Русская елка. История, мифология, литература (4-е издание)

Обыкновенно елка у моего старшего брата устраивалась — не так, как у нас, — вечером 24 декабря, а ранним утром 25, еще до восхода солнца (что, кстати сказать, получалось довольно своеобразно и таинственно) [см.: {44}: 349].

Порою отложенный по той или иной причине праздник проводился на Новый год или даже на вторую неделю Святок, ближе к Крещению. Так, например, в одном из рассказов Е. А. Бекетовой говорится, что празднование елки пришлось перенести на Новый год: «…со всех сторон собирались веселые люди праздновать веселую елку, отложенную до Нового года по болезни Жени…» [см.: {37}: 46].

Первоначально елка была предметом, так сказать, разового пользования: она стояла лишь в течение одного вечера, в конце которого дети, как уже отмечалось, опустошали, ломали ее, и она выбрасывалась. Однако со временем пребывание елки в доме все более и более удлинялось. Как детям, так и взрослым хотелось продлить присутствие в доме прекрасного дерева, и его не спешили убирать: «…и часто елочка несколько дней не оставляет той комнаты, где в первый вечер зажгли ее» [см.: {158}: 6]. В семьях, где принято было держать дерево в помещении в течение нескольких дней, общение с ним детей продолжалось и в следующие дни Святок, доставляя им дополнительное и в чем-то несхожее с первым днем удовольствие.

Литография В. Королева в книге А. Благово «Рождественские праздники. Подарок для детей» (М., 1873)

Зажигание на елке свечей (а позже фонариков или лампочек) превращалось в семейный ритуал: «Елку у Павловых в этом году зажигали два дня сряду» [см.: {396}: 111]; «Второй раз елка зажигалась на мое рождение…» [см.: {131}: 132]. Нередко ее оставляли стоять до Крещения, а иногда до конца Святок и даже позже. «У нас прелестная елка, будет стоять до Крещения (6/19‐го янв.)…» — писала Марина Цветаева 11 января 1925 года Анне Тесковой [см.: {494}: 27]. Порою дерево оставалось в доме до конца января. «А если елка была свежая и хорошо стояла, то она зажигалась еще и в третий раз, на Алешин день рождения, 31 января», — вспоминает И. М. Дьяконов [см.: {131}: 132]. Тартуская мемуаристка Т. П. Милютина, обручившаяся со своим первым мужем 8 февраля, вспоминает, что в этот день в доме «еще стояла нарядная, по вечерам светящаяся и звенящая елка»: «Сияла огнями елка, на наши левые руки были надеты кольца. Долгие годы я разбирала елку только после 8 февраля» [см.: {270}: 60].

Удлинение времени присутствия елки в доме (что особенно стало характерно для последних десятилетий) привело к возникновению анекдота, датируемого, скорее всего, 1980‐ми годами: приходит мужик на первомайскую демонстрацию и жалуется сотрудникам, что жена ему с утра все настроение испортила: у всех праздник, всем хорошо, всем весело, а она нудит: «Вынеси елку! Вынеси елку!»

Порою дерево, поставленное в сосуд (чаще всего ведро) с водой и регулярно поливаемое, освоившись в домашнем тепле, начинает давать свежие побеги. В таких случаях его высаживают в грунт на балкон или вывозят на дачу, где оно, несмотря на известную капризность деревьев еловой породы, иногда приживается, продолжая свою жизнь и тем самым как бы разрушая жертвенный образ рождественской елки, многократно обыгранный в «елочной» литературе. Но в большинстве случаев елки после их употребления просто выбрасываются. Привычная посленовогодняя картина нашего времени отражена в стихотворении Г. Горбовского «Праздник» 1969 года:

Мертвых ёлок на помойке
рассыпаются тела. [см.: {102a}: 38]