Римская Республика. Рассказы о повседневной жизни

Патриции и плебеи в старом Риме

В. Перцев

Это было около 400 года до P.X. Был базарный день, и в Рим из окрестных деревень съехались по своим нуждам крестьяне; иные из них приехали на больших четырехколесных ломовых телегах, тяжело нагруженных хлебом и овощами; другие – на легких двуколках, на которых были поставлены небольшие кадочки с маслом, кувшины с молоком или сосуды с вином. Все эти продукты своего земледелия и скотоводства крестьяне привезли в Рим затем, чтобы обменять их на нужные им городские изделия: оружие, плуги, кувшины и горшки для хранения вина и масла, башмаки, которые бы выдержали долгие переходы во время походов, и проч.; многим из них нужно было, кроме того, еще и выкрасить и вывалять в городе домотканую шерстяную материю. Хотя римские крестьяне предпочитали тогда большую часть того, что им было нужно, изготовлять у себя в деревне своими силами, но обойтись совершенно без городских предметов им было уже и тогда трудно; за этими предметами им приходилось обращаться к городским ремесленникам – медникам, горшечникам, башмачникам, валяльщикам и красильщикам.

Римский пахарь. (Этрусская бронза)

Бойко шла торговля на городском рынке; за проданное вино или хлеб городские жители отвешивали крестьянам в больших кусках медь (тогда еще не было чеканенной монеты и медь оценивалась по весу) и тут же обменивали эти грубые куски меди на нужные им городские изделия. Покупки крестьян были не сложны. Еще утром торг был окончен, и они собирались уже обратно; обыкновенно они посещали город не надолго и торопились поскорее вернуться к себе в деревню; хоть обратный путь их был и недолог (владения римлян в то время были еще очень невелики и самые отдаленные местности, подчиненные Риму, отстояли от него не далее как на 40–50 верст), но римские крестьяне были домовитыми хозяевами и боялись надолго оставлять свой дом без присмотра. На своих маленьких земельных участках они сеяли не только полбу, которая была самым распространенным злаком в те времена, но и усердно разводили стручковые плоды, овощи и виноград; кое-где они разводили маслины и смоковницы. С необыкновенным трудолюбием вспахивали по нескольку раз плугом свои земли и считали поле готовым к засеву не раньше, чем бороздки от плуга ложились так близко друг от друга, что поле не нужно было даже и боронить. В самом бедном римском хозяйстве было много домашней птицы (особенно гусей); почти у всех римских крестьян были лошадь, осел или мул для перевозки тяжестей, были пара быков для плуговой упряжки и одна или две коровы. За всем этим был нужен хозяйский глаз, и потому-то римские крестьяне не любили надолго уезжать из дома.

Впрочем, на этот раз многие из крестьян изменили своему обычному стремлению вернуться поскорее домой. Уже с утра они узнали, что на римском форуме по постановлению сената вывешено объявление, которым возвещалось, что через 17 дней в Риме состоится народное собрание по центуриям и что на нем будет решаться вопрос об объявлении войны этрусскому городу Веи. В обычное время крестьяне не особенно интересовались государственными делами и предоставляли их решать сенату и более богатым людям; но вопрос о войне близко касался их интересов: война означала длинный поход и долгое отсутствие из дома; от удачной войны можно было получить новые земельные наделы и поживиться от захваченной у врагов добычи. Война с этрусками особенно волновала римских крестьян; это был сильный, богатый и торговый народ, граничивший с Римом с севера, а Веи – один из самых больших и укрепленных городов в этрусской земле; уже 100 лет у римлян шли с этрусками войны, которые то прерывались на некоторое время, то снова возобновлялись. Было время, когда этруски были даже сильнее Рима; при последних римских царях они подчинили себе римлян; но Рим давно уже сбросил с себя власть этрусков и теперь решил сам перейти в наступление против них. Из всех этрусских городов римляне чаще всего сталкивались с Веями; этот город лежал совсем близко от Рима, всего в 11/2 часах ходьбы от него: вейенты делали постоянные грабительские нападения на римские земли, и крестьяне не раз на себе самих испытали, как опасно близкое соседство этого воинственного города. Поэтому предстоящее объявление вейентам решительной войны не могло не интересовать их. Они знали, что на римском форуме иногда произносились речи о тех вопросах, которые затем разрешались на народных собраниях, и во всяком случае бывали толки о разных крупных событиях; туда крестьяне и отправились теперь небольшой кучкой.

Работа в мастерской. Римский барельеф

Но, попав на форум, они сразу почувствовали себя там одинокими и затерянными. Площадь далеко не была полна народом, потому что общественная жизнь в Риме тогда была еще слабо развита; на площади крестьяне чувствовали себя чужими людьми. Прежде всего они натолкнулись на ремесленников, стоявших отдельной от других группой. В Древнем Риме их было довольно много, и уже с давних времен там существовало целых 8 ремесленных цехов: медники, плотники, валяльщики, красильщики, горшечники, башмачники, золотых дел мастера и музыканты. Крестьяне знали, что от них они не услышат ничего нового, и прошли мимо них. Действительно, ремесленники говорили о ценах на товары, об ожидаемых заказах и о ближайшей ярмарке – одним словом, о своих хозяйственных делах; сразу было видно, что военные и политические дела их мало занимают. Это было вполне понятно. По законам, приписываемым царю Сервию Туллию, большинство ремесленников не имели права принимать участие ни в военной службе, ни в центуриатных собраниях, решавших дела о войне и мире; только медники, плотники и некоторые музыканты были записаны в небольшом числе и в войско, и в центуриатные собрания. Но там они играли самую ничтожную роль (они составляли только 4 центурии из 193), и с их желаниями никто не считался; а, кроме того, война им не могла ничего дать, так как, живя в городе, они и не стремились получить земельные наделы. Поэтому-то они и не интересовались военными делами.

