Сестра Керри - английский и русский параллельные тексты

Притягательная сила магнита. Во власти стихий

When Caroline Meeber boarded the afternoon train for Chicago, her total outfit consisted of a small trunk, a cheap imitation alligator-skin satchel, a small lunch in a paper box, and a yellow leather snap purse, containing her ticket, a scrap of paper with her sister's address in Van Buren Street, and four dollars in money.

Когда Каролина Мибер садилась в поезд, уходивший днем в Чикаго, все ее имущество заключалось в маленьком сундучке, дешевеньком чемодане из поддельной крокодиловой кожи, коробочке с завтраком и желтом кожаном кошельке, где лежали железнодорожный билет, клочок бумаги с адресом сестры, жившей на Ван-Бьюрен-стрит, и четыре доллара.

It was in August, 1889.

Это было в 1889 году.

She was eighteen years of age, bright, timid, and full of the illusions of ignorance and youth.

Каролине только что исполнилось восемнадцать лет. Девушка она была смышленая, но застенчивая, преисполненная иллюзий, свойственных неведению и молодости.

Whatever touch of regret at parting characterised her thoughts, it was certainly not for advantages now being given up.

Если, расставаясь с родными, она о чем-нибудь и жалела, то уж во всяком случае не о преимуществах той жизни, от которой она теперь отказывалась.

A gush of tears at her mother's farewell kiss, a touch in her throat when the cars clacked by the flour mill where her father worked by the day, a pathetic sigh as the familiar green environs of the village passed in review, and the threads which bound her so lightly to girlhood and home were irretrievably broken.

Слезы брызнули у нее из глаз, когда мать в последний раз поцеловала ее, в горле защекотало, когда поезд прогрохотал мимо мельницы, где поденно работал отец, глубокий вздох вырвался из груди, когда промелькнули знакомые зеленые окрестности города и навек были порваны узы, которые не слишком крепко привязывали ее к родному дому.

To be sure there was always the next station, where one might descend and return.

Конечно, она могла сойти на ближайшей станции и вернуться домой.

There was the great city, bound more closely by these very trains which came up daily.

Впереди лежал большой город, который связан со всей страной ежедневно прибывающими туда поездами.

Columbia City was not so very far away, even once she was in Chicago.

И не так уж далеко находится городок Колумбия-сити, чтобы нельзя было поехать в родные края даже из Чикаго.

What, pray, is a few hours — a few hundred miles?

Что значит несколько сот миль или несколько часов?

She looked at the little slip bearing her sister's address and wondered.

Каролина взглянула на бумажку с адресом сестры и невольно задумалась.

She gazed at the green landscape, now passing in swift review, until her swifter thoughts replaced its impression with vague conjectures of what Chicago might be.

Она долго следила глазами за зеленым ландшафтом, быстро мелькавшим перед нею; потом первые дорожные впечатления отошли на задний план, и мысли девушки, обгоняя поезд, перенесли ее в незнакомый город, она пыталась представить — какой он, Чикаго?

When a girl leaves her home at eighteen, she does one of two things. Either she falls into saving hands and becomes better, or she rapidly assumes the cosmopolitan standard of virtue and becomes worse.

Когда девушка восемнадцати лет покидает родной кров, то она либо попадает в хорошие руки и тогда становится лучше, либо быстро усваивает столичные взгляды на вопросы морали, и становится хуже.

Of an intermediate balance, under the circumstances, there is no possibility.

Середины здесь быть не может.

The city has its cunning wiles, no less than the infinitely smaller and more human tempter.

Большой город с помощью своих коварных ухищрений обольщает не хуже иных соблазнителей, самый опытный из которых микроскопически мал по сравнению с этим гигантом и принесет человеку гораздо меньше разочарований.

There are large forces which allure with all the soulfulness of expression possible in the most cultured human.

В городе действуют могучие силы, которые обладают такими способами проникнуть в душу своей жертвы, какие доступны лишь умному и тонкому человеку.

The gleam of a thousand lights is often as effective as the persuasive light in a wooing and fascinating eye.

Мерцание тысяч огней действует не менее сильно, чем выразительный блеск влюбленных глаз.

Half the undoing of the unsophisticated and natural mind is accomplished by forces wholly superhuman.

