«Путешествие на Запад» китайской женщины, или Феминизм в Китае

Обобществление жён

Есть ещё один сюжет в романе Мао Дуня «Колебания», даже можно сказать, один анекдот, который в этом произведении описывается и который мне показался очень интересным и весьма значимым.

В небольшом городе в конце 20-х годов прошлого века женский комитет готовит празднование 8 Марта – Международного женского дня. Но в это время на спокойных обычно уличках города начинается волнение: идёт жаркое обсуждение вопроса о грядущем, дескать, обобществлении жен. В кабачках, в чайных и на улицах жарко дебатируется, как будут проводить это мероприятие, подсчитывается, сколько в городке наложниц, вдов, монахинь и служанок. Некоторые договорились даже до ого, что и девушек (то есть незамужних) следовало бы разыгрывать по жребию[343].

Женсовет отказывается реагировать на эти разговоры. Как сказала одна активистка (повторюсь, которая вся в хлопотах по устройству празднования Международного женского дня), разговоры пошли по поводу некой инициативы среди крестьянской массы (массового движения крестьян), но никаких сигналов или жалоб по этому поводу, в том числе и жалоб от обобществляемых женщин, в женсовет не поступало.

В городе, пишет Мао Дунь, весна заставляла сердце лишь трепетать, точно лёгкая паутинка, в деревне она извергалась словно вулкан. И в этом не было ничего удивительного. Всё дело в том, что с конца декабря предыдущего года крестьяне пригородной деревни Няньсян создали крестьянский союз. Тотчас поползли слухи. Сначала заговорили об обобществлении имущества, поскольку союз проводил обмер крестьянской земли. Затем стали уверять, что всех мужчин заберут в солдаты, а женщин обобществят [344].

Слух о перераспределении жён пустили некие тухао и лешэнь[345], они обманывали крестьян, дабы напугать грядущим перераспределением земли, настроить их негативно к этому мероприятию. Пришлось посылать в деревню специального уполномоченного от уездного крестьянского союза. Однако разъяснениям гоминьдановцев с целью успокоения волнения, что никакого обобществления жён не будет, крестьяне не верили. Они считали, что раз есть коммунисты (верно, не очень-то крестьяне чётко подразделяли революционеров по их – измам), значит, будет перераспределение собственности. А жёны – тоже собственность (выделено мною. – Э.С.), и если их не обобществлять, получится несуразица и обман[346].

Как пишет Мао Дунь, присланный из уезда неплохо разобрался в настроениях, царящих среди крестьян. Уполномоченный был человек одарённый и сразу всё уразумел, иронизирует писатель[347]. Поэтому через неделю после приезда в деревню к хорошо знакомому крестьянам лозунгу «Каждому пахарю своё поле» он добавил новый «Обобществить лишних (выделено мною. – Э.С.) жён!»[348].

Лишними, или свободными, женщинами были определены вторые жёны, наложницы, вдовы, монашки. Крестьяне деревни Няньсян должны были уничтожить эту несправедливость и всех женщин, которые не могли устроить личную судьбу, распределить между мужчинами. По этому поводу собрались все у Храма Земли и стали распределять: вторую жену тухао 18-ти лет, тридцатилетнюю вдову, 17-летнюю служанку бывшего управляющего деревней и двух монашек. Поскольку на всех одиноких мужчин в деревне этого контингента явно не хватало, разгорелся спор, продолжавшийся довольно долгое время. Наконец, накричавшись до хрипоты, успокоились на том, что будут тянуть жребий.

Вторая жена тухао, широко раскрыв глаза, отупело смотрела на теснившихся со всех сторон мужчин. Она давно узнала, что будет обобществлена, но её тёмный ум никак не мог понять, что это значит. Как-то она видела, как её муж завлёк деревенскую девушку и изнасиловал. Однако она не знала, есть ли разница между изнасилованием и обобществлением[349]. В результате молодая женщина была определена по жребию в жёны покрытому паршой и коростой крестьянину (которому уже лет за тридцать было). До этого момента она вела себя более-менее безропотно. Но, так сказать, получив нового мужа, красавица не выдержала и завопила: Не хочу этого грязного уродливого мужика! Да и со стороны монахинь тоже не всегда можно было ожидать согласия при покушении на их статус.

Как всегда, сексуальная[350] тематика взбудоражила умы. В соседней деревне даже образовалось общество «Власть мужей», члены которого пришли в Няньсян, чтобы расправиться с вами, скотами, покусившимися на установленные порядки относительно женщин. Чужих, однако, побили, даже преследовали успешно до их же деревни. А, присоединившись сначала к мужчинам, празднующим победу, все женщины вдруг слились в едином порыве и кроме лозунга мужчин Долой общество «Власть мужей» стали выкрикивать Долой власть мужей-феодалов! Да здравствуют любовники![351]

Так стихийно женщины поднялись на предъявление своих прав, и наперво стали требовать предоставления им права уходить от мужа. Дескать, если, промотав своё имущество, муж может жену и продать?[352], так почему от такого мужа жена не имеет права сама уйти?

На митинге, состоявшемся в городе, в котором происходят события романа, и организованном по случаю, как уже говорилось, 8 Марта, жена активистка назвала всё это весенним громом пробуждения женщин, предвестником их освобождения и очень сожалела, что город в этой инициативе отстал от деревни.

