История цивилизации

ГЛАВА 21. РАЗВИТИЕ СОВРЕМЕННЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ И СОЦИАЛЬНЫХ ИДЕЙ

В древних культурах учреждения, обычаи и политические идеи вырастали медленно, век за веком; никто их заранее не предначертал, никто не предвидел, куда они приведут. Только когда настал великий век юности человечества — VI век до Р. X., — люди начали задумываться над взаимными своими отношениями, впервые стали критиковать установленные верования, законы и способы управления и впервые предложили изменить и переустроить их. Мы уже говорили о блестящей заре умственной жизни, народившейся в Греции, в Александрии, о том, как это многообещающее начало было вскоре омрачено падением основанных на рабстве культур и черными тучами религиозной нетерпимости и абсолютизма. После этого только в XV и XVI веках мы видим, как сквозь духовный мрак, окутавший Европу, вновь пробивается луч смелой и независимой мысли. Мы старались показать, какую роль в этом постепенном очищении умственного горизонта Европы сыграл великий вихрь арабской и монгольской любознательности. Сначала успехи стала делать прикладная наука. Первыми плодами возродившейся энергии расы были материальные достижения и материальное могущество. Науки, трактующие о человеческих взаимоотношениях, индивидуальная и социальная психология, педагогика и политическая экономия, являются не только более тонкими и сложными сами по себе, но кроме того неразрывно связаны с множеством душевных переживаний. Успехи, сделанные этими науками, были гораздо более медленны и вызвали значительно более сильную критику. Люди могут спокойно выслушивать разные теории о звездах и молекулах, но всякие мысли относительно основ нашей жизни затрагивают всех, кто нас окружает, и отражаются на нас же.

Подобно тому, как в Греции смелые теории Платона появились раньше, чем Аристотель начал свои точные исследования фактов, так и в Европе первые шаги на поприще политических наук вылились в форму «утопических» повестей, являвшихся прямым подражанием «Республике» и «Законам» Платона. «Утопия» сэра Томаса Мора — любопытное подражание Платону. Плодом ее явился новый закон о бедных в Англии. «Город солнца» неаполитанца Кампанеллы более фантастичен и дал меньше результатов.

К концу XVII века мы находим в Европе обширную и все более часто появляющуюся литературу по политическим и социальным наукам. Одним из первых, принявшихся за изучение этих вопросов, был Джон Локк, сын англичанина-республиканца, студент Оксфордского университета, вначале занимавшийся химией и медициной. Его сочинения об управлении государством, о веротерпимости и о воспитании юношества доказывают, что он искренно верил в возможность социального переустройства. Наряду с Локком, хотя и немного позже его, француз Монтескье (1689–1755) подверг все социальные, политические и религиозные установления тщательному и основательному анализу. Он сорвал романтический покров с абсолютной монархии во Франции. Ему, наряду с Локком, принадлежит честь уничтожения многих ложных идей, дотоле мешавших сознательным и планомерным попыткам перестроить общество.

Поколение, следовавшее за ним, в середине и конце XVIII века смело стало возводить свои построения на расчищенной им от нравственных и умственных заблуждений почве. Группа блестящих писателей, энциклопедистов, в большинстве своем бывших воспитанниками великолепных школ иезуитов, подняли знамя восстания и задались целью выработать проект обновления мира. Наряду с энциклопедистами, действовали экономисты, или физиократы, которые смело и резко ставили вопрос о производстве и распределении пищи и товаров. Морелли, автор сочинения «Code de la nature», нападал на институт частной собственности и предложил переустроить общество на коммунистических началах. Он был предшественником той обширной и разнообразной школы мыслителей-коллективистов XIX века, к которым обычно без всякого различия приклеивают этикетку «социалисты».

Что такое социализм? Существуют сотни определений социализма и тысячи социалистических сект. По существу своему, социализм является не более и не менее, как критикой идеи собственности с точки зрения общественной пользы. Сделаем краткий обзор истории этой идеи с момента ее зарождения. Вместе с другой идеей — идеей интернационализма — она является той осью, на которой главным образом вращается наша политическая жизнь.

Идея собственности возникает из воинственного инстинкта вида. Задолго еще до того, как люди стали людьми, их прародитель — обезьяна — уже был собственником. Зверь борется за свою примитивную собственность. Собака и ее кость, тигрица и ее логово, ревущий олень и его стадо — вот яркие примеры собственников. Старшина рода раннего палеолитического периода всегда отстаивал в своем мирке свое право собственности на жен и дочерей, на орудия. Если в его мир врывался другой мужчина, он вступал с ним в борьбу и убивал его, если мог. Род со временем стал разрастаться, как убедительно доказал Аткинсон в своем «Первобытном законе», вследствие того, что старшина постепенно начал мириться с существованием вокруг него более молодых мужчин, с их правом собственности на жен, захваченных ими на стороне, на орудия и украшения, ими изготовленные, и на убитую ими дичь. Человеческое общество создалось на основании соглашения между одним собственником и другим. Это был компромисс с инстинктом, на который люди принуждены были согласиться ввиду необходимости изгонять со своей территории какое-нибудь другое племя. Если холмы, леса и ручьи не являются ни «моей», ни «твоей» собственностью, то это происходит лишь потому, что они должны, в силу необходимости, быть «нашей» землей. Каждый из нас предпочел бы назвать эту землю своей, но это невозможно. В таком случае те, чужие, уничтожили бы нас. Общественная жизнь поэтому, с самого своего начала является «смягчением права собственности». Чувство собственности у зверя и у первобытного дикаря было гораздо более развито, чем в наше время в цивилизованном мире. Оно коренится скорее у нас в инстинкте, чем в разуме.