Моральному распаду бесхитростной, наивной души способствуют главным образом силы, неподвластные человеку.

A blare of sound, a roar of life, a vast array of human hives, appeal to the astonished senses in equivocal terms.

Море оглушающих звуков, бурное кипение жизни, гигантское скопление человеческих ульев — все это смутно влечет к себе ошеломленные чувства.

Without a counsellor at hand to whisper cautious interpretations, what falsehoods may not these things breathe into the unguarded ear!

Какой только лжи не нашепчет город на ушко неискушенному существу, если не случится рядом советчика, который сумеет вовремя предостеречь.

Unrecognised for what they are, their beauty, like music, too often relaxes, then weakens, then perverts the simpler human perceptions.

И ложь эта, пока не раскрытая, обольстительна, — зачастую она незаметно, как музыка, сначала размягчает, потом делает слабым, потом развращает неокрепшее человеческое сознание.

Caroline, or Sister Carrie, as she had been half affectionately termed by the family, was possessed of a mind rudimentary in its power of observation and analysis.

Каролина, или сестра Керри, как ее с оттенком ласковости называли в семье, обладала умом, в котором были еще совершенно не развиты способности к наблюдениям и анализу.

Self-interest with her was high, but not strong. It was, nevertheless, her guiding characteristic.

Она была поглощена собой, и этот эгоизм, хотя и не слишком явный, был тем не менее основной чертой ее характера.

Warm with the fancies of youth, pretty with the insipid prettiness of the formative period, possessed of a figure promising eventual shapeliness and an eye alight with certain native intelligence, she was a fair example of the middle American class — two generations removed from the emigrant.

Она была мила пресноватой миловидностью переходного возраста, сложение ее обещало в будущем приятную округлость форм, а глаза светились природной сметливостью, к тому же она была полна пылких мечтаний юности, — словом, перед нами прекрасный образец американки среднего класса, которую лишь два поколения отделяют от прадедов — эмигрантов из Европы.

Books were beyond her interest — knowledge a sealed book.

Чтение ничуть не увлекало Керри — мир знаний был для нее за семью замками.

In the intuitive graces she was still crude.

Она пока совсем еще не знала, что такое интуитивное кокетство.

She could scarcely toss her head gracefully. Her hands were almost ineffectual. The feet, though small, were set flatly.

Она не умела игриво откидывать назад головку, часто не знала, куда девать руки, и хоть ножки у нее были маленькие, ступала она тяжело.

And yet she was interested in her charms, quick to understand the keener pleasures of life, ambitious to gain in material things.

Однако ей хотелось пленять, она быстро усваивала, в чем заключаются радости жизни, и стремилась к материальным благам.

A half-equipped little knight she was, venturing to reconnoitre the mysterious city and dreaming wild dreams of some vague, far-off supremacy, which should make it prey and subject — the proper penitent, grovelling at a woman's slipper.

Сестра Керри была плохо вооруженным маленьким рыцарем, который отважно ринулся на огромный, загадочный город, чтобы попытать счастья, лелея безумную мечту о неясной, далекой победе, когда этот город — добыча и раб завоевателя — будет лежать распростертый под женской туфелькой.

"That," said a voice in her ear, "is one of the prettiest little resorts in Wisconsin."

— Это, — проговорил над ее ухом чей-то голос, — один из красивейших маленьких курортов штата Висконсин.

"Is it?" she answered nervously.

— Вот как? — чуть нервно отозвалась Керри.

The train was just pulling out of Waukesha.

Поезд уже миновал станцию Вокиша.

For some time she had been conscious of a man behind. She felt him observing her mass of hair.

Керри еще раньше заметила, что позади сидит какой-то мужчина, и чувствовала, что он смотрит на ее пышные волосы.

He had been fidgetting, and with natural intuition she felt a certain interest growing in that quarter.

Он не мог спокойно сидеть на месте, и Керри инстинктивно догадывалась, что она вызывает в нем интерес.

Her maidenly reserve, and a certain sense of what was conventional under the circumstances, called her to forestall and deny this familiarity, but the daring and magnetism of the individual, born of past experiences and triumphs, prevailed. She answered.

Девичья скромность и чувство приличия подсказывали ей, что нельзя допускать с его стороны ни малейшей фамильярности и следует держать его на расстоянии, но смелость и притягательная сила ее соседа, выработанные богатым опытом и прошлыми успехами, взяли верх, и Керри откликнулась.