Зато большое оживление крестьяне заметили в кучке зажиточных плебеев, стоявших посреди площади и о чем-то горячо говоривших. Как и крестьяне, они приехали в Рим только утром или накануне на неуклюжих телегах и повозках, которыми они сами правили. Это были тоже деревенские жители, но их земельные владения были больше крестьянских: скупкой земли у соседей им удалось приобрести маленькие имения в 20–25 десятин. Конечно, это было небольшое богатство: в наше время их не сочли бы даже и за зажиточных людей. Большинство из них жили еще чисто по-крестьянски, в маленьких домиках, под одной кровлей со своими немногочисленными рабами; они сами еще участвовали в полевых работах, сами взрывали землю мотыгою на своем огороде, работая бок о бок со своими рабами. Но, не чувствуя нужды и обладая даже некоторыми излишками, они были свободнее в распоряжении своим временем и могли чаще, чем простые крестьяне, отлучаться в город. Поэтому-то они и больше понимали в государственных делах; из них выбирались кандидаты на доступные в то время для плебеев должности (военных и народных трибунов, эдилов); некоторые из них занимали даже место сенаторов. Но к самым влиятельным должностям – консулов и цензоров – их еще не допускали; даже и в сенате им было предоставлено право только молчаливого голосования; говорить речи и вступать в прения с другими сенаторами они не могли там. Поэтому они относились враждебно к патрициям и, несмотря на свою зажиточность, чувствовали себя ближе к крестьянам, чем к знати. К тому же их было тогда еще мало, и без поддержки крестьян они ничего не могли бы сделать. Теперь они живо обсуждали вопрос о предстоящей войне с Вейями, и крестьяне направились было к ним.

Крестьянин с коровой. Римский рельеф

Но их внимание отвлекла небольшая кучка людей, стоявших в углу площади и спокойно смотревших на толпившийся на ней люд. Привычный взгляд римлянина сразу узнал в них знатных людей – патрициев, хотя с первого взгляда они и мало отличались от других граждан, стоявших на площади; одеты они были почти в такие же домотканые туники и короткие тоги, как и остальные римляне. Их руки носили следы мозолей от физической работы, их лица загрубели от жгучих лучей солнца. В Риме их считали богатыми, но их богатства были немногим больше богатств зажиточных плебеев, исчислялись всего в несколько десятков десятин земли с прибавкой небольшого количества денег, нажитых на торговле.

Но на римском форуме эти невзыскательно одетые, с загорелыми лицами и с мозолистыми руками люди держали себя свободно и независимо. Похожие во всем остальном на крестьян, они не были похожи на них своею спокойной и уверенной манерой держаться. Сразу видно было, что для них политика – привычное дело и что на народной площади, где шли постоянные толки о государственных делах, они чувствовали себя как дома. Действительно, большинство из них имели постоянный городские квартиры и часто и подолгу проживали в городе. Многих из них привлекали в Рим и торговые дела, которыми они занимались помимо сельского хозяйства; а главное, эти знатные люди издавна привыкли руководить Римом и занимать главнейшие должности в государстве.

Древняя стена в Вейях. Гравюра XIX в.

Гордо, с презрительной усмешкой на спокойных лицах, смотрели патриции на робкие фигуры крестьян. «Смотри-ка, Люций, – сказал один из них, пожилой человек с важным лицом, стоявшему рядом с ним патрицию, – вон пришли деревенские мужики; видно, хотят узнать, не будет ли им какой поживы от войны. С тех пор как мы захватили земли ардейцев[6] и на них поселили несколько сот наших крестьян, они только и ждут от всякой войны, что новых земельных наделов; разбаловали мы их очень…» – «Твоя правда, Гней, – отвечал другой патриций, – только сами мы виноваты в том, что распустили их. Прежде сидели они себе спокойно по своим деревням и не рассуждали много, когда их посылали на войну; а теперь, с тех пор как мы пустили их в народные собрания да позволили им выбирать себе трибунов для защиты, они и подняли нос: теперь они хотят, чтобы им и большие наделы давали из завоеванных земель, и чтобы жалование за походы платили, и даже чтобы на высшие должности выбирали. А мы, вместо того чтобы обуздать их, только боимся их да уступаем им. Скоро они нам совсем на шею сядут».

«Не уступать им, друг Люций, – сказал первый римлянин, – нам нельзя, ведь если им станет уже чересчур плохо жить на наших землях, они уйдут от нас, поселятся где-нибудь в другом месте и положат основание другому городу; вспомни-ка, что было при наших отцах… А ведь из крестьян состоит наше войско, и без них нам не сладить ни с вольсками, ни с эквами, ни с этрусками. А если правду говорить, то дела наши совсем не плохи: пока и власть, и лучшие земельные участки еще в наших руках: а что касается до завоеванных земель, то ведь ты знаешь, что они почти все достаются нам же. Но ты прав: с простонародьем нам нужно бороться и не давать ему много воли. Только не эти деревенские мужики, которые и на собрания-то редко приезжают и в государственных делах мало толку понимают, нам опасны, а вот кто», – кивнул он в сторону центра площади, где стояли зажиточные плебеи. «А самые опасные из них, – продолжал он, – это те смутьяны, которые вышли из их же среды и теперь под предлогом помощи бедным людям волнуют государство. Вон один из них уже, кажется, что-то толкует крестьянам. Пойдем-ка туда – если мы не вмешаемся, он наделает бед».