Для дикаря и для современного необразованного человека не существует никаких ограничений права собственности. Что человек может завоевать, тем он может и владеть: женщинами, оставленными в живых пленными, пойманными зверями, расчищенным местом в лесу, каменоломней и чем угодно. По мере того, как росла численность общины, установилось нечто вроде закона, запрещавшего междуусобицы, и люди стали вырабатывать разные примитивные приемы для улаживания всех подобных дел. То, что человек сам изготовил, или же захватил, или на что первый заявил притязание, то и считалось его собственностью. Казалось естественным, чтобы несостоятельный должник становился собственностью своего кредитора. Также естественным казалось, чтобы человек, заявивший свое право на какой-нибудь клочок земли, требовал платы с того, кто хотел ею пользоваться. Лишь понемногу, по мере того, как люди начали сознавать возможность организованной жизни, они почувствовали, что это неограниченное право собственности, распространявшееся решительно на все, превращается в стеснение. Люди почувствовали, что рождаются в мире, где все является частной собственностью и на все уже заявлено право. В настоящее время трудно проследить социальную борьбу в Древнем мире, но уже из того, что мы сообщали о Римской республике, видно, как в римском обществе пробудилось сознание того, что задолженность множества отдельных лиц может превратиться в общественное бедствие и что ее, в таком случае, следует аннулировать. Сознавало оно также, что неограниченное право на владение землей может тоже оказаться большим неудобством. Затем мы видим, что в Вавилоне, под конец его существования, право владения рабами подверглось строгому ограничению. Наконец, в учении великого революционера, Иисуса из Назарета, мы находим дотоле еще неслыханные нападки на частную собственность. Легче, говорит он, верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем владеющему обширными богатствами войти в царствие небесное. По-видимому, за последние двадцать пять или тридцать веков в мире происходит постоянное неуклонное критическое обсуждение границ, в которых может быть дозволено право собственности. Мы видим, что девятнадцать веков спустя после Иисуса из Назарета весь признающий христианское учение мир пришел к убеждению, что не может существовать право собственности на человеческие существа. А то положение, что «человек может со своей собственностью делать, что хочет», также оказалось сильно поколебленным по отношению к прочим видам собственности.

Но к концу XVIII столетия мир еще находился в стадии колебания по отношению к вышеуказанному положению. Он не имел никаких ясных, а тем более определенных данных для вынесения окончательного решения. Одним из первых побуждений везде являлось стремление охранить собственность от посягательства алчных и расточительных монархов и эксплуатации знатных авантюристов. Французская революция, в значительной степени, была вызвана желанием охранить частную собственность от налогов. Но провозглашенный революцией лозунг равенства превратил ее в противника того самого института собственности, для защиты которого она началась. Как могут люди быть свободными и равными, когда многие из них не имеют клочка земли, когда им нечего есть, а собственники не хотят им давать ни крова, ни пищи, иначе как за непосильный труд?

На этот вопрос одна значительная политическая группа ответила «всеобщим разделом». Эти деятели хотели сделать собственность более интенсивной и универсальной. Собственником должно было являться само государство (подразумевалось, конечно, демократическое).

Парадоксальным кажется, что люди, одинаково поставившие себе целью достижение всеобщей свободы и счастья, предлагали: одни — сделать частную собственность абсолютно неотъемлемой, а другие — совершенно уничтожить ее. Но так было на деле. И разгадка этого парадокса кроется в том, что право собственности есть нечто весьма сложное, а отнюдь не простое.

Лишь в течение XIX столетия люди начали давать себе отчет в том, что право собственности не однородно, а включает в себя право на владение множеством совершенно разных ценностей и предметов, что многие вещи (как, например, тело человека, кисть художника, одежда, зубная щетка) являются безусловной и неотъемлемой его собственностью. Но существует целый ряд предметов — железные дороги, различного рода машины, дома, обработанные сады, яхты и лодки для катания, например, вопрос о которых должен быть каждый раз подвергнут тщательному обсуждению, чтобы определить, до какой степени и в каких пределах они могут считаться частной собственностью, или насколько они принадлежат обществу и могут быть взяты под контроль государства и предоставлены во всеобщее пользование в интересах всего народа. Практическая сторона этого вопроса входит в область политики и превращается в задачу создания продуктивной администрации. Вопрос этот также касается области социальной психологии и сталкивается с выводами научной педагогики. Критика института собственности до сих пор является скорее вопросом личного чувства, чем достоянием науки. С одной стороны, мы имеем индивидуалистов, которые желали бы обеспечить и увеличить нашу настоящую свободу посредством установления права полной собственности на все то, чем мы владеем, а с другой — социалистов, которые хотят во многом урезать нашу собственность и ограничить наши владельческие права. На практике можно найти много градаций между крайним индивидуалистом, который еле соглашается на уплату налога для поддержания правительства, и коммунистом, отрицающим собственность. Обычно современный социалист является т. н. коллективистом; он до известной, довольно значительной, степени признает частную собственность, но считает, что воспитание, транспорт, копи, земля, большинство массовых производств предметов первой необходимости и т. п. должны быть переданы в руки высокоорганизованного государства. Все больше и больше людей приходят к сознанию, что необразованный человек неохотно и неуспешно работает на крупных предприятиях, и что каждый шаг, ведущий к более сложному положению вещей, каждый переход какой-нибудь функции из частных рук в руки государства настоятельно требует соответствующего прогресса в воспитании, в организации надлежащего руководства и контроля. Как печать, так и политические приемы современного государства слишком грубы, чтобы дать возможность развернуться коллективной деятельности.