Аэций. Клятва Аттилы

Маргусом в этих краях называли оживленное поселение на равнине, а собственно крепость находилась чуть дальше у холмов. В неё никого не пускали. Повозки с продовольствием и те разгружали возле ворот.

— И как мы туда проникнем? — ехидно спросил у племянников Зеркон.

— Обратимся в пташек, — огрызнулся Карпилион.

— Тогда охранники мигом перестреляют нас на ужин, — невозмутимо ответил карлик. — И, думаю, ты будешь первым, потому что лезешь всегда вперед.

— Всё бесполезно, — расстроился Гаудент. — Ворота нам никогда не откроют.

— Тогда мы сделаем так, что они откроются сами, — не сдавался брат. — Помнишь, в Равенне оплакивали погибших южан? Про одного я слышал, что у него на родине остались два младших брата. Вали и Нари.

— Ты собираешься назваться их именами?

— Ну, а что здесь такого? Подойдем к воротам и скажем, что мы его ищем. А когда нас впустят, дождемся ночи и обследуем крепость.

— На ночь в крепости выставляют стражу, — подбросил деталей Зеркон, удивляясь находчивости племянника. — Вам понадобится кто-то третий, кто станет морочить стражников и отвлекать их внимание. Этим третьим, если не возражаете, — добавил он, снисходительно улыбнувшись, — буду я!

Узник

С тех пор как Пелагея ушла, Аэций прислушивался к каждому звуку шагов. Подручные Севастия лениво шаркали кожаными подошвами сапог. Их шаги Аэция интересовали мало. Он с нетерпением дожидался, когда вернуться легкие, едва заметные, а вместе с ними появятся другие — тяжелые, уверенные, стремительные, которые принесут ему долгожданную свободу.

И вот до него донеслись какие-то странные звуки, словно кто-то крался по лестнице осторожной неуверенной поступью. Аэций замер и весь обратился в слух. Он сидел, повернувшись спиной к стене, озаренной слабыми потоками света, и с напряжением всматривался в черную темень, откуда обычно приходили его сторожа и приносили еду.

— Ты думаешь, он здесь? — послышался чей-то шепот.

— Тише, — ответили в темноте. — Зеркон же просил не шуметь.

Аэций было подумал, что голоса ему померещились. Но следом за голосами из кромешного мрака выскользнула фигура. За ней вторая. И обе одновременно замерли при виде узника.

Аэций не мог поверить своим глазам. Перед ним стояли двое мальчишек, и эти мальчишки были его сыновьями — не видениями, не призраками, а живыми, из плоти и крови. Они не знали, как выглядит их отец, но он-то помнил, как выглядят его дети, хотя и видел их мельком и довольно давно. Тогда они были на три или четыре лета моложе. Вот этот более рослый, наверняка, Гаудент. А тот, что едва достает ему до кончика уха — Карпилион…

— Как вы здесь оказались? — спросил Аэций на норском, которому должен был научить их дядька.

— Мы разыскиваем отца, — на том же языке ответил Карпилион. — Он находится здесь, в этой крепости. Только не знаем где.

— Стража вам не сказала?

— Нет, мы спустились сюда тайком. Стражников отвлекает дядька. Он сказал, что отец нас узнает, как только увидит.

Ах, вот что…

— А имя?.. Он сказал его имя?

Карпилион оглянулся на Гаудента, и тот назвал какое-то прозвище, скорее всего, придуманное Зерконом.

И как только карлик додумался привести их в крепость. Видно совсем потерял рассудок…

Аэций смотрел на детей, не представляя, что им сказать. В голове крутилась какая-то мешанина из мыслей. А что, если это их последняя встреча? Что, если Пелагея его не вызволит? Не доберется в Равенну. Передумает по дороге. Да мало ли что случится. Тогда другой возможности поговорить с сыновьями уже не будет. И другой возможности выбраться из подземелья тоже.

— Ваш отец не должен был здесь оказаться, — произнес он, чувствуя, как слова застревают в горле. — У него был выбор, как ему поступать, но он захотел быть воином. И теперь его считают убийцей, который лишь убивает и сеет зло…

— Из-за того, что служил Империи? Вот его главный враг? — Карпилион произнес это с такой горячностью, что захотелось его остудить.

