Римская империя. Рассказы о повседневной жизни

Римский город на германском рубеже

В. Дьяков

Лесистыми, покатыми холмами спускается с севера горный хребет Таунус к долинам рек Майна и широкого, серого Рейна. Здесь, в стране хаттов (теперешнем прусском Гессене), лежала в древности богатая и плодородная область небольшого германского племени маттиаков. Дубовые и буковые рощи до сих пор еще покрывают мощными гривами склоны ея возвышенностей; но в прохладных и просторных ее долинах издавна были расчищены от леса поля, и на тщательно вспаханных и удобренных мергелем нивах обильно родились лен, овес и ячмень. С незапамятных времен, когда еще никто не знал металлического оружия и люди ходили, вооруженные каменными топорами, здесь уже усердно трудилось на своих нивах население и в больших святилищах славило кормилицу Нерту – богиню земли. Но еще и другими особенными дарами наделила тот край природа: широкими пластами залегла в его долинах прекрасная цветная глина, а в горах таились серебряные жилы и целебные источники горячих и шипучих минеральных вод. «Есть у маттиаков, в Германии, горячие ключи, – писал римский натуралист Плиний. – Три дня кипит глоток такой воды в стакане и пенится, вздымаясь по его краям».

От берегов Средиземного моря, вдоль Роны, Сены и Мозеля, выбегала сюда, на Рейн, старинная торговая дорога. Уже за 1/2 тысячи лет до P.X. умели массилийские греки посылать по ней на север свои товары и привозили с Балтийского моря прозрачный янтарь. Давно и преемников их – римлян – манили с левого галльского берега Рейна эти привольные места. Недалеко отсюда сам Цезарь с своими легионами дважды переходил по свайным мостам через Рейн, но он не успел завладеть зарейнской страной. Здесь же бился смелый Друз, знаменитый пасынок Августа, здесь он и умер в походе (10 г. по P.X.), упав с своим конем в ущелье; в современной немецкой цитадели Майнца до сих пор показывают грандиозный каменный курган (Eigelstein), вероятно, построенный римскими солдатами в память любимого вождя. Сын его, Германик, уже крепко захватил богатый край маттиаков и строил крепости по вершинам Таунуса и по берегам его живописных рек (ок. 15 г. по P.X.). Вслед за солдатами нахлынули искать счастья римские колонисты и «легковерные галлы, гонимые нуждой» (как называет их римский историк Тацит), усеяв всю область своими приземистыми, но островерхими хуторами. В лесах загремели топоры промышленников, толпы больных потянулись со всех сторон, иногда из далекого Рима, на «Воды маттиаков» (Aquae Mattiacae – Висбаден), брать шипучие ванны под наблюдением слетевшихся сюда знаменитых врачей. Предприимчивые люди и само Римское государство так усердно принялись за разработку серебряных рудников, что однажды войска даже взбунтовались против наместника, который уж слишком усиленно гонял их на горные работы.

Но вплотную за горами на восток, в дремучей Герцинской тайге и неприступных болотах, теснились не усмиренные еще римлянами германские племена косматых и диких хаттов. Их бревенчатые избушки, обнесенные тыном, и землянки, крытые для тепла навозом, прятались в топкой чаще векового леса. В ней же затеривались их плохо вспаханные поля и громадные стада низкорослого скота. В деревянных замках-городищах, обнесенных кольцевыми валами и рвами, жили их вожди с своими дружинами удальцов, и сюда же, на широкий двор замка, спасалось в минуты опасности со своим добром и скотом все окрестное население. Смертельную ненависть питали немирные германцы к римлянам, мешавшим им выйти из их неприютного леса и захватившим кругом все наиболее удобные для поселения места. Кто не убил еще врага, не смел, по их обычаю, стричь своих длинных, косматых волос; иные же, сверх того, сами, добровольно, надевали на руки тяжелые железные обручи и ходили суровые, озлобленные, с вечно хмурым угрюмым лицом (oculis trucibus). С жестоким отчаянием отбивались они от римских нашествий, и не проходило года, чтобы разъезды их рослых, раскрашенных в желто-красный цвет воинов, вооруженных длинными пиками, не совершали, подкравшись, набега на римские промыслы и поселки, сжигая дома, угоняя скот и распиная людей на деревьях. Их жрецы и вещие жены вперед обещали им победу и добычу.

