История цивилизации

ГЛАВА 12. ЗАРОЖДЕНИЕ МЫСЛИ

А теперь разрешите нам углубиться в область весьма интересных гипотез. Что должен был чувствовать человек в те далекие первые дни своих похождений? Как думали люди, и о чем они думали в ту отдаленную эпоху охоты и кочевого образа жизни, за четыреста веков до первых посева и жатвы? Это было задолго до того, как впечатления людей стали записываться, и мы можем ответить на эти вопросы лишь на основании выводов и догадок.

Источники, которыми пользовались ученые в своих попытках восстановить это примитивное мышление, чрезвычайно разнообразны. В последнее время наука психоанализа, исследующая пути, которыми сдерживаются, подавляются, умеряются и заглушаются эгоистические и непосредственные импульсы ребенка с целью приспособить их к требованиям общественной жизни, пролила, по-видимому, значительный свет на историю первобытного общества; другим благодарным источником послужило изучение понятий и обычаев современных нам племен, которые и поныне остались в состоянии дикости. А кроме того, и фольклор, и всякие глубоко укоренившиеся неразумные суеверия, и все предрассудки, сохранившиеся до сих пор даже у цивилизованных народов, — все это является своего рода психологическими окаменелостями, и, наконец, во все возрастающем, по мере приближения к нашему времени, количестве рисунков, фигур, резьбы, символов и т. п. мы находим все более и более ясные указания на те предметы и явления, которые люди находили интересными и достойными запоминания и воспроизведения.

Мышление первобытного человека должно было сильно походить на мышление ребенка, т. е. он, несомненно, мыслил образами. Он сам вызывал эти образы, или образы эти сами представлялись его воображению, и он поступал в соответствии с возбужденными ими эмоциями. Так действует в наше время дитя или необразованный человек. Систематическое мышление является, по-видимому, сравнительно поздним достижением человека; оно не играло никакой видной роли в человеческой жизни вплоть до последних трех тысяч лет. И даже теперь люди, действительно проверяющие и приводящие в систему свои мысли, составляют лишь незначительное меньшинство. Большая часть населения мира до сих пор живет воображением и страстью.

По всей вероятности, первобытные человеческие общества в первоначальных стадиях человеческой истории представляли собой небольшие семейные группы. Первые племена образовались, вероятно, так же, как и стада и стаи первых млекопитающих, т. е. развились из семей, остававшихся вместе и размножавшихся. Но прежде, чем это могло случиться, должно было произойти известное обуздание первобытного эгоизма индивидуума. Страх перед отцом и уважение к матери должны были сохраняться и в зрелом возрасте, а естественная ревность стариков группы к молодым самцам должна была значительно ослабеть. С другой стороны, мать являлась естественной советчицей и покровительницей детенышей. Человеческая общественная жизнь выросла из борьбы между жестокими первобытными инстинктами детей, выражающимися в стремлении уйти и, в свою очередь, найти себе по достижении зрелости пару, с одной стороны, — и сознанием опасности и невыгодности отделения — с другой. Весьма талантливый антрополог Дж. Дж. Аткинсон в своем «Первобытном праве» показывает, какая значительная часть обычного права дикарей (табу), играющего такую видную роль в жизни каждого племени, может найти себе объяснение в подобном умственном приспособлении потребностей первобытного человека к развивающейся общественной жизни, и последние труды психоаналитиков во многом подтверждают его толкование.

Некоторые теоретики доказывают, что уважение и страх перед старым человеком и эмоциональное отношение первобытного дикаря к покровительствующей ему старой женщине, преувеличенные в снах и обогащенные фантастической игрой воображения, сыграли большую роль в возникновении первобытной религии и в создании образов богов и богинь. В связи с этим почтением к сильным и покровительствующим личностям возникали ужас и благоговение к подобным людям после их смерти, в связи с их появлением в снах. Легко было поверить, что они не перестали существовать, а только странным образом оказались перенесенными в страну большого могущества.