He leaned forward to put his elbows upon the back of her seat and proceeded to make himself volubly agreeable.

Слегка наклонившись вперед, он положил локти на спинку ее сиденья и заговорил, желая показать себя приятным спутником:

"Yes, that is a great resort for Chicago people.

— Да, прекрасный уголок, отличные отели.

The hotels are swell.

Здесь отдыхают чикагцы.

You are not familiar with this part of the country, are you?"

Вы, по-видимому, не знакомы с этими местами?

"Oh, yes, I am," answered Carrie.

— Нет, знакома, — ответила Керри.

"That is, I live at Columbia City. I have never been through here, though."

— Вернее, я живу в Колумбия-сити, а здесь мне еще не приходилось бывать.

"And so this is your first visit to Chicago," he observed.

— Итак, это ваша первая поездка в Чикаго, — заметил он.

All the time she was conscious of certain features out of the side of her eye.

Во время этого разговора Керри видела своего собеседника лишь краешком глаза.

Flush, colourful cheeks, a light moustache, a grey fedora hat.

Яркие, румяные щеки, светлые усы, на голове серая фетровая шляпа.

She now turned and looked upon him in full, the instincts of self-protection and coquetry mingling confusedly in her brain.

Теперь она повернулась и посмотрела ему прямо в лицо; кокетливость боролась в ней сейчас с инстинктом самозащиты.

"I didn't say that," she said.

— Я не говорила вам, что это моя первая поездка, — сказала Керри.

"Oh," he answered, in a very pleasing way and with an assumed air of mistake,

— О! — приятно улыбнулся он, как бы изумляясь своей ошибке.

"I thought you did."

— Очевидно, я ослышался.

Here was a type of the travelling canvasser for a manufacturing house — a class which at that time was first being dubbed by the slang of the day "drummers."

Это был типичный коммивояжер крупного торгового дома, принадлежавший к категории людей, которых на жаргоне того времени называли "барабанщиками".

He came within the meaning of a still newer term, which had sprung into general use among Americans in 1880, and which concisely expressed the thought of one whose dress or manners are calculated to elicit the admiration of susceptible young women — a "masher."

К нему вполне подходило также и более позднее название, широко распространившееся в Америке восьмидесятых годов и определявшее людей, одежда и манеры которых рассчитаны на то, чтобы вызывать восхищение впечатлительных молодых женщин. Таких называли "мастак".

His suit was of a striped and crossed pattern of brown wool, new at that time, but since become familiar as a business suit.

Его коричневый шерстяной костюм в клетку был в то время еще новинкой, — потом он стал обычным костюмом делового человека.

The low crotch of the vest revealed a stiff shirt bosom of white and pink stripes.

В глубоком вырезе жилета видна была накрахмаленная грудь сорочки в белую и розовую полоску.

From his coat sleeves protruded a pair of linen cuffs of the same pattern, fastened with large, gold plate buttons, set with the common yellow agates known as "cat's-eyes."

Из рукавов пиджака выглядывали полотняные манжеты в такую же полоску, застегнутые крупными позолоченными запонками с обыкновенными желтыми агатами, известными под названием "кошачий глаз".

His fingers bore several rings — one, the ever-enduring heavy seal — and from his vest dangled a neat gold watch chain, from which was suspended the secret insignia of the Order of Elks.

На пальцах блестело несколько колец (среди них, конечно, неизменный перстень с печаткой), из карманчика жилета свисала золотая цепочка от часов, на которой болтался жетон тайного ордена Лосей.

The whole suit was rather tight-fitting, and was finished off with heavy-soled tan shoes, highly polished, and the grey fedora hat.

Костюм сидел почти в обтяжку. Наряд дополняли ярко начищенные коричневые ботинки на толстой подошве и мягкая серая шляпа.

He was, for the order of intellect represented, attractive, and whatever he had to recommend him, you may be sure was not lost upon Carrie, in this, her first glance.

Человеку, стоящему на уровне развития Керри, незнакомец мог показаться интересным, и ей достаточно было одного беглого взгляда, чтобы заметить все, что говорило в его пользу.

Lest this order of individual should permanently pass, let me put down some of the most striking characteristics of his most successful manner and method.