История Индии

Цари-рабы

В течение года после победы при Тараине армия Мухаммеда Гури взяла Дели, Мирут, Кол (Алигарх) и Баран (Буландшар), захватив власть в междуречье Ганга и Джамны. Аджмер также находился под контролем Гурида, а в течение трех последующих лет его судьбу разделила большая часть Арьяварты. Из трех крупных естественных крепостей, защищавших Раджастхан и южные пути, Рантхамбор пал, Гвалиор был осажден, а Нарвар ждал своей очереди. На востоке после очередной проигранной битвы опустошению подверглись Каннодж. Асни и Варанаси на Ганге, а на юго-западе, повторив победный маневр битвы с раджпутами у горы Абу, Гуриды захватили Анхилвар (Патан). XIII век начался еще более масштабными завоеваниями, когда мусульманская армия двинулась дальше на восток, в Бихар, Бенгалию и Ассам. Другие силы направились в страну Чандела к югу от Ганга и захватили, среди прочего, цитадель Калинджар. На карте индийская империя Гурида уже превышала владения Харши.

Многие из этих завоеваний были временной данью хищническому инстинкту. Аджмер и Рантхамбор, например, меняли хозяев несколько раз. Гвалиор и Калинджар вскоре после падения были отбиты. Анхилвар сразу после оккупации покинули все жители. Иногда туруски оставляли у власти прежних правителей, но когда войска уходили, народ отказывался повиноваться. В других случаях, особенно в Бенгалии, победоносные полководцы турусков вскоре сами объявили о союзе с Дели. Для мусульманских завоеваний характерно, что большинство крупных городов и крепостей переходили из рук в руки, иногда 4–5 раз, прежде чем их судьба решалась окончательно.

Ни одну из этих ранних побед нельзя приписать самому Мухаммеду Гури. Вскоре после второй битвы при Тараине он вернулся в Газни, и хотя посещал впоследствии Индию, его внимания требовали другие, более неотложные дела в Азии. Там, по наущению халифа Багдада, Гуриды в 1201 году завоевали еще одну империю. Как и земли Гкзневидов, она простиралась на запад до Каспия. И опять просторы Хорасана напомнили, что их проще завоевать, чем удержать. За несколько месяцев Гуриды были разгромлены тюркскими правителями Хорезма, или Хивы (в нижнем течении Амударьи). Затем тюрки сами сдались еще более многочисленной орде чужаков и язычников под командованием Чингисхана.

Дрогнув после тяжелейшего поражения на северо-западе Афганистана, Мухаммед обнаружил, что Гyp в опасности и коммуникациям от Газни до Лахора грозит пенджабское племя, известное как гакхары. До 1206 года он сдерживал восстание, но одной темной и душной ночью несколько мстительных гакхаров каким-то образом пробрались в его лагерь на берегах Джелума и «вонзили свои кинжалы в тело царя». «Так пал султан Муиз ад-дин Мухаммед Гури после тридцати трех лет правления», — пишет Феришта.

Завоевания Мухаммеда в Индии были далеко не всегда делом его рук. Главным образом это заслуга тюркских командиров, самым удачливым среди которых был Кутб ад-дин Айбак. Айбак был также и самым надежным, а поскольку Мухаммед не оставил сыновей, он считался наиболее вероятным наследником. В конце концов Айбаку удалось упрочить свое положение в Индии (не без кровавого устранения соперников, которое сопровождало почти каждое воцарение султанов Дели), и он, несомненно, стал бы таким же великим правителем, каким был полководцем. Но в 1210 году, после всего четырех лет царствования, он упал во время игры в поло, а конь рухнул сверху, так что «лука седла пробила грудину и убила воина». Он вошел в историю как основатель так называемой «династии рабов» в Дели, а также строитель самых ранних из сохранившихся памятников ислама, мечети и Кутб-Минар.

