История цивилизации

ГЛАВА 11. ДУХОВНОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ ЕВРОПЫ

В течение XII века появилось множество признаков, указывающих на то, что человеческая мысль в Европе становится смелее и свободнее. Заметно стремление продолжать работу, начатую учеными Древней Греции, и проявляется новый интерес к размышлениям в духе итальянца Лукреция, автора трактата «О природе вещей».

Это возрождение объяснялось множеством сложных причин. Прекращение частных, феодальных войн, улучшение условий жизни и большая безопасность, наступившие после крестовых походов, толчок, данный человеческому уму впечатлениями, вынесенными из этих походов, несомненно, подготовили для этого почву. Возрождалась торговля, в городах вновь росло благосостояние жителей, они почувствовали себя в безопасности. Повышался уровень образования духовенства, и знания распространялись среди мирян.

XIII и XIV века были периодом роста вольных или полунезависимых городов, как, например, Венеции, Флоренции, Генуи, Лиссабона, Парижа, Брюгге, Лондона, Антверпена, Гамбурга, Нюрнберга, Новгорода, Висби и Бергена. Все это были торговые города, жители их много путешествовали, а когда люди занимаются торговлей и путешествуют, им приходится говорить и думать. Полемика между папами и светскими властителями, явное зверство и жестокость в преследованиях еретиков побуждали людей сомневаться в авторитете церкви, задумываться над основными жизненными вопросами и подвергать их пересмотру. Мы видели, как при посредстве арабов сочинения Аристотеля вновь стали достоянием Европы и как Фридрих II сыграл роль проводника, с помощью которого арабская философия и наука повлияли на возрождающуюся европейскую мысль. Еще большее влияние на движение человеческих идей оказывали евреи. Самое их существование являлось вопросительным знаком по отношению к притязаниям церкви. И, наконец, полные таинственности и притягательности опыты алхимиков получили широкое распространение и побуждали людей возобновить занятия экспериментальной наукой. Занятия эти, правда, были сначала кратковременны и бессистемны, но все же они давали известные результаты.

И это новое движение человеческой мысли отнюдь не ограничивалось обеспеченными и образованными классами. В этот период ум простолюдина работал, как никогда еще в истории человечества. Несмотря на влияние духовенства и на преследования, христианство, по-видимому, вносило элементы духовного брожения повсюду, куда проникало его учение. Оно устанавливало прямую связь между личной человеческой совестью и богом справедливости, так что теперь, в случае надобности, у человека появлялась смелость составить собственное мнение относительно своего государя, или высшего духовенства, или даже догмата веры. Уже в XI столетии в Европе возродились философские диспуты; в Париже, Оксфорде, Болонье и других центрах появились крупные университеты, которые постепенно расширялись. Там средневековые схоластики снова подняли и стали разбирать ряд вопросов о ценности и значении слов; это было нужной предварительной работой для установления ясности мышления, столь необходимого в течение последовавшей затем эпохи развития науки. Среди всех этих схоластиков стоит особняком, в силу своего исключительного гения, Роджер Бэкон (прибл. от 1210 до 1293), францисканец из Оксфорда, отец современной экспериментальной науки. Его имя заслуживает выдающегося места в истории, уступая в этом отношении одному Аристотелю.

Его сочинения являются сплошной длинной тирадой против невежества. Он сказал своей эпохе, что она невежественна, — невероятно смелый поступок в те времена. В наши дни человек может, не подвергаясь физической опасности, сказать человечеству, что его глупость равняется его самомнению, что все его методы — детски-неуклюжи, а все его догмы — младенческая игра мысли. Но в Средние века люди, как только им давали немного вздохнуть от массовых избиений, от голода и чумы, были страстно убеждены в разумности, совершенстве и окончательной истинности своих верований, а всякую критику считали тяжким оскорблением. Сочинения Роджера Бэкона являются словно лучом света в глубоком мраке. К нападкам на невежество своей эпохи он присоединил множество указаний, каким путем можно увеличить знание. В страстной настойчивости, с которой он много раз говорит о необходимости опыта и накопления знаний, чувствуется возродившийся дух Аристотеля.

«Опыт, опыт!» — вот лейтмотив сочинений Роджера Бэкона.

Но Бэкон отрекся и от самого Аристотеля. Он отрекся от него, потому что люди, вместо того, чтобы смело обращаться к фактам, сидели взаперти и корпели над плохими латинскими переводами Аристотеля, по которым в те времена только и можно было познакомиться с сочинениями великого учителя. «Если бы я мог поступить по-своему, — писал Бэкон, как всегда, несдержанно, — я сжег бы все книги Аристотеля, так как изучение их может только привести к потере времени, вызвать заблуждение и увеличить невежество». Аристотель, вероятно, разделил бы это чувство, если бы мог вернуться в мир, где его произведения не столько читались, сколько обожествлялись, да к тому же, как указал Роджер Бэкон, в отвратительных переводах.

Во всех своих сочинениях Роджер Бэкон взывал (правда, в несколько скрытой форме, в силу необходимости притворяться правоверным, во избежание тюрьмы или чего-нибудь более худшего) ко всему человечеству: «Перестаньте подчиняться догматам и авторитетам, научитесь глядеть на мир!» Он указал на четыре главных источника невежества: преклонение перед авторитетом, обычай, стадность невежественной толпы и нашу тщеславную гордость, не поддающуюся обучению. Стоит лишь победить их, и людям откроется целый мир могущества.