В 83 году по P.X. порочный и злой император Домициан, наскучив римским обильем и бездельем, задумал устроить на хаттов большой иоход. Под командою лучших офицеров сошлись в главную римскую крепость на Рейне Могунциакум (Майнц) из Галлии, Гельвеции и Британии наиболее надежные войска. Сам император прибыл из Рима, устало развалясь, с дорожной книгой в руках, на шелковых пышных носилках, Два легиона блестящих гвардейцев, сотни экипажей и носилок, наполненных расфранченными придворными, поэтами, вперед заготовившими хвалебные стихи, художниками, актерами, служителями и поварами, следовали за ним, сопровождаясь обозами с дворцовой кладью. Пока назначенные им полководцы загоняли далеко в глубь диких лесов немирных хаттов, громя их селения и городища, император с гвардией привольно жил в большом лагере, – «глазом даже не видав войны», раздраженно замечает римский историк Дион Кассий. На берегу речки Ниды, повыше теперешнего Франкфурта-на-Майне, до сих пор заметны следы широких земляных валов и рвов императорской ставки, в виде прямоугольника, со сторонами по 1/2 версты каждая. Ежемесячно справлял он здесь победный триумф над германцами, вереницами проходившими в неволю мимо его палатки («Много было среди них и просто переряженных германцами рабов», – поясняет Тацит). Преторианцы приветствовали его почетным кличем «Германик, император-победитель». Скульпторы выбивали в его честь монеты и медали с изображениями скованных женщин и надписями «покорная Германия», поэты читали свои хвалебные стихи:

Трижды сломил уже ты непокорство свирепого Рейна
Мира правитель державный, родины нашей отец!
……………………………………………………………………..
Стоило Рейну назвать победителя имя святое —
С неба спустилась сама ветвь золотая побед.
Десять раз кубки осушим во славу великого дела!
Мальчик, наполни живей чаши фалернским вином!(Марциал)

А в ожидании его похвалы и награды неустанно трудились солдаты, укрепляя и расчищая занятую римлянами страну. Прорубались порубежные просеки в целых 150 верст длиною; строились и мостились военные дороги, возводились мосты, уложенные бревнами дамбы и плотины через болота и топи. Вдоль границы раскинулось целое ожерелье из мелких земляных укреплений, деревянных блокгаузов и деревянных же высоких сторожевых каланчей. День и ночь вкруг смоляной вехи ходили на них часовые, зорко вглядываясь в глубь прореженного леса. При малейшей тревоге вспыхивало тотчас на башне яркое пламя, мигом передавалось на соседние посты – и линия условных тревожных огоньков быстро добегала до больших каменных крепостей, второю цепью расположенных позади передовых позиций, верстах в 10 расстояния в каждую сторону. Спешно собирались отсюда когорты римской, ретийской или батавской пехоты и эскадроны (ана) легкой испанской и кельтской кавалерии и быстро поспевали по прямым. как шнур, военным дорогам к любому месту границы, навстречу показавшемуся неприятелю: они отбрасывали его опять в лес, а иногда, в отместку, сжигали пару-другую его деревень или угоняли несколько сотен голов скота.

Корабль виноторговца

К зиме, когда император проследовал обратно в Рим, две когорты «XIV победоносного Марсова легиона» (legio XIIII Gemina Martia Victrix) пришли зимовать на место покинутой императорской стоянки. Тотчас уменьшили втрое непомерно обширный прежний лагерь; быстро вырос в соседнем овраге военный кирпичный завод, в горах открылась каменоломня, а на ближнем холме стали круглый день слышаться бодрые песни и шутки солдат, и медленно поползли кверху возводимые ими каменные стены большой постоянной крепости. По вечерам же ярко пылали костры у дощатых лагерных бараков, и кучи обглоданных костей, черепков, разбитых походных котлов и винных кружек в лагерном рву остались свидетелями римских солдатских пирушек в лесу дикой еще тогда Германии, под вечной угрозой германской резни.

