво. Случай очень тяжелый. Можно предположить, что пуля была разрывная, но я так не думаю. Именно удар о кость имел столь печальные последствия: столкнувшись с твердым препятствием, пуля сильно нагрелась и вследствие этого разрушилась.

Я принял к сведению, что мой случай оказался необычным, и промолчал. Оставалось только готовиться к операции.

— Желаете, чтобы вас усыпили? — спросил хирург.

— Если позволите, я хотел бы наблюдать за ампутацией.

Хирурги удалились. Мисс Клифтон коснулась меня рукой.

— Я так надеялась, что худшего удастся избежать, — сказала она дрожащим голосом. — А что касается этих врачей, то им можно доверять. Они очень квалифицированные.

В операционное помещение вошли хирурги. За ними шел слуга, держа в руках поднос, накрытый салфеткой.

— Хотите, я останусь с вами? — спросила мисс Клифтон.

— Если вам не страшно, я был бы счастлив.

Операция началась. Не скрою, мне она показалась бесконечно долгой. В какой-то момент меня посетила чудная мысль, которая полностью овладела моим сознанием: когда ампутация завершится, меня уложат в кровать, и тогда мисс Клифтон станет свидетелем моего жалкого состояния. Больше всего меня волновало, что при ней с меня станут снимать сапоги, в которые я в Безансоне налил масло. От этой мысли я пришел в неописуемый ужас.