Маски Пиковой дамы

«Король-рыбак»

Сен-Жермен — в повести человек почтенного возраста, «старый чудак». Иными словами Старик. Старик предстает перед нами в «Сказке о рыбаке и рыбке», писавшейся одновременно с «Пиковой дамой». Герои живут: «…в землянке / У самого синего моря». Эти слова сразу отсылают к масонской клятве учеников: «Пусть тело зароют в сырой песок на самом низком уровне отлива, где море отступает и наступает дважды в сутки». Отсюда — к первой и последней строкам «Медного всадника»: «На берегу пустынных волн…/ Похоронили ради Бога», — и к месту тайного погребения пятерых повешенных «братьев» декабристов{5}: «…близехонько к волнам, / Почти у самого залива».

А вот указание «тридцать лет и три года» — к тридцати трем, самой высокой степени по шотландскому уставу — Державный верховный генеральный инспектор, и по египетскому — Суверенный князь королевских мистерий[75]. Все зыбко. Но герои причастны к «державности» и «королевскому» рангу.

Добрый Старик выполняет приказы злой Старухи — «не осмелился перечить». «Сварливая баба» («свара» означает не только ссору, ругань, но и драку, открытое противостояние, переворот) тоже иногда воспринимается как намек на Екатерину II, в широком смысле — на власть[76].

Сен-Жермен лишь выполняет просьбу молодой графини, своей приятельницы. Является по первому зову и готов ссудить ей деньги, которые она проиграла. Он — эмиссар, как Старик — передающее звено между Золотой рыбкой и Старухой. Между хозяином волшебства и человеком. Каков источник магии? У каббалиста — «боги грозного Аида» и «подземные цари» Клеопатры.

Молодая графиня вовсе не невинная овечка — ее связи с пороком уже установились. Поэтому маг и позволяет себе охотиться, он приехал к Анне Федотовне как старый приятель. Здесь Пушкин очень точен — сначала личный выбор человека в пользу греха, затем несчастный уже открыт нападению, поскольку сам снял с себя защиту. Графиня играла в карты, что вовсе не поощрялось общественной моралью[77]. При этом в России карточная игра приняла вид повального увлечения, была распространена и среди мужчин, и среди женщин[78]. Ей были подвержены даже дети, использовавшие карты как цветное лото. В этом смысле графиня приехала в Париж как бы из страны греха. Если учесть, что карты — аналог борьбы за власть, то молодая дама представляет общество, привычное к государственным переворотам, где всего лет десять как царствует Екатерина II, захватившая трон в 1762 году.

Следует прислушаться к мнению Эйдельмана, увидевшего один из источников пушкинского замысла в «Письмах русского путешественника» Николая Михайловича Карамзина — книге, знакомой поэту с детства. В 1790 году автор побывал в Париже, где беседовал с неким аббатом Н***, который сетовал на карточную игру среди дам, как на символ упадка нравов. Сначала женщины начали «разорять друг друга», «забыв науку граций», а потом наступил крах. Аббат приводит стихотворное пророчество Франсуа Рабле, которое Карамзин перевел прозой: «Увидим во Франции злодеев, которые явно будут развращать людей и поссорят друзей с друзьями, родных с родными, дерзкий сын не побоится встать против отца своего и раб против господина… глупая чернь будет издавать законы… Земля освободится от сего бедствия не иначе, как упившись кровью»[79]. Это время, по аббату Н***, последует за тем, когда женщины начнут играть в карты. А по Пушкину — вмешиваться в политику.

Старик в «Сказке о рыбаке и рыбке» не стал брать с Золотой рыбки выкуп: «Так пустил ее в синее море». Его можно назвать «дурачина ты, простофиля», как бранит жена, а можно «старым чудаком», как Томский именует Сен-Жермена. В авторском тексте произошедшее названо «великим чудом», суть преображением, «великим деланием», позволяющим неблагородным металлам стать золотом, а профану превратиться в посвященного.

Таинственный граф тоже пожалел свой магический улов — ведь и он в сугубо орденском смысле «король-рыбак», выуживающий человеческие души. «Сен-Жермен задумался. „Я могу вам услужить этой суммою, — сказал он, — но знаю, что вы не будете спокойны, пока со мной не расплатитесь… Есть другое средство…“ Тут он открыл ей тайну…» Вот почему бабушка «любит его без памяти и сердится, если говорят об нем с неуважением» — «Отпустил он рыбку золотую / И сказал ей ласковое слово».

Нельзя утверждать, будто, получив подарок от нечистой силы, Анна Федотовна по умолчанию продала свою бессмертную душу. Средневековая традиция предполагает договор с дьяволом как юридический акт с подписью жертвы[80]. Молодая графиня ничего не подписывала. Но у нечистого можно кое-что получить в качестве аванса на будущее — подарок.

Это будущее разворачивается в повести как сегодняшний день (1820–1830-е годы). Поскольку маг и главный герой названы одинаково — Жермен и Германн представляют собой лишь французскую и немецкую огласовку имени, то возможна идея возвращения каббалиста за когда-то подаренной тайной.

Очень любопытна статья Пушкина 1836 года «Железная маска», перебрасывающая мостик к нашему следующему «старику». Она пересказывает историю знаменитого узника и соответствующую статью Вольтера. В ней есть образ бедного безграмотного рыбака, которому заключенный выбросил из окна серебряную тарелку с нацарапанными словами. Но тот сам принес находку губернатору и заверил, что не умеет читать. Так тайна осталась нераскрытой.

История многозначна. Возникает параллель с крестьянами, которые в Испании выдали мятежного полковника Рафаэля Риэго властям: «Народы тишины хотят,/ И долго их ярем не треснет». А также мысль о неготовности неграмотных, простодушных людей принять Тайну. Рыбак с острова Святой Маргариты, как и старик-рыбак в «Сказке…», отпускает «великое чудо» в море. Напрасно посвященные швыряют из окон свои послания на тарелках. Считается, что последнее стихотворение К. Ф. Рылеев нацарапал в крепости на оловянной плошке: «Тюрьма мне в честь, не в укоризну…»[81] Великий мастер имел в виду не только Петропавловку, но и тюрьму человеческого духа, где посвященный вынужден томиться, встречая только «безграмотных». Ни одного «братского» рукопожатия!