История цивилизации

ГЛАВА 36. РАЗВИТИЕ РЕЛИГИИ В РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

Душа человека, жившего во времена этой греко-римской империи первых двух веков христианской эры, должна была вечно чувствовать себя обманутой и истерзанной. Везде царили насилие и жестокость, везде проявлялись гордость и тщеславие, но чести нигде не было; отсутствовала чистота и прочное счастье. Несчастных презирали и угнетали, счастливые чувствовали себя неуверенно и лихорадочно стремились к наслаждениям. В большинстве городов вся жизнь сосредоточивалась на возбуждении, вызываемом кровавыми играми арены, где люди и дикие животные боролись, мучили и умерщвляли друг друга. Развалины амфитеатров являются самыми характерными остатками Рима. Игры задавали тон жизни. Тревожное состояние человеческой души выражалось глубоким религиозным смятением.

С тех пор, как орды арийцев впервые обрушились на античные цивилизации, старые боги в храмах и жрецы должны были сильно измениться или исчезнуть вообще. На протяжении сотен поколений жизнь и мировоззрение земледельческих народов смуглокожей расы находились в тесной зависимости от храма. Обряды, страх нарушить рутину, жертвоприношения, таинства — вот чем были заполнены их умы. Их боги кажутся чудовищными и нелогичными для нашего современного ума, так как мы принадлежим к арианизированному миру, но для этих древних народов их божества обладали правдоподобием и яркостью образов необычайно реального сновидения. Покорение одного города другим в Шумере или древнем Египте сопровождалось переменой или переименованием богов и богинь, но форма и дух самого культа оставались нетронутыми. Общий характер их не изменялся, образы в сновидении менялись, но самое сновидение продолжалось, и это было сновидение, подобное прежнему. И первые семитские завоеватели были в достаточной степени родственны по духу шумерам, чтобы перенять религию побежденных, религию Месопотамской цивилизации, без особых изменений. Завоевателям Египта никогда не удавалось укрепиться настолько, чтобы установить новую религию в побежденной стране. Под властью Птоломеев, как и под властью цезарей, храмы, алтари и жрецы — все оставалось по существу египетским.

До тех пор, пока завоевывали друг друга народы с одинаковыми социальными и религиозными обычаями, можно было избежать столкновения между богом победителей и богом побежденных посредством процесса группировки или ассимиляции. Если оба бога носили один и тот же характер, то они просто отождествлялись. Это тот же самый бог, только под другим названием, — говорили жрецы и народ. Это слияние богов известно под именем теокразии, и эпоха великих завоеваний в тысячелетний период до Р. X. была эпохой теокразии. На обширных пространствах, где раньше владычествовало множество местных богов, эти божества были заменены или, вернее, поглощены одним новым общим богом. Таким образом, когда наконец еврейские пророки в Вавилоне провозгласили единого Бога для всей Земли, умы людей были уже подготовлены к этой идее.

Но зачастую боги были слишком несхожи между собой для того, чтобы можно было допустить такую ассимиляцию, и тогда они группировались вместе на основании каких-нибудь подходящих родственных связей.

Если речь шла о богине, — а народы эгейской культуры до появления греков чувствовали большое расположение к богиням, — то ее выдавали замуж за бога, а богу в образе животного или звезды придавали человеческий вид, а самое животное или астрономический образ — змею, или звезду, или солнце — делали орнаментом или символом. Или же, наоборот, бог покоренного народа становился злым противником более светлых богов. История теологии полна таких приспособлений, компромиссов и национализации богов, когда-то бывших местными.

По мере того, как Египет превращался из ряда разрозненных городов в объединенное царство, теокразия происходила все чаще и чаще.

Так сказать, главным богом был Озирис, бог жатвы, которому приносились жертвы и земным воплощением которого был фараон. Озирис представлялся как непрерывно умирающий и воскресающий вновь; он был не только семенем и жатвой, но также давал, по естественной ассоциации человеческой мысли, идею бессмертия. Среди его символов были ширококрылый жук-скарабей, который зарывает свои яйца, чтобы снова возродиться, и лучезарное солнце, которое заходит, чтобы снова взойти. Позднее он отождествлялся с Аписом, священным быком. С ним соединили богиню Изиду. Изида была также Гатор, богиней-коровой, а также восходящей луной и звездой моря. Озирис умер, и она принесла ребенка, Гора, который в то же время есть священный ястреб, а также утренняя заря, бог, который, когда вырастет, будет снова Озирисом. Статуи Изиды изображают ее с ребенком Гором на руках, стоящей на полумесяце. Здесь нет логической связи, но они были придуманы человеческим умом прежде, чем развилось сильное систематическое мышление, и они имеют ту связь, которая существует между образами во сне. Кроме этой тройки, были другие, более мрачные египетские боги, злые боги, Анубис с собачьей головой и т. п. истребители, искусители, враги богов и людей.

Всякая религиозная система с течением времени приспособляется к строю человеческой души, и потому не может быть никакого сомнения, что из этих нелогичных и неуклюжих символов египтяне были в состоянии создать себе предметы искреннего поклонения и черпать в них утешение. Жажда бессмертия была очень сильна в душе египтянина, и вся религиозная жизнь Египта вращалась вокруг этого желания. Египетская религия была религией бессмертия в большей степени, чем какая-либо иная из существовавших на Земле. Когда Египет подпал под власть иноземных завоевателей и египетские боги утратили всякое политическое значение, жажда награды в будущей жизни стала еще более интенсивной.

