История Индии

Хвала щедрым дарам

Подобные предположения правомерны, поскольку ведийская литература — неважный источник исторических сведений. «Ригведа» — старейший из текстов, созданный, вероятно, около 1100 года до н. э. — состоит из десяти мандал (или «циклов»), включающих гимны богам и наставления по проведению жертвоприношений. Хотя обычно она считается наиболее содержательным из ведийских текстов, все, что касается образа жизни, организации и устремлений ариев, «скрыто под огромным количеством сухих стереотипных молитвенных обращений, относящихся еще к индо-иранскому времени [то есть ко времени до прихода ариев в Индию] и сохранявшихся многими поколениями жрецов, чьей единственной целью было совершение служб». Далее доктор Б. К. Гкош из Калькуттского университета приводит цитату из первой мандалы. Он называет ее «худшей в «Ригведе»: кажется, что даже ее создатель-брахман предчувствует неудачу. Хотя, что касается содержания, она вполне типична:

«Этот унылый гимн, — пишет доктор Гкош, — заканчивается двумя стихами, примечательными исключительно своей непристойностью»^{23}.

Более поздние ведийские сборники («Самаведа», «Яджурведа» и «Атхарваведа») повторяют и дополняют стихотворения «Ригведы», но редко их проясняют. Более поздние брахманы и упанишады, исследуя мистический и метафизический смысл вед, важны для понимания путей развития индийской философии, но мало что дают историку. Веды, «безводная пустыня пустых рассуждений о религиозных церемониях», также не отвечают высоким стандартам доктора Гкоша. Он постоянно называет их «вульгарными», «отталкивающими», «интересными исключительно изучающим анормальную психологию» и «занудными до тошноты».

Однако в ведах, особенно в «Ригведе», есть гимны, потрясающие своим лиризмом. Многие из них посвящены прелестной богине утренней зари Ушас. Каждое утро она показывается людям, стройная, обнаженная, с телом, блестящим после купания. Другие посвящены богине ночи Ратри, чьи глаза — звезды — смотрят, как люди отправляются на покой, подобно птицам, летящим в свои гнезда. Даже в современных литературных переводах эти жемчужины описательной поэзии древнейших времен говорят о том, что арии были способны на большее, чем приземленные песни скотоводов и чванливых возничих боевых колесниц. Еще не существовало первых признаков цивилизации — прибавочного продукта, социальной и функциональной специализации, централизованной власти, урбанизации, — но народ вед уже достиг лингвистического мастерства и начал изучать логику построения этого замечательного языка.

Сейчас это даже более очевидно, чем собственно развитие и усложнение самих жертвенных обрядов, описанию которых посвящены веды. То, что переводы вед тяготеют к буквальности, связано с неясностью как имеющихся в них аллюзий, так и самого языка.

Видимо, они были неясны уже тем, кто начал впервые пытаться записать гимны, — такие попытки предпринимались неоднократно начиная примерно с 500 года до н. э. Другими словами, на протяжении примерно пяти столетий десять тысяч стихов «Ригведы» заучивались наизусть и читались по памяти. Это не означает, что они претерпели значительные изменения, как раз наоборот. Для того чтобы жертвоприношение было успешным, его звуковое сопровождение — слова, их произношение, даже интонации — должны были сохраняться неизменными. И наоборот — испорченный слог или импровизация в коде могли привести к плачевному результату. Подобно волшебнику, забывшему заклинание, молящийся боялся, что при ошибке жертвоприношение может обернуться против него и навлечь все те беды, которые он старался предотвратить.

Так, по крайней мере в теории, считали те, кто взвалил на себя ответственную ношу сохранения заученного знания, чтобы выступать посредниками в общении людей с богами. Вероятно, уже даже они больше не использовали усложненные конструкции ведийского санскрита в ежедневной практике и не были уверены в смысле ряда гимнов. В конце концов, затемнение смысла было в их интересах — как все специалисты в мире, они понимали, что использование непонятных слов при проведении обрядов должно считаться обязательной частью тайной науки и производить сильное впечатление на простого человека. Исходно такими посредниками могли быть певцы, шаманы. мудрецы-предсказатели («риши»), причем не обязательно арийского происхождения. Их значение возрастало по мере того, как люди начинали вести все более оседлый образ жизни, что требовало освоения новых методов ведения хозяйства. Люди стали понимать, насколько они уязвимы перед лицом стихийных бедствий и эпидемий. Требовались все более тщательно разработанные жертвоприношения и, соответственно, все более узкие специалисты для их проведения. Так при всеобщей поддержке барды и шаманы прошлого постепенно превратились в касту жрецов — брахманов.

Отношения с богами могли оказаться для ариев даже более важными, чем отношения с врагами. Жертвоприношения и сопровождавшие их сложные обряды были обязательными и взаимно важными. Боги зависели от силы ариев, а арии — от богов. Без эффективной помощи богов их скот бы умер, враги победили бы их отряды и свергли предводителей. Это не было вопросом могущественного, но отдаленного сверхъестественного воздействия. Боги и люди были одинаково вовлечены в поддержание шаткого космического равновесия. Поэтому и у тех и у других имелся неподдельный, жизненно важный интерес к делам друг друга. Тесный союз между ними был необходим.