— Врагов у вашего отца предостаточно, но есть и друзья, — ответил Аэций. — Идите отсюда прямо на север. На четвертый день дойдете до большой реки, впадающей в море. Плывите по ней в Доростол и пожертвуйте утку во славу трех братьев — Руа, Харатона и Октара. А тому, кто из них появится, скажите, что вы сыновья Мун Чука…

— Какого еще Мунчука? У отца не такое имя, — удивился Карпилион.

— Перестань, — одернул его Гаудент. — Разве ты до сих пор не понял? Это и есть наш отец.

Карпилион в замешательстве уставился на Аэция, словно спрашивая — это правда? Не таким, наверное, представлял своего отца — загнанным в угол, изможденным, бессильным.

— Уходите, — сказал Аэций, чувствуя, как внутри что-то дрогнуло. — Иначе вас хватятся.

— Нет, — нахмурился Карпилион. — Сначала вызволим тебя отсюда.

Видно, был слишком упрям и привык поступать по-своему. Но что он мог сделать? Разгрызть кандалы зубами?

— Препираться не время, — сказал Аэций. — Делайте, что говорю.

Он умел заставить себе подчиниться без крика и лишнего спора, иначе сидел бы в казарме, а не командовал армией. Гаудент повернулся, чтобы уйти и подтолкнул Карпилиона под руку. И тот поначалу безропотно последовал за ним, но, не пройдя и пары шагов, рванулся обратно.

Упал перед Аэцием на колени и быстро с волнением произнес:

— Я вернусь за тобой, отец. Соберу огромное войско и вернусь. И тогда никто из твоих врагов не уйдет от моего меча!

Договорив свою страстную клятву, он вскочил и помчался догонять Гаудента, наполовину скрытого темнотой.

Смотреть на уходящих детей и сознавать, что, быть может, увидеть их больше не придется, было тяжело. Аэций стиснул зубы и отвернулся.

Побег

— Вот они! — воскликнули наверху, увидев братьев.

И тотчас же на Гаудента накинули мешок, а Карпилиону, кинувшемуся ему на выручку, скрутили руки. А после развели по соседним комнатам и учинили допрос.

— По возрасту ты который из братьев? Младший? — спросили у Карпилиона.

— Младший. А что, не заметно? — ответил мальчишка, оглядываясь по сторонам.

Комната была заставлена какими-то бочками. То ли мукой. То ли зерном. На стенах покрытых зеленой плесенью виднелись остатки росписей в темно-зеленых и желтых тонах. На полу вместо плит лежали прогнившие доски.

— Мал ты еще, выходит, а врать уже научился, — сказал один из наемников.

— Когда это я соврал? — угрюмо ответил Карпилион, избегая на него смотреть.

— Ну, как же. Пришел сюда из-за родича. А на самом деле? Разнюхивал, кого мы тут держим.

— Ничего я ни о ком не разнюхивал.

— А вот мы разнюхали. Один из наших парней вернулся из Маргуса, и когда ему рассказали про Вали и Нари, долго смеялся. Он знал их старшего брата. Вали и Нари — двойняшки. А вы-то оба, сам ведь сказал, не такие.

У Карпилиона перехватило дыхание. Он так испугался, что застучало в висках. Неужели теперь их убьют, и отцу уже не помочь? Мысль об этом показалась ему хуже смерти.

— Может, теперь объяснишь, зачем вы сюда пришли? — заговорил с ним все тот же наемник, «расследователь», как называли таких в Равенне. — Этот карлик. Зеркон. Я правильно произношу его имя? Сказал, что на самом деле вы разыскивали своего отца и попросили его помочь…

— Он не мог такого сказать! — в отчаянии крикнул Карпилион.

— А… так, выходит, это все-таки правда, — с деланным сожалением проговорил расследователь. — Ну, и как? Нашли?

Ответа он явно не знал, иначе бы не спросил.

— Не нашли, — решил упереться Карпилион. — Спросили у того, который сидит в подземелье. Но он не слышал даже имени нашего отца.

— А почему вы искали именно здесь?

