Римская Республика. Рассказы о повседневной жизни

7

Как только смутная весть о гибели армии долетела до Рима, там на улицах и площадях разыгрались ужасные сцены. Послышались вопли, стенания и крики, люди метались из стороны в сторону и не знали, чему верить, что делать. Паника охватила народную толпу, когда послышались чьи-то безумные возгласы: «Ганнибал у ворот!»[11] Казалось, что враг, действительно, приближается к самым стенам города. Всякий бежал, куда мог; женщины и дети оглашали воздух воплями отчаяния.

Тотчас был собран на совещание сенат, но и он, по-видимому, растерялся в этот критический момент. Один Фабий Максим сумел тотчас же влить бодрости и подкрепить дух растерявшихся. Он, сохраняя полное спокойствие, предложил сенату восстановить порядок в городе, положить предел смятению, страху, всеобщим воплям и крикам, воспретить женщинам выходить из дома на площадь, расставить у ворот часовых, которые не позволяли бы никому выходить из города. Это предложение Фабия единодушно было принято сенатом, и вскоре сенаторам, действительно, удалось внести некоторое успокоение. Но не надолго. Вскоре получено было письмо Терренция Варрона с подробным изложением всего происшедшего при Каннах.

Тогда семейства воинов узнали точно о своих потерях. Плач был столь велик, что пришлось отменить ежегодное празднество в честь богини Цереры: принимать в нем участие запрещалось лицам, носившим траур, а тогда не оказалось ни одной семьи, в которой не оплакивали бы покойника. Но потери, понесенные римлянами, возбудили страшную вражду к завоевателю, причинившему столько несчастий и разорений. Пламя ненависти и мщения возгорелось у многих италийцев после поражения у Канн. Множество народа стекалось в Рим к общей очистительной жертве, к которой призывал Фабий Максим; после священных церемоний было совершено ужасное жертвоприношение: грек и кельт с женами их были заживо погребены на скотном рынке.

Затем был объявлен новый набор и под знамена призвано все способное носить оружие мужское население, начиная с семнадцати лет. Когда Ганнибал предложил обменяться пленными, то в этом ему было отказано, беглецов же из плена постановлено было строго наказывать. Не принято было также посольство от Ганнибала, явившееся для переговоров об условиях мира. Такой образ действий сената произвел сильное впечатление.

Твердость сената и непоколебимая стойкость были тем изумительнее, что Италия переживала очень тяжелое время. Дрогнули союзники и стали переходить на сторону Ганнибала, вслед за ними отдалась победителю при Каннах богатейшая Капуя. Верное Риму италийское население терпело страшные лишения. Поля оставались невозделанными; где не свирепствовала война, не хватало рабочих рук; все взрослое мужское население билось в рядах армии; голод не распространился лишь потому, что из Египта и Сицилии был организован правильный подвоз хлеба, несмотря на присутствие на море карфагенского флота. Если зажиточным людям удавалось охранить свое имущество от своих и неприятельских солдат, то оно делалось обыкновенно добычей разбойников и мародеров, круживших вокруг деревень и городов, как стая диких волков. Римская казна совершенно была пуста. Невозможно было удовлетворить самые необходимые государственные потребности, не хватало денег даже для выдачи жалованья солдатам. А между тем цены на продукты страшно повысились.

Бедствие было всеобщим. В начале войны некоторые богатые люди жертвовали на военное дело большие средства и тем поддерживали казну. Теперь, через десять лет войны, редко у кого сохранился более или менее крупный капитал. Но само собою разумеется, что более всего жертв во время этой губительной войны несли крестьяне. Неудивительно, что поражение при Каннах ожесточило их сердца. Им нечего было больше терять, но жажда мщения и страшная ненависть к заклятому врагу побуждали их сражаться с Ганнибалом с невероятным озлоблением и безумной отвагой.