Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения

§ 2. Идеальный подданный: «политическая арифметика» Хайленда

Место политической арифметики в истории решения «Хайлендской проблемы», как и в ряду мер окраинной политики регулярного государства эпохи раннего Нового времени, требует дополнительной конкретизации. С одной стороны, статистические описания Горной Шотландии — арифметическое видение «Хайлендской проблемы» — в виде росписи кланов по числу мужчин, способных «выйти в поле» с оружием за своим вождем или магнатом, представляли собой часть общеевропейской тенденции, отражая континентальное влияние камералистских практик сбора информации в эпоху Просвещения, абсолютизма и первых глобальных империй[636].

Попытки укрепления власти за счет систематического подсчета всех ресурсов страны восходят еще к Макиавелли и развитию «государственного интереса» как принципа правления[637]. Энциклопедизм эпохи Просвещения наложил свой особый отпечаток на этот процесс: социальный анализ (включая экономические, политические и культурные аспекты) стал более систематическим, чем когда-либо прежде, и поле его применения было расширено на весь мир[638]. И хотя само слово «статистика» попадает в английский язык только в 1770-е гг., а окончательно утверждается только в 1790-х гг., традиция «государственных наук» была хорошо известна в Великобритании, став во второй половине XVIII в. едва ли не важнейшей основой многих реформаторских проектов социально-экономического, политического, культурного переустройства Хайленда[639].

При этом, поскольку «государственные науки» и сопутствующие им дисциплины представляли собой интерпретирующую рабочую рамку для эффективного государственного управления, статистика не являлась только подсчетом численности населения, учитывая различные стороны социальной, экономической, политической, культурной, духовной жизни народа, ставшего предметом анализа в рамках политической арифметики. Традиции (в широком понимании этого слова), обычаи и верования фиксировались комментаторами и рассматривались как важная и неотъемлемая часть картографических проектов, статистических или этнографических обозрений[640]. В XVIII в. специализация в области социального анализа не являлась для властей и комментаторов приоритетом. Скорее государственный интерес состоял в установлении категорий описания и анализа особенностей «Хайлендской проблемы».

В результате статистика, этнография и география представляли собой своеобразное «смешение стилей». Хорографические описания такого рода были призваны продемонстрировать интеграцию Соединенного Королевства (и империи в целом), так что такое комплексное описание реалий Горного Края рассматривалось как вполне подходящий для этой задачи подход в комментировании. Эта операция выглядела настоящим актом вступления в права собственности и своего рода инвентаризацией территории и населения, призванной облегчить задуманное правительством реформирование гэльской окраины.

С другой стороны, комментаторы, чины и агенты правительства в Горной Шотландии, разумеется, учитывали не только традиции гёттингенской статистической школы, но и местную британскую традицию ценза социальных феноменов, влияние которой отражалось в характерной комбинации описания и числового анализа. За сто лет до заимствования слова «статистика» английский язык обогатился другим аналитическим термином. В 1672 г. на Британских островах родилась «политическая арифметика», которую многие не без оснований считают предтечей современной политэкономии[641].

Что важнее в контексте изучения истории решения «Хайлендской проблемы» — обстоятельства рождения новой академической дисциплины. Автором политической арифметики был сэр Уильям Петти, в 1652 г. назначенный главным врачом армии Генри Кромвеля в Ирландии, младшего сына Лорда-Протектора, главы военной и гражданской администрации «Изумрудного острова» (вскоре Петти стал исполнять еще и обязанности его секретаря)[642]. До 1654 г. Петти также выступал как организатор, руководитель и автор-составитель описания конфискованных на острове земель, предназначенных для передачи в собственность от «мятежников» солдатам и офицерам, участвовавшим в ирландской кампании Кромвеля, и инвесторам в Лондоне[643].

Предметом политической арифметики, следовательно, изначально оказалась «ирландская проблема» в колониальном контексте протестантского землеустройства на «Изумрудном острове» во времена Протектората, Реставрации и Славной революции. А сама политическая арифметика при этом была задумана как универсальный аналитический инструмент социальной инженерии в колониях и на окраинах еще Английской империи, о чем свидетельствуют предложения сэра Уильяма Петти приложить модель описания и статистического анализа, апробированную в Ирландии, к американским колониям, британским королевствам и, отдельно, собственно к Горной Шотландии[644].

Таким образом, если для реформаторских начинаний в Горной Стране во второй половине XVIII в. первоочередной заявленной целью являлись так называемые «улучшения» в крае (в широком социально-экономическом и культурном значении этого слова), а среди моделей и форм статистического анализа особое место отводилось камералистским практикам, то для первой половины XVIII в., точнее до окончательного решения «Хайлендской проблемы» как сочетаемой угрозы мятежа и иностранного вторжения к концу 1750-х гг., основной целью мер в области социальной инженерии, политического, экономического переустройства Горного Края являлось его умиротворение, а основным средством интеллектуальной колонизации Хайленда в той его части, которая касалась политэкономии, выступала политическая арифметика в ее исконном, колониальном значении «ирландского» решения «Хайлендской проблемы» (в действительности вовсе не забытом к началу XVIII в. на мятежных окраинах, что, помимо прочего, позволяет пересмотреть некоторые взгляды на интеллектуальное и политическое наследие сэра Уильяма Петти)[645].

Политэкономия, вернее предшественница этой дисциплины политическая арифметика, до конца 1750-х гг. еще не уступала свои позиции естественной истории в вопросах, связанных с социально-экономическим реформированием Горной Шотландии, а предшественники Адама Смита — в отличие от него самого — еще громко поднимали в этих спорах свой голос[646].

Следовательно, анализируя особенности социальной инженерии в Горной Стране, необходимо соотносить ее с теми средствами, которые предлагались для ее реализации. Речь в том числе идет об инструментах интеллектуальной колонизации Горного Края. И если модернизация была «функцией Унии», то интеллектуальная колонизация была функцией самой модернизации в Хайленде[647]. Стереотипизация горцев не только являлась отражением традиционных представлений «цивилизованных» британцев о «варварской» Горной Шотландии, но и представляла собой акт интеллектуальной колонизации края. Эволюция восприятия и понимания Горной Страны как эволюция и соотношение жанров ее описания отражает характер и степень проникновения Лондона в край — от вызванной служебной необходимостью военной корреспонденции к пространным травелогам и развернутым статистическим описаниям Хайленда.

Таким образом, основной вопрос состоит не в том, почему к этой части политики знания обращались, и не в том, к каким последствиям и результатам это привело, — оба аспекта достаточно хорошо изучены и представлены в историографии решения «Хайлендской проблемы»[648]. Наш особый интерес в данном случае заключается в том, чтобы понять, как именно власти пытались умиротворить Горную Шотландию, прибегая к политической арифметике в процессе интеллектуальной колонизации этой мятежной гэльской окраины. Это вопрос о том, как именно формировались, формулировались и принимались решения, которые в итоге должны были изменить социальный ландшафт Горной Страны до неузнаваемости (что вновь возвращает нас к более общему вопросу о механизмах принятия решений в империи в целом).

Отталкиваясь от двойного методологического видения проблемы реформирования Горного Края Кристофера Бэйли («улучшения» как выражение мышления эпохи Просвещения и как практическое движение за социальную инженерию), к анализу политической арифметики Хайленда целесообразно подойти, с одной стороны, как к аналитическому инструменту интеллектуальной колонизации Горной Страны, способу постижения его социальной реальности, а с другой стороны, как к способу, инструменту социальной инженерии в крае, — одновременно как к технике власти и как к процедуре познания[649].