— По совету одного человека. Он встретился нам в Равенне. Рассказал об отце и исчез.

Карпилион старался говорить как можно правдивее. И видно вышло не так уж плохо. Задававший вопросы почти поверил.

— Ладно, — произнес он в раздумье. — Отвезем вас в Равенну. Выясним обстоятельства там. Но сперва послушаем, что по этому поводу скажет твой брат.

*

Карпилиона знобило от страха. Вдруг Гаудент опровергнет его слова. Придумает какую-то другую ложь. Или вовсе расскажет правду. У Гаудента правдивость всегда была чуть ли не главная заповедь жизни.

К счастью худшие страхи не оправдались. Гаудент не ответил ни на один вопрос из тех, что ему задавали, и очень расстроился, узнав, что Карпилион отвечал.

До утра их заперли в какой-то коморке без окон и оставили в полной темноте. Внутри едва уловимо пахло сладковатыми ароматами. Видимо раньше тут обитала молодая женщина.

— Давай договоримся на будущее, о чем говорить на допросе, чтобы всегда отвечать одинаково, — предложил Гаудент.

— А чего договариваться. Зеркон им все выложил, — буркнул Карпилион.

— Не понимаю, почему он так поступил.

— Струсил, чего тут не понимать.

— А может, у него имелся какой-нибудь повод?

— Подлость — вот единственный повод предателя. Пусть только попадется под руку! — Карпилион нарочно повысил голос, чтобы услыхали за дверью.

— Не кричи так громко или кричи хотя бы на норском, — сделал ему внушение Гаудент. — Ты не забыл? У нас есть дела поважнее, чем гоняться за дядькой. Отец поручил нам отправиться в Доростол. Наверняка он хотел, чтобы мы рассказали его друзьям о том, что случилось. А они придумают, как вызволить его из крепости. Надо только самим отсюда как-нибудь выбраться.

— Выберемся, не бойся, мы ведь не в кандалах, — ответил Карпилион.

После этого оба умолкли до самого утра, и каждый переживал заточение по своему. Гаудент просидел на полу без сна. А Карпилион нащупал в темноте лежанку, растянулся на ней и уснул.

*

Из крепости их повезли через лес, местами по-зимнему голый, местами рябивший кудрявой весенней листвой. Погода слегка разгулялась, и было тепло. Обоз сопровождали несколько всадников-конвоиров. В передней повозке везли мальчишек. А в той, что двигалась сзади, поскрипывая большими колесами, сидел укутанный в меховую накидку Зеркон и о чем-то оживленно беседовал с возничим. Карпилион, у которого были связаны руки и ноги, нарочно повернулся так, чтобы изводить его презрительным взглядом, но карлика это, похоже, нисколько не беспокоило. Он упорно не замечал племянника, зато с удовольствием переглядывался с конвоирами, досаждая Карпилиону гораздо больше, чем досадил бы ответным презрительным взглядом.

К ночи, устав от долгого перехода, конвоиры устроили привал на опушке леса. Привязали мальчишек к деревьям, и, оставив дозорного возле костра, завалились спать.

Нагрузившись горячей бражкой, дозорный пошел по нужде. Глядь, а в кустарнике копошится Зеркон. В темноте его можно было принять за медведя.

— Фух, напугал. Ты чего там? — спросил дозорный.

— Да нашел чего-то и не пойму чего, — вполголоса ответил карлик.

В траве и, правда, валялся какой-то предмет. Дозорный нагнулся, чтобы взглянуть и вдруг что-то острое кольнуло его под ребра. Обломанная ветка, подумал он, но это была не ветка. Это был нож. Напоровшись на него, как на вертел, дозорный клонился все ниже, пока не грянул на землю.

Зеркон оттащил его в темноту и рванулся к мальчишкам. Сперва развязал Гаудента, потом его брата, и повел их к оврагу. Там беглецов дожидались навьюченные провизией лошади. Зеркон велел племянникам ехать, а сам вернулся обратно, чтобы как следует спрятать дозорного и обвинить его в побеге мальчишек. Хватились пропавших только под утро, когда племянники, по расчетам карлика, были уже на пути в Доростол.