Через год уже угрюмо смотрели с холма прямые, зубчатые серые стены крепости Ниды, и в бойницах ее мощных четырехугольных башен появились изящные, но грозные военные машины. Целых два рва, по 21/2 сажени каждый, затрудняли подход осаждающим к стенам; высокий заостренный частокол торчал еще поверх них перед двойными воротами с горбатым подъемным мостом. Как солдаты в строю, стали в строгом порядке внутри деревянные казармы и провиантские склады на целую двойную когорту, т. е. 1000 человек. Точно за командой оборотились все здания лицом к приземистому каменному «преторию» в середине – штаб-квартире, жилищу командира и в то же время последнему крайнему оплоту защитников в минуты неисходной беды. Но, думая о жизни и хлебе, не забыли также о часах отдыха и потех! Под стенами, у наиболее безопасных южных ворот, заботливо сложили из кирпича большое здание солдатских бань; а с другой стороны из-за стен выглянула круглая шапка деревянного амфитеатра. Здесь проезжие актеры и акробаты могли, следовательно, иногда оживлять своим праздничным шумом и смехом эту кучу казенных построек и казенную тусклую жизнь сотен заброшенных в дикую пущу людей. На всем поселении, как на каждом его кирпиче, каждой балке, сверкало точно оттиснутое или выжженное казенное клеймо: «XIV легион».

Сам командующий войсками Верхней Германии, легат Л. Антоний Сатурнин, торжественно совершил освящение крепости. В его присутствии у главных «преторских» ворот (porta praetoria) водрузили бронзовую статую «Непобедимого Солнца – императора», и с приветственными криками, при звуке труб и рогов прошлись мимо нее войска. До поздней ночи гремели солдатские песни и бойко торговали с своих лодок вином приезжие из Колонии Треверов (Трира) купцы. Надо же справить новые награды – золотые веночки на плечи, медали («фалеры») с изображениями Медуз, Юпитеров и пр., и розданное, не в зачет, двойное жалованье. А, может быть, уже наутро тревожная ленточка сигнальных дымков примчалась с границы – и спешно строился теперь уже хмурый гарнизон, готовясь идти отбивать внезапный набег хаттов, прослышавших о римском торжестве. А там, по возвращении отряда из первого же дела, появилось при крепости и еще одно, на этот раз уже печальное учреждение – кладбище. В версте от главных ворот, по краю юго-западной дороги, что убегала вдаль, направляясь в далекую родину – в Рецию, Галлию, Италию – быстро вырос строй надгробных каменных плит над урнами убитых и умерших от ран солдат! В фронтовой вытянутой позе, в доспехах, орденах и с грозным нилумом в руках, смотрели с плит рельефные портреты мертвецов, как бы на часах у собственной могилы. Радость и горе, жизнь и смерть сплетались так тесно друг с другом в этой чуждой и странной стране!

Длинной цепью потянулись дни кровавых набегов, погромов, побоищ, перемежаясь месяцами уныния и тоски. Даже угрюмые камни Ниды хранят до наших дней следы страшного 89 года, когда изменил обиженный Домицианом сам наместник Антоний Сатурнин и отдал на разграбление хаттам всю область до Рейна. Только внезапно наступивший ледоход спас столицу Верхней Германии – Могунциакум – от их жестокого погрома и резни. Но под фундаментом многих крепостных построек Ниды с тех пор еще и теперь лежат обугленные балки и расколотые каменные плиты – и, судя по штемпелям на кирпичах, восстановлял разбитые строения, очевидно за гибелью первого, уже другой гарнизон (XXII легион).