«Путешествие на Запад» китайской женщины, или Феминизм в Китае

Прочие влияния

Иногда говорят об определённой роли тайпинов в становлении феминистской идеологии в Китае. Точка зрения, что первые зёрна женского равноправия были посеяны именно ими, имеет следующую аргументацию[196]. Во-первых, в армии тайпинов были специальные женские батальоны и, кажется, весьма немалочисленные. Правда, странны были эти объединения: в одном были «вдовы-девственницы», в другом – бывшие жрицы любви. К тому же строились эти подразделения жёстко по половому признаку, объединяя женщин различных, в сущности, маргинальных групп. Признавая заслуги этих женских подразделений в ведении боевых действий, тайпины в отношении к женщине были тем не менее традиционны. С одной стороны, в лагерях тайпинов были весьма аскетические правила поведения и жёстко каралось дурное обращение с женщинами, но, с другой стороны, в частушках и прочей поэзии тайпинов женщина традиционалистски воспринимается либо как предмет удовольствия, похоти, либо как источник всяких зол. Первое упоминание запретов бинтования ног у китаянок относится тоже к тайпинам. Наличие в их рядах так называемых варварских женщин[197] послужило основанием для обвинения тайпинов в нарушении священного распорядка жизни. Но более важным аргументом значения тайпинов в формировании основ феминизма в Китае служит то, что тайпины заявили в своей аграрной программе о распределении земли каждому, независимо от пола[198]. Есть упоминания о наличии пусть и незначительного, скорее единичного, участия женщин в каких-то эшелонах власти тайпинов. Однако известная и первая, по авторитетным свидетельствам, современная исследовательница-историк женского движения в Китае 一 Оно Кадзуко 一 считает, что о какой-то эмансипации женщин и даже просто об участии женщин в тайпинском движении говорить «исторически преждевременно»[199]. И всё же, некая кратковременная феминистическая интервенция, можно предположить, состоялась: первая прививка неких элементов феминистской идеологии, посев горчичных зёрен феминизма произошёл. Кстати, ведь и здесь мы можем упомянуть – вспомнив об идеологии тайпинов – про христианский след.

Не только естественно для марксистского понимания истории[200], но и действительно существенно для дальнейшего этапа развития как женского движения, но и феминистской мысли является появление индустриальных рабочих-женщин в Китае. Уже цитированная Оно Кадзуко[201] подчёркивает, что в «период ранней индустриализации женщины-рабочие уже были не единичны. Интересно, но они не были индустриальными рабочими прежде рож-рождения шёлкомотальной промышленности, которая возникла в 1878 году» под руководством французского инженера (ранее построившего такое производство в Японии) «как результат привнесённой вестернизации»[202]. Чжан Чжидун, один из наиболее авторитетных политических реформаторов своей эпохи, настаивал на соединении современных технологий с традиционными устоями Китая. Он считал, что китайская мораль не допускает участия женщин в промышленности, они должны работать дома, и он был не одинок в таком убеждении. Но шёлкомотальное производство требовало женских рук, и так возникла прослойка индустриальных рабочих-женщин. Понятно, что «рабочие раннего периода индустриализации» или «рабочие индустриальные» вряд ли могли привнести нечто в нарождающуюся идеологию феминизма (как и в любую иную идеологию, кроме как бунта). Но отряды этих женщин-рабочих будут впоследствии вовлечены в политические движения. А «союз личных и политических дел и меняющееся в результате сознание» – это уже составляющая часть нарождающегося женского движения в стране[203].

За рамками рассмотрения возникающих в Китае в преддверии реформ различных теорий общественно-политической мысли следует отметить, что почти каждый бывший в то время на слуху политический или общественный деятель высказался по какой-нибудь проблеме, касающейся китайских женщин, против той или иной формы их дискриминации, так или иначе указав на необходимость срочного освобождения женщин и нового определения роли женщины в обществе. Так, Кан Ювэй создаёт в 1883 году общество против бинтования ног[204]. Его дочери уже не бинтовали ног, и это по-прежнему подвергалось осуждению, даже его ближайшими родственниками. Ведь «золотой лотос» (так с присущей китайской традиции поэтичностью называлась бинтованная женская ножка) являлась не только мерилом красоты невесты, но и определяла статус её семьи – хороший уклад и определённый достаток (поскольку с бинтованными ногами женщина, будучи малополезной в любом труде, была лишь предметом услады хозяина)[205]. Созданное Кан Ювэем общество не имело реальных достижений и вскоре прекратило своё существование; но в 1885 году вновь было образовано братом Кан Ювэя; Лян Цичао также участвовал в этом движении. Аргументация поборников движения против бинтования ног, кроме констатации жестоких последствий для здоровья женщин, сводилась к тому, что «у женщин возрастут силы, возможности, что скажется на обогащении нации во всех сферах и пойдёт на пользу усиления страны»[206].

Одновременно жёны иностранцев развернули аналогичное движение, организовав Общество естественных ног, штаб-квартира которого находилась в Шанхае. В этом движении не было, так сказать, производственно-патриотического утилитаризма, акцент делался, прежде всего, на то, что процедура бинтования ног уродует женщин и снижает свободу их передвижения. Эти иностранные дамы составили записку, своего рода манифест-обращение к властям Китая, в которой просили императора через его сановников обратиться к подданным с призывом не уродовать женщин. Записку перевели на китайский язык и переслали главе европейского дипломатического корпуса в Пекине полковнику Денби с просьбой через китайский Совет министров передать сей документ императору. Полковник свою миссию исполнил, но к императору записка так и не попала. Из Совета ему пришёл отказ, который мотивирован был следующим образом: «Нравы и обычаи, господствующие в Китае, отличаются от обычаев европейских стран и США. Бинтование ног – древнейший из этих обычаев. Тех, кто отказывается стягивать ноги детям, мы к этому не принуждаем, но, с другой стороны, не можем мешать тем, которые хотят следовать обычаю старины. Высшие власти страны должны позволять народу в деле бинтования ног действовать по своему желанию. Закон не может этого воспретить. Посему мы, министры, имеем честь уведомить вас, что считаем невозможным представить вашу записку императору и вдовствующей императрице. Но мы оставим вашу записку в архиве нашего Совета».