Брахманы в «Ригведе», как вышеупомянутый Кашки-вант, одинаково восхваляют как силу и щедрость своих покровителей, так и могущество богов. Исходно, видимо, покровителями были главы кланов, «раджанья», ибо именно они (а не брахманы) составляли тогда элиту общества. Такое положение изначально определялось их главной ролью и в ведении боевых действий, и в определении путей сезонных миграций. Но по мере перехода к оседлой и спокойной жизни значение «раджанья» уменьшалось. Все чаще глава клана для поддержки своего авторитета обращал взор не на поле битвы, а на брахмана. Опасности и издержки, неизбежные в сражении, заменялись риском, присущим жертвоприношению, и связанными с ним расходами. Как сражение, так и жертвоприношение показывали степень благорасположения богов к радже и тем укрепляли его права на власть.

Большие жертвоприношения стали демонстрацией степени щедрости раджи, который не только мог устроить для своих соплеменников оргию с питьем «сомы», галлюциногенного напитка, но и был способен нести огромные расходы, даря целые стада коров и лошадей, сосуды с золотом и множество юных наложниц, только чтобы заручиться благорасположением к себе небес и отблагодарить брахманов за поддержку Игра в кости, часто упоминаемая в санскритской литературе, была не только развлечением, но и частью обряда, символизируя присущий жертвоприношению риск, а также еще одной возможностью для божественных сил проявить свою милость.

Хотя человеческие жертвоприношения у ариев иногда случались, веды упоминают в основном о принесении в жертву скота (символ богатства) и лошадей (символ мужской силы). И те и другие одновременно являлись символом плодородия. В обряде «ашвамедха» (принесение в жертву коня) содержится не совсем ясное указание на совокупление жертвенного коня и невесты раджи, что должно было дать всему роду исключительную силу. Иными словами, конь, символизировавший силу правителя, выступал в этой роли и в ашвамедхе. Но в ашвамедхе нашли свое отражение и важные изменения, произошедшие в обществе ариев и в характере управления. Как будет показано далее, целью обряда все меньше было укрепить власть и получить поддержку соплеменников и все больше — подтвердить легитимность правления и территориальную независимость (идеи, которые в полукочевом клановом обществе были не только новыми, но и прогрессивными).

Позднее в ашвамедхе конь играл роль скорее романтическую, но в те времена это было не так. Коня отпускали на волю и разрешали год бродить там, где ему вздумается. За ним шел отряд слуг, объявлявших все территории, по которым проходил конь, собственностью правителя. И только после совершения такого путешествия и улаживания всех конфликтов, которые оно обычно вызывало, коня действительно приносили в жертву.

В сердце города Варанаси (Бенарес), иначе «города бога Шивы», священного места паломничества в северной Индии, сохранилась память о самой грандиозной «ашвамедхе». Согласно легенде, бог Шива, временно находясь в своем любимом городе, решил восстановить утраченное влияние. Для этого он решил навязать местному правителю проведение совершенно невозможного обряда — принесения в жертву десяти коней одновременно. Шансы, что все десять церемоний пройдут без единой ошибки, казались равными нулю. Тогда правитель, скомпрометированный в глазах богов и людей, вынужден был бы уступить город богу. Шива был уверен в благоприятном исходе, но на всякий случай пригласил Брахму, знатока мельчайших деталей всех церемоний, в качестве судьи. Шива упустил из виду одно — совершенно исключительные благочестие и педантизм в исполнении ритуалов царя Девадасы. Все десять обрядов прошли без сучка и задоринки. В результате царь обрел невиданную мощь и славу, а Брахма так впечатлился увиденным, что решил остаться в городе. Шива в раздражении отбыл восвояси, воскурять благовония и разрабатывать более изощренный способ возвращения своей столицы. И по сей день в Варанаси паломники, а с ними и туристы, бросают первый взгляд на прославленную Гангу и ведущие к ней крутые «гхаты» (спуски), стоя на гхате Дашашвамедха, т. е. «месте жертвоприношения десяти коней». Благочестивый подвиг продолжает и сегодня вдохновлять всех тех, кто совершает омовение в священной реке.

Эта история, хотя она и гораздо более позднего происхождения (Шива не был одним из ведийских богов), хорошо иллюстрирует то значение, которое придавалось точности проведения обряда. Озабоченность составителей вед нюансами ритуала доходила до того, что в них описаны такие детали, как ориентация жертвенного алтаря по сторонам света и хирургические подробности процесса убиения жертвенного животного. Это, конечно, стимулировало науку: важность правильного расположения алтаря заставляла развивать геометрию и астрономию, правильное вскрытие жертвы способствовало изучению анатомии. Точно так же одержимость точностью произнесения каждого слова во время службы помогала унификации языка, изучению его фонетики и созданию той стихотворной формы, которой заслуженно славится Древняя Индия. Беспокойством о безупречности выбора места проведения священнодействия и поведения его участников можно объяснить и ранние представления о чистоте (или нечистоте) присутствующих. Все должны были пройти предварительные обряды очищения, которые были тем серьезнее, чем сомнительнее представлялись происхождение человека или его профессия. В результате формировалась схема деления людей по «обрядовому статусу», что, в свою очередь, привело к возникновению иерархического разделения общества, известного сегодня как касты. Таким образом, описанные в ведах обряды дают возможность проследить происхождение самых примечательных особенностей общества Древней Индии, ее культуры и науки.