После покорения Египта греками новый город Александрия стал центром религиозной жизни страны и, в действительности, даже религиозной жизни всего эллинистического мира. Птоломеем I был построен большой храм Сераписа, в котором поклонялись чему-то вроде божественной троицы. Это были Серапис (перекрещенный так из Озириса-Аписа), Изида и Гор. Они не считались тремя отдельными богами, но тремя аспектами одного божества, и Серапис отожествлялся с греческим Зевсом, римским Юпитером и персидским богом солнца. Этот культ распространялся всюду, где только простиралось греческое влияние, даже в Северной Индии и в Западном Китае.

Идея бессмертия, будущей жизни, несущей награду и утешение, была горячо принята тем миром, где обыденная жизнь была безнадежно тяжела. Сераписа называли «спасителем душ». «После смерти» — так говорилось в гимнах того времени — «мы все еще находимся под попечением его промысла». Изида привлекала к себе множество поклонников. В храмах стояли ее изображения как царицы небесной, несущей младенца Гора на руках. Перед ней зажигались свечи, ей приносились по обету приношения, бритые жрецы, обреченные на безбрачие, служили у ее алтаря.

Возвышение Римской империи открыло этому развивающемуся культу путь в западноевропейский мир. Храмы Сераписа-Изиды, пение жрецов и надежда на будущую жизнь следовали за римскими знаменами в Шотландию и Голландию. Но у религии Сераписа-Изиды было много соперников. Самым сильным был митраизм.

Эта религия была персидского происхождения, и сущность ее заключалась в некоторых теперь забытых сказаниях — о Митре, принесшем в жертву священного и доброго быка. Здесь, по-видимому, мы имеем дело с чем-то еще более первобытным, чем сложное софистическое верование в Сераписа-Изиду. Мы тут прямо переносимся назад к кровавым жертвоприношениям времен гелиолитической культуры. У быка, изображаемого на памятниках, оставшихся от митраизма, всегда обильно льется кровь из раны в боку, и из его крови рождается новая жизнь. Последователи митраизма купались в крови жертвенного быка. При посвящении они должны были проходить под подмостками, на которых убивали быка, чтобы кровь могла стекать на них.

Обе эти религии, и это можно сказать по отношению ко многим другим параллельно существовавшим культам, искавшим признания со стороны рабов и граждан Рима времен первых императоров, являются религиями личными. Они призывают к личному спасению и личному бессмертию. Более древние религии, наоборот, не были личными, они носили характер общественный. Более древние божества являлись прежде всего божеством города или государства, и лишь затем уже божеством отдельных личностей. Жертвоприношения были обрядом общественного характера, а не личного. Они приносились ради практических коллективных нужд того мира, в котором мы живем. Но сначала греки, а за ними и римляне отделили религию от политики. Согласно традициям Египта, религия занялась исключительно потусторонним миром.

Эти новые религии личного бессмертия лишили всего их духовного начала и восторга древние государственные религии, но не заменили их. Типичный римский город времен первых императоров имел множество храмов всевозможных богов. Там мог стоять храм Юпитера Капитолийского, великого римского божества, и мог одновременно стоять храм во имя одного из правящих цезарей. Ибо цезари узнали от фараонов, что они также могут быть богами. В таких храмах производилось холодное и торжественное официальное поклонение; люди приходили, приносили дары и воскуряли фимиам, чтобы показать свою лояльность. Но только в храм Изиды, дорогой царицы небесной, человек нес бремя своих несчастий, чтобы получить там совет и утешение. Существовали также местные, подчас оригинальные боги. Севилья, например, долго боготворила старую карфагенскую Венеру. В какой-нибудь пещере или подземном храме непременно находился алтарь Митры, посещаемый легионерами и рабами. Возможно, что там существовала и синагога, где собирались евреи, чтобы читать Библию и подкреплять свою веру в невидимого Бога всей Земли. Иногда с евреями выходили недоразумения на почве политического значения государственной религии. Они утверждали, что их бог — ревнивый бог, не допускающий идолопоклонства, и отказывались принимать участие в публичных жертвоприношениях цезарю. Они не приветствовали даже римских знамен из страха стать идолопоклонниками.

На востоке, еще задолго до Будды, существовали аскеты, мужчины и женщины, которые отказывались от радостей жизни, отрицали брак и собственность и в воздержании искали духовной мощи, избавления от насилий и скорби этого мира. Сам Будда отворачивался от крайностей аскетизма, но многие из его последователей вели монашескую, очень суровую жизнь.

Подобное же умерщвление плоти, вплоть даже до самокалечения, существовало и в некоторых малоизвестных греческих культах. Аскетизм появился также в еврейских общинах Иудеи и Александрии в I веке до Р. X.

Эти общины уходили от мира и посвящали себя суровому образу жизни и мистическому созерцанию. Такова была секта ессеев. В течение I и II веков после Р. X. подобное отречение от жизни, подобное всеобщее искание «спасения» от горестей было распространено по всему миру.

Прежнее сознание прочно установленного порядка, старая вера в жрецов и в храмы, в закон и обычай исчезли. Среди всеобщего преобладания рабства, жестокости, страха, беспокойства, мотовства, тщеславия и лихорадочного самоугождения, протекала эта эпидемия самоунижения и умственной неуверенности, это мучительное искание мира ценой даже самоотречения и страдания. Но именно это-то чувство и наполняло Серапеум плачущими, кающимися грешниками; оно же приводило новообращенных во мрак окровавленного подземелья Митры.