«Цари-рабы» Дели, как и их близкие современники — мамелюки, правители Египта, менее всего были раболепными. Термин просто указывает, что они когда-то были взяты в плен и попали в рабство. В действительности они использовали свое положение себе на пользу. При дворе, полном интриг и возможностей, тюркские завоеватели Индии доверяли верности рабов больше, чем собственной. Купив, быстро возвысив, возможно, освободив раба, но все еще полностью ему доверяя, цари находили бывшим рабам идеальное применение: либо как серым кардиналам, либо как шпионам. Айбаку наследовал, после краткого замешательства, Шаме ад-дин Илетмиш, еще один бывший раб тюркского происхождения. Признание Айбака султаном со стороны титулованного начальника в Газни, а также еще более существенное признание Илетмиша самим халифом говорят о том, что на бывших рабах не было клейма позора.

О повышении их статуса равным образом свидетельствовали памятники. Кутб-Минар в Дели похваляется башней победы, которая вдвое превосходит высотой самые высокие массивные минареты Индии, а возможно, и всего ислама. Пять ярусов с балконами, многие из них с каннелюрами, само строение ощутимо сходит на конус. Эта мечеть возвышается над высоко ценимыми сейчас постройками южного Дели. Стены из красного песчаника напоминают непочтительным соседям кирпичную трубу, ждущую сноса. Несомненно, она производила более благоприятное впечатление, пока землетрясение 1803 года не обрушило верхний свод. Внизу расположена мечеть Куббат аль-Ислам, «опора ислама». Триумфальность названия подкреплена использованием в качестве материала архитектурных элементов — колонн, капителей, перемычек — двадцати семи разрушенных индуистских и джайнских храмов. Очевидно, первые султаны в большей степени желали открыть мечеть для верующих, чем потакать пуристам от архитектуры. Мечеть стоит на месте храмов, среди которых была Рай Питхора, крепость Чахаманов, названная в честь Притхвираджа. Этот «красный форт», переименованный в Лал-кот (не путать с Красным фортом Шах-Джахана в городе Моголов, известном теперь как Старый Дели), был украшен также «белым дворцом», откуда правили Илетмиш и его наследники. Дворец не сохранился, но руины гробницы Илетмиша (Айбака похоронили в Лахоре) находятся рядом с Кутб-Минар. Это первый в долгом и величественном ряду индо-исламских мавзолеев. Будто бы намекая на будущую славу гробницы Хумаюна и Тадж-Махала, белый мрамор дебютировал в Дели в оформлении места упокоения Илетмиша.

В Варанаси Мухаммед Гури и Кутб ад-дин Айбак разрушили статуи в тысяче храмов, а затем освятили заново эти святыни «для поклонения истинному Богу». Кроме того, они увезли сокровища на верблюдах— 1400 груженых верблюдов согласно одной из оценок. Большинство храмов Варанаси тогда, как и теперь, были маленькими и душными и не соответствовали мусульманским идеалам единой общины верующих, совершающих поклонение в унисон. Храмы строили для более узкого круга прихожан, и они не были готовы принять толпы правоверных мусульман. Если благочестие и грабеж служили причиной разрушения идолов, понятно, что храмы позволили разобрать на камень. В Аджмере, где Кутб ад-дин Айбак приказал возвести еще одну мечеть, нужная высота молитвенной залы была достигнута постановкой друг на друга трех толстых храмовых колонн.

Иконоборчество ранних султанов не всегда было столь бескомпромиссным. На юго-западе, несмотря на победу у горы Абу и разрушение близлежащей Анхилвары, армия мусульман оставила неприкосновенным великолепно украшенный джайнский храм Адинатха комплекса Дилвара на самой горе Абу. Там из белого мрамора (а кроме него почти ничего нет) сделана кружевная резная облицовка в виде замысловатых скульптур, которые словно обволакивают все внутренности храма. Постройка датируется 1032 годом и относится, таким образом, к неспокойному времени после набегов Махмуда Газневи. Храм был реквизирован министром соланкийской династии раджпутов из Гуджарата, но он столь незаметно расположен и имеет такие непримечательные очертания, что захватчики с легкостью могли его проглядеть.