«Возможны аппараты для навигации без гребцов, даже большие суда, речные или океанские, которые будут двигаться быстрее, управляемые одним человеком, чем если бы они были полны людьми. Также можно создать повозки без живой тяги, которые будут двигаться, подобно снабженным лезвиями колесницам, на которых сражались в древности. Возможны также летательные машины, посередине которых будет сидеть человек, вращая какой-нибудь винт, вследствие чего искусственные крылья будут рассекать воздух наподобие летающей птицы».

Так писал Роджер Бэкон, но три столетия должны были пройти, прежде чем люди приступили к систематическим попыткам по исследованию скрытых источников силы, присутствие которых он так ясно различал под тусклой поверхностью человеческой жизни.

Но христианский мир обязан арабам не только толчком, который дали его умственной деятельности работы арабских философов и алхимиков; он обязан им также и знакомством с бумагой. Можно без преувеличения сказать, что духовное возрождение Европы сделала возможным бумага. Бумага была изобретена в Китае, где она вошла в употребление, вероятно, во II столетии до Р. X. В 751 г. китайцы напали на арабских мусульман в Самарканде; они были отбиты, но среди захваченных пленников оказались несколько искусных мастеров бумажного дела; арабы переняли от них это искусство. Сохранились до сих пор арабские бумажные рукописи IX века. Умение выделывать бумагу проникло в христианский мир или через Грецию, или благодаря захвату у мавров бумажных фабрик во время освобождения Испании от мавританского владычества. Но испанские христиане не смогли поддерживать работу этих фабрик, и производство бумаги практически прекратилось. Хорошая бумага стала изготавливаться в христианской Европе не раньше конца XIII века; тогда во главе этого дела стояла Италия. Это производство дошло до Германии только в XIV веке, но лишь к концу этого столетия настолько разрослось и удешевилось, что печатание книг сделалось выгодным предприятием. Вслед за этим, в силу естественной необходимости, стало развиваться книгопечатание, так как оно отвечало самым очевидным нуждам. И духовная жизнь человечества вошла в новую, гораздо более яркую фазу своего развития. Из маленькой струйки, просачивавшейся из одного ума в другой, она превратилась в широкий поток, в который вливались тысячи, а вскоре и десятки и сотни тысяч умов.

Одним из ближайших последствий развития книгопечатания было появление громадного количества Библий. Другим — удешевление учебников, и грамотность стала быстро распространяться. Но как только значительно увеличилось количество книг в мире, то и шрифт их стал яснее, и потому их легче стало понимать. Теперь уже не приходилось сначала разбирать непонятный шрифт, а потом задумываться над значением текста; читатели могли беспрепятственно усваивать смысл его во время самого процесса чтения. С упрощением чтения возросло и количество читающей публики. Книга перестала быть богато разукрашенной игрушкой или достоянием ученого. Начали писать книги, которыми обыкновенные смертные могли не только любоваться, но которые они могли также читать. Стали писать обыденным языком, а не по-латыни. С XIV века начинается настоящая история европейской литературы.

До сих пор мы касались участия в умственном возрождении Европы только арабов. Обратимся теперь к влиянию монгольских завоеваний. В течение некоторого времени, в пору владычества великого хана, между Азией и Западной Европой установилось свободное сообщение; все дороги были временно открыты, и при дворе в Каракоруме стали появляться представители всех народов. Преграды, которые поставила между Европой и Азией религиозная борьба христианства с исламом, рушились. Папы начали питать большие надежды на обращение монголов в христианство. Единственной религией монголов было до тех пор шаманство, весьма примитивная форма язычества. Папские послы, буддистские монахи из Индии, парижские, итальянские и китайские ремесленники, византийские и армянские купцы сталкивались при монгольском дворе с арабскими чиновниками и персидскими и индийскими астрономами и математиками. История слишком много повествует о войнах и жестокостях монголов и совершенно умалчивает об их любознательности и интересе к науке. Если не в качестве творческого народа, то, во всяком случае, в роли посредников по передаче знания и методов, они оказали на мировую историю сильное влияние. И все, что можно уловить в туманных и романтических образах Чингисхана и Хубилая, подтверждает впечатление, что это были монархи, одаренные не меньшим пониманием и творческой способностью, чем блестящая, но эгоистическая личность Александра Великого, или чем этот, пытавшийся воскресить политических призраков, — энергичный, но малограмотный богослов Карл Великий.

Одним из самых интересных посетителей монгольского двора был некий венецианец Марко Поло, описавший впоследствии свою жизнь. Он отправился в Китай около 1272 г. вместе с отцом и дядей, совершившими уже один раз это путешествие. Старшие Поло произвели сильное впечатление на Великого Хана; это были первые люди из «латинского» племени, виденные им; он отослал их обратно, чтобы навести справки об учителях и ученых, которые взялись бы растолковать ему христианскую веру, а также множество других явлений из европейской жизни, возбудивших его любопытство. Их путешествие с Марко было уже вторым.