Повесть о Татариновой. Сектантские тексты

VI

11 марта 1818 года Родион Александрович Кошелев[162] получил от императора записку: «J’espère que vous aurez pensé que c’est samedi aujourd’hui et que vous viendrez chez moi. Je vous attendrai à 7’h. Si par hasard, vous ne vous sentiez pas tout à fait bien c’est moi qui viendrais chez vous à la même heure. Tout à vous

A.»[163]

Император не любит это число и не любит в этот день оставаться один. Но и шума в этот день не выносит. Никогда 11 марта не бывает ни балов, на парадов[164]. То ли дело тихая беседа с другом о душе, о спасении, о мире. Кошелев не пришел, прислал записку, что опять разболелись его несчастные глаза, и что он ждет. Государь Александр Павлович, когда наступил назначенный час, вышел из дворца один и пешком, но направился не на Морскую к дому Кошелева, а в обратную сторону. С Невы дул холодный ветер. Шел с глухим свистом ладожский лед. Попадались редкие прохожие, но они не узнавали в высоком согнутом человеке под плащом своего повелителя. На совершенно пустом Марсовом поле кружились столбы пыли. Александр вспомнил слово – смерч и стал повторять – смерч, смерч, смерч, смерч. Потом вышло – смерть, смерть, смерть. Он проходил мимо церкви Пантелеймона Святителя, потом свернул к Михайловскому замку. Замок стоял совсем черным и над ним летели рваные серые и белые облака, с ними летела луна, и замок будто качался. Александр Павлович осторожно обошел все здание.

Во всех окнах был погашен огонь, и замок казался громадной царской усыпальницей. Только почему-то усыпальница вся качалась. Государь понял, что у него кружится голова. В одном окне мелькнуло легкое пламя свечи. Ему стало теплее, и руки, дрожавшие мелкой дрожью, вдруг согрелись от того, что в мертвом Михайловском замке горела зажженная свеча и билось какое-то живое человеческое сердце. По чьим-то жилам растекалась теплая, не застылая кровь. Розовый рот, как изогнутый лук Эроса, закрыл для него тот перекошенный, и чьи-то ласковые и властные глаза под густыми ресницами заслонили те, белые, выкатившиеся. Куранты били полночь, когда Александр Павлович входил в квартиру Татариновой. Она сама в пышном пунцовом платье открыла ему дверь и, склонившись в глубоком придворном реверансе, сказала: «Je vous attendais ce soir, Sire»[165][166].