Сны, воображение и страх ребенка гораздо более ярки и реальны, чем у современного взрослого человека, а первобытный человек всегда оставался до известной степени ребенком. Он был также ближе к животным и мог предполагать у них мотивы и поступки, сходные с его собственными. Он мог представить себе животных-помощников, животных-врагов, животных-богов. Только тот, кто в детстве обладал богатым воображением, может снова осознать, какими значительными, важными, зловещими или дружескими должны были казаться людям каменного века причудливые формы скал, заросли леса, деревья и т. п., и как сны и фантазии создавали сказки и легенды вокруг таких явлений, приобретавших достоверность по мере того, как о них рассказывали. Некоторые из этих историй оказывались удачными и вызывали желание пересказать их снова. Женщины рассказывали их детям и, таким образом, установились известные традиции. До сих пор многие дети, одаренные воображением, выдумывают длинные истории, в которых в качестве главного действующего лица фигурирует любимая кукла, собака или какое-нибудь фантастическое получеловеческое существо, и первобытный человек, по всей вероятности, делал то же самое, но притом он был гораздо более склонен верить в реальность своего героя. Ибо первые известные нам представители настоящих людей были, вероятно, весьма разговорчивыми, общительными существами. В этом отношении они отличались от неандертальцев и имели перед ними преимущество, ибо неандерталец был, вероятно, существом немым. Конечно, первобытная человеческая речь представляла собой вначале лишь весьма скудный набор различных названий и дополнялась жестами и знаками.

Нет дикаря, который стоял бы на такой низкой ступени развития, чтобы не иметь понятия о причине и следствии. Но первобытный человек соединял причину со следствием без особой разборчивости; он очень легко связывал следствие с какой-нибудь совершенно не относящейся к нему причиной. «Ты делаешь то-то и то-то, — рассуждал он, — и происходит то-то и то-то». «Ты даешь ребенку ядовитую ягоду, и он умирает». «Ты съедаешь сердце доблестного врага и становишься сильным». Тут мы имеем два примера соединения причины со следствием: одно правильное, другое неправильное. Мы называем способ связывания причины со следствием в уме дикаря фетишизмом, но фетишизм есть просто-напросто наука дикаря. Она отличается от современной науки отсутствием системы и критики, а потому чаще впадает в ошибки.

Во многих случаях не представляло труда связать истинную причину с ее следствием, во многих других ошибочные заключения быстро корректировались опытом, но существовал длинный ряд весьма важных для первобытного человека следствий, для которых он настойчиво искал причины и находил совершенно ложные объяснения, но недостаточно ложные или не так очевидно ложные, чтобы их неправильность могла быть сразу обнаружена. Для него, например, было чрезвычайно важно, чтобы дичь водилась в изобилии, или чтобы рыбы в реках было много, и чтобы она ловилась легко, и он, без сомнения, употреблял с твердой верой тысячи талисманов, заклинаний и чар, способных вызвать эти желательные результаты. Другой важной заботой его были болезни и смерть. Случалось, что по стране распространялась зараза, и люди умирали от нее. Случалось, что люди поражались болезнью и умирали или обессиливали без всякой видимой причины. Это также должно было доставить нетерпеливому, эмоциональному разуму примитивного человека много лихорадочной работы. Сны и фантастические предположения заставляли его винить в этом какого-нибудь человека, зверя или предмет и взывать о помощи к другому лицу, животному или вещи. Он обладал чисто детской наклонностью к страху и панике. Уже в самом начале, в еще немногочисленном племени людей, лица более старые и крепкие умом, разделявшие общие страхи, верившие в те же вымыслы, но несколько более сильные, чем остальные, должны были занять место советчиков, предписывать, повелевать. Они объявляли, что это является неблагоприятным, а вот это необходимо сделать; вот это является добрым, а вот то плохим предзнаменованием. Знаток фетиша, знахарь, был первым жрецом. Он поучал, толковал сны, предупреждал, он проделывал сложные фокусы, которые приносили счастье или отвращали бедствие. Первобытная религия не была религией в нашем значении слова, т. е. исповеданием и культом, и первый жрец предписывал то, что являлось на самом деле плодами совершенно произвольной примитивной практической науки.