Среди горожан, однако, все эти слухи вызвали, мягко говоря, неоднозначную реакцию. Кого-то они всерьёз напугали, настроив увезти куда-нибудь подальше своих жён и дочерей. (Хотя и были опасения, что бурные разливы происходят повсюду. Где же найти убежище?) Но были и другие точки зрения. Как, например, рассуждала дочка одного очень уважаемого человека. Она не принадлежала к разряду современных девушек, посещающих школу, но её ноги не были изуродованы бинтованием[353]. Она была хорошо воспитана: ей было присуще и чувство собственного достоинства, и на традиционалистском уровне она была более чем образованна[354]. Сейчас и вправду всё время случается что-нибудь неожиданное, но всё же никто ещё не нарушал принципов справедливости, утверждала она. И продолжала: Происшедшее в Няньсян, отказ от мужей, призыв к защите любовников кажутся странными и смешными, но, если поразмыслить, они справедливы. Девушка знала по рассказам няни, что женщинам в деревне живётся хуже скотины, и во многом происходит это вследствие отношения мужчин к женщинам. Разве можно считать несправедливым отказ от подобных мужей? Однако далее в её размышлениях возникает иной оборот: в городе вряд ли смогут произойти такие ужасные вещи (выделено мною. 一 3. С.)[355].Однако большинство горожан не были настроены столь оптимистично, поскольку были уверены, что когда люди начинают бесчинствовать, даже мудрец не может предугадать, что произойдёт. Слова «небесный путь», «разумный закон», почитаемые в древности, ныне стали пустым звуком. И они очень боялись того самого обобществления жён и в городе.

Среди членов партийной ячейки Гоминьдана тоже не было единого мнения (как всегда, отмечает Мао Дунь) в оценке событий, произошедших в деревне Няньсян. Председатель партячейки, бывший до недавнего времени студентом (видно, что-то читал и о «женском вопросе»), пытался утверждать, что распределение женщин противоречит принципу свободы брака. Его поддержал ещё один член партии (тоже, что интересно, мужчина), сказав, что всё это означает полное пренебрежение к человеческому достоинству женщин и что, таким образом, попросту говоря, женщина опять превращается в товар (только что по распределению, добавим. 一 Э.С.). Он предлагал освободить женщин от оков, возвратить им свободу и этим ограничиться.

Одна из приветствовавших события на митинге на заседании партячейки призналась, что её речь имела целью пробуждение масс, то есть была грубо пропагандистской. Но, далее продолжала она, было стремление в дальнейшем способствовать тому, чтобы количество наложниц и монахинь по крайней мере не увеличивалось, но не предполагалось отнюдь вмешиваться в современные события[356].

С подачи некоторых членов партии вскоре обсуждение событий в Няньсяне перешло от вопроса о приемлемости выдвинутого проекта к рассмотрению способов его осуществления.

Одна из женактивисток вполне резонно выступала с утверждением, что наложниц и служанок нет смысла просто освобождать, ибо они не смогут воспользоваться свободой в силу своей необразованности и отсутствия трудовой специальности и, получив свободу и будучи предоставленными сами себе, вновь будут развращены и сделаны рабынями. Активистка настаивала на создании Дома освобождённых женщин, не очень-то, в сущности, представляя, на каких принципах организовывать жизнь в этом доме и как и чему надо обучать этих женщин. Вероятно, и по этой причине и не без участия некоторых «товарищей» из примкнувших к партии Гоминьдан (по каким угодно другим, но не по идеологическим соображениям)[357] это учреждение вскоре попросту превратилось в бордель.

Желание разумно организовать отношения между людьми, в том числе и между женщинами и мужчинами, старо, как этот мир. Одна из наиболее ярких и обстоятельных (длившаяся почти тридцать лет) попыток создания новых отношений между мужчинами и женщинами, происходящая в русле тех – измов, которые так или иначе пытались реализовывать на практике последние полтора века, осуществлялась в американской коммуне «Онейде» во второй половине ХХХ века[358]. Коммуна была создана богатым выходцем из Англии, по идеологическим соображениям, ищущим пути преодоления недостатков, нежизнеспособности коммун фурьеристов и иже с ними. Будучи убеждённым, что эти коммуны потерпели крах вследствие того, что уделяли внимание только лишь переустройству экономических начал, основатель «Онейды» предпринял попытку разделить удовлетворение естественных сексуальных потребностей с социально-экономической структурой, исходя из убеждения, что семья – основа порождения частнособственнических инстинктов. Было определено не допускать создания устойчивых сексуальных пар, что в некоем смысле можно назвать обобществлением жён и мужей. Если слухи об обобществлении женщин явились в некотором смысле отголоском этих имевших место в прошлом (правда, не таких уж и прошлых к началу XX века) попыток «перевоспитания» мужчины и женщины в сфере их взаимоотношении, связанных с сексуально-семейными узами, то не грех подчеркнуть существенную разницу. В «Онейде» разговор шёл об идейных, социальных аспектах взаимоотношений, освобождения сексуальных отношений от частнособственнических элементов. Хотя, следует признать, «освобождение» понималось несколько странно: сексуальные пары формировались старейшей женщиной коммуны только на одну ночь, без права встретить рассвет[359]. Но, подчеркну, разговор в этом случае не шёл ни о каких вопросах собственности, которые в коммунах подобного типа вовсе не могли возникнуть, ибо в них отрицалось само понятие «собственности» в корне, что называется. Когда я впервые услышала об обобществлении жён, женщин, о слухах, о «страшилках» обобществления жён при наших ли реформах в деревне в 1920-х годах, а потом и при реформах в Китае (в тот же практически период), я удивилась, как просачиваются такие не самые распространённые сведения в необразованную, в сущности, среду? Кто занимается этим просветительством?