После поражения реформ всякие общества подобного типа были запрещены властями. Однако один из первых указов взошедшей на престол Цы Си касался именно бинтования ног. Есть мнение, что этому, в частности, способствовало то, что императрица, во-первых, была женщина, а во-вторых, родом из Маньчжурии, где уродовать ноги женщинам было не принято. Обычай был объявлен варварством, и всем было предложено от него добровольно отказаться. Но тут оказалось, что сами китаянки против этого. Вне зависимости от вероисповедания они считали, что ноги с подвёрнутыми к стопе пальцами – это очень красиво. Пришлось за дело браться сановникам императрицы. В большинстве своём это были генералы, выходцы из Маньчжурии. Получившие свои посты в награду за доблесть и верность губернаторы, прежде всего, запретили бинтовать ноги своим дочерям и покровительствовали «Обществу естественных ног», во главе которого тогда стояла Алисия Литтье[207].

В одной из шанхайских газет Литтье опубликовала большую статью, посвящённую борьбе с уродованием ног. «Мы начали свой поход, – писала она, – с публикации стихотворения одной китаянки, рождённой в провинции Ганьсу. Это стихотворение являлось настоящим боевым кличем и разошлось десятками тысяч экземпляров. С тех пор мы выпустили 22 брошюры и множество плакатов и, наконец, дождались того, что полгода назад вышел императорский эдикт, предписывающий всем представителям власти “отсоветовать” подчинённым бинтовать ноги дочерям. Следствиями этого явились многочисленные увещания многих высших сановников». Главными победами своего Общества Алисия Литтье полагала то, что в провинциях, считавшихся китайскими «центрами моды», девушки с нормальными ногами стали пользоваться у женихов большей популярностью, чем бинтованные в детстве «золушки». Был уже даже придуман специальный фасон башмака, скрывавший дефекты стопы, подвергнувшейся в детстве бинтованию, – это было создано для тех, у кого пальцы уже совсем не разгибались.

Но, несмотря на оптимизм госпожи Литтье, работы у её Общества был ещё непочатый край: в огромных провинциях, где у власти были губернаторы-китайцы, а не маньчжуры, положение оставалось прежним, и в полях по-прежнему женщины с туго забинтованными ногами ползали на карачках, подвязав к коленям подушечки[208].

Ху Ши писал в «Китайском возрождении»: «В течение десяти долгих столетий по странному извращению эстетического вкуса забинтованные ножки у китаянок считались красивыми. Понадобилось всего лишь несколько десятилетий общения с иностранцами и их идеями, чтобы китайцы поняли безобразность и жестокость этого обычая»[209].

Лян Цичао «под влиянием европейских идей, теории эволюции выдвинул буржуазную идею освобождения женщин»[210], опубликованную в рамках Генеральной дискуссии о реформах в «Шиубао» в 1896–1897 годах. Прежде всего, он выступил за образование женщин. Его аргументация была следующей. Народ им был поделён на производящих прибыль и потребляющих её. Он считал, что половина женщин, не принимающих участия в производстве, потребляют определённую часть произведённого продукта; чтобы поддержать себя, они опираются на других. В этом видел Лян Цичао причину презрительного отношения мужчин к женщинам. Бедность напрямую зависит от незанятости женщин в эффективном труде, усугубляемая в случае, если и мужчина не может найти средств к пропитанию. Отсюда следовало, что женщины должны принять участие в производительном труде. Но для этого женщине необходимо образование. Лян опровергал мнение о том, что необразованные женщины более добродетельны. Он считал, что образованность не только способствует эстетическому воспитанию, но и обязана развивать ум и помогать в повседневной жизни. Образованные женщины, утверждал он, к тому же смогут воспитать образованное и здоровое новое поколение. Образование женщин, таким образом, есть залог усиления нации[211].

Китайский реформатор Тань Сытун (считающийся одним из наиболее левых) активно выступал против традиционной морали, в том числе за сексуальную либерализацию. Он требовал прекратить убийство новорождённых девочек, говоря, что и животные не совершают таких неисправимых преступлений. Тань критиковал мнение, что половые отношения между мужчиной и женщиной определяются лишь похотью (в этой связи он подчёркивал, что косметика и одежда призваны подчеркнуть те качества женщины, которые делают женщину объектом похоти). Тань настаивал, что различие между полами не столь важно, и тот, и другая – человеческие существа (различие между ними заключено лишь в различии половых органов). И мужчины, и женщины – сущности Неба и Земли, и те и другие обладают многочисленными добродетелями и делают добрые дела, они равны. На основе трудов сунских философов и современных западных теорий, на основе научного понимания секса Тань Сытун выступал за сексуальное освобождение, сдергивая тот ханжеский покров, которым конфуцианцы обычно прикрывали половые отношения[212]. Жена Тань Сытуна – Ли Жунь – была образованной женщиной («её взгляды часто заслуживали внимания Тань Сытуна»). Она после казни мужа в 1898 году покончила жизнь самоубийством, несмотря на многократные попытки друзей Тань Сытуна воспрепятствовать этому. Не исключено, Ли Жунь не представляла себе дальнейшую жизнь вне условий того микроклимата в семье, который создавался в этих новых, партнёрских отношениях мужа и жены[213].