Насколько гибельным было мусульманское завоевание Индии для ее наследия, насколько тяжким бременем легло на индусов правление мусульман и насколько решительно они ему сопротивлялись — все это вопросы неоднозначные. «Анализ военных операций этого периода устанавливает, что тюркским армиям ни разу не приходилось иметь дело с враждебным населением», — настаивает видный мусульманский историк. «Мы не сталкивались ни с одним восстанием народных масс как таковых»^{180}. И все же, если верить Тоуду, не менее видному ученому, имело место «непрестанное сопротивление и нескончаемый героизм», когда воины, «мальчики-подростки», «старики на пороге смерти» и «женщины тысячами» сражались и умирали, «чтобы сдержать стремительный натиск завоевателей»^{181}. Любопытно, что оба не упомянули о разрушительном восстании в Авадхе (или Ауде, в Уттар-Прадеше) 1220 года, во время которого, по свидетельствам современников,»120 000 мусульман приняли мученическую смерть от руки и меча проклятого Бартуха»^{182}. Ясно, что «Бартух» был индусом, но более о нем ничего не известно. Как и о других таинственных «героях сопротивления», вроде Гкаккаров из Пенджаба или Мхеров и Мевати из Раджастхана. Можно предположить, что наиболее решительно оппозиция проявляла себя среди представителей племен или по крайней мере народов не раджпутского происхождения, о которых молчат династические записи индусов и книга Тоуда.

Исходя из того, что завоевание Индии мусульманами растянулось на несколько столетий, можно подозревать любые обобщения. Хорошо задокументированное сопротивление Мухаммеду Тутлуку в середине XIV века нельзя просто приписать его предшественникам или наследникам. Точно так же индусские надписи 1280 года, которые восхваляют покой и процветание правления султана Балбана, нельзя воспринимать как всеобщее одобрение строгого исламского правления. Не все храмы были разрушены, хотя пострадали многие. Джизья для немусульман не взималась с брахманов до времени правления Фируз-шаха Туглукида (1351–1388)^{183}, и никогда не взималась слишком строго. Идолопоклонство осуждалось, но индусам не препятствовали отправлять свои культы. И поскольку записи часто не делали четкого различия между потерями среди солдат и мирных жителей, трудно оценить степень чрезмерного насилия.

Многие возразят, что султаны, как и другие династии Индии, были больше заинтересованы в сохранении власти и накоплении богатств, чем в религии. Мусульманские хронисты предпочитают изображать оккупацию северной Индии как акт религиозный и рисуют главных действующих лиц героями веры. «Но такой взгляд не может выдержать серьезной критики истории»^{184}. Наиболее информированные хронисты на деле говорят удивительно мало об исламско-индусских отношениях. Они гораздо больше внимания уделяют борьбе за власть среди самих «конкистадоров». В действительности эти стычки, а также хаос, возникший после вторжения монголов, замедлили, по всей видимости, завоевания не меньше, чем индуистское сопротивление. Согласно одному источнику, вся история правящей тюркской элиты «может быть сформулирована такими словами: они объединились, чтобы уничтожить врагов, и разделились, чтобы уничтожить себя»^{185}.

За 26 лет правления Илетмиш почти постоянно бывал в походах, однако, если не считать набегов на Малву, он едва ли присоединил другие территории к мусульманской сфере влияния. Так же часто, как против индусских «идолопоклонников», ему приходилось выступать против других мусульман. На западе Синд и Пенджаб находились в постоянном хаосе, когда в 1222 году Чингисхан подошел к их границам и переправился через Инд. Хаос был вызван не только монголами, но и наплывом беженцев, князей, ученых и художников со всего Туркестана, Хорасана и Афганистана, где уже побывали монгольские захватчики. Цифры не дошли до нас, но весьма вероятно, что индийскую границу пересекло больше мусульманских беженцев от монгольского завоевания, нежели было воинов в армиях Гкзневидов и Гуридов вместе взятых.