Маски Пиковой дамы

Ольга Игоревна
100
10
(1 голос)
1 0

Аннотация: Кого именно Александр Сергеевич Пушкин скрыл под масками главных героев «Пиковой дамы»? Принято называть всего пару имен современников и соотечественников поэта. Тем временем за спиной пушкинских персонажей выстраивается целый ряд исторических фигур, известных далеко за пределами России. Швеция, Австрия, Франция, Неаполь — где только не оставили следы таинственные «дамы», их мнимые убийцы и скромные воспитанницы!

Книга добавлена:
10-05-2023, 04:44
0
444
121
Маски Пиковой дамы
Содержание

Читать книгу "Маски Пиковой дамы"



«Зачем крутится ветр в овраге?»

Но «вольная стихия» оборачивается не только гражданским мятежом или буйством природы. Она же обнаруживается в «сердце девы». И она же является основанием поэзии. Без нее не может быть творчества. Последнее показано в «Египетских ночах». Но кем? Поэтом-импровизатором, который суть языческий кощунник.

На стройный мир ты смотришь смутно;
Бесплодный жар тебя томит;
Предмет ничтожный поминутно
Тебя тревожит и манит.

Так говорит прохожий, уверенный, будто поэт должен «для вдохновенных песнопений / Избрать возвышенный сюжет». Поэт отвечает вопросом на вопрос: «Зачем крутится ветр в овраге?» Зачем орел «тяжел и страшен» летит на «чахлый пень»?

Зачем арапа своего
Младая любит Дездемона,
Как месяц любит ночи мглу?
Затем, что ветру и орлу
И сердцу девы нет закона.
Таков поэт: как Аквилон
Что хочет, то и носит он…

Само упоминание корабля, который «в недвижной влаге» жадно ждет дыхания ветра, ведет к «Ариону»: «Нас было много на челне», то есть к членам тайных обществ. Месяц — к Диане, Клеопатре, Екатерине II, а через нее к Елизавете Алексеевне. «Сердцу девы нет закона» — ни любовного, ни политического, а потому девам нельзя вверять «стройный мир». Они чужды ему, как и поэт, который, «не спросясь ни у кого, / Как Дездемона, избирает / Кумир для сердца своего».

К деве же адресует и XI строфа шестой главы «Евгения Онегина», где герой рассуждает об общественном мнении: «Пружина чести, наш кумир! / И вот на чем вертится мир!» Но до этого:

Он мог бы чувства обнаружить,
А не щетиниться, как зверь;
Он должен был обезоружить
Младое сердце. «Но теперь
Уж поздно; время улетело…»

Оказывается, вот на чем вращается мир! На любви. А ложное чувство чести способно только заставить отказаться от признания. Как поэт сам в лицейские годы не посмел признаться «кумиру» сердца. Забвение или сожаление? Сожаление. Следовало открыться. «Но теперь / Уж поздно; время улетело…» Она мертва.

Даже имея в виду другую, поэт все равно вспоминал «лицо без красок» — «дух неволи, стройный вид»: «Ходит маленькая ножка, / Вьется локон золотой». Этот «локон золотой», выпавший из прически Аннет Олениной, в 1828 году станет будить иные образы и не даст покоя, пока в памяти не всплывет: «В мелки кольца завитой / Хвост струится золотой».

Конечно, «Конька-горбунка» вроде бы все еще, как считается, написал Петр Павлович Ершов. Однако сомнений много. Хотя нет ни одного неопровержимого доказательства — только косвенные[308]. Но Смирнова-Россет верно спросила однажды: «С каких пор надо подписывать стихи Пушкина?»

Кобылица, которую поймал Иван, — древний образ: «Кто-то в поле стал ходить / И пшеницу шевелить». Одним из воплощений материнского божества была именно белая лошадь[309], и предвещала она смерть, как в гадании Киркгоф — белая лошадь, белый человек. В сказке Иван ловит волшебное создание. В мифе должен был возникать мотив близости мужчины с женским началом в образе кобылицы. Отпечаток этого сюжета оставался в ритуале многих индоевропейцев, в том числе славян, когда князь на глазах у остального племени овладевал кобылой и так доказывал свою силу и право на власть. От священного брака человека с материнской богиней в мифе рождались три волшебных коня — в двух красивых побеждала лошадиная природа, в третьем, уродливом, — человеческий ум в сочетании с волшебными способностями. «Двух коней, коль хошь, продай, / Но конька не отдавай».

Так, от «локона золотого» мы снова приходим к богине — «холодной и могучей». Мороз всегда предшествует пробуждению природы. Прозерпина (Персефона), богиня весны, полгода пребывала в царстве Аида — люди терпели стужу и непогоду. А полгода, по просьбе ее матери Деметры, богини плодов и колосьев, щедрого урожая — с ней на земле. Елизавета Алексеевна словно заморожена в царстве «бледного Плутона». Но и здесь возможна ее зимняя улыбка. Описание зимы в «Евгении Онегине» как раз такого сорта, и вновь с намеком на бальное кружение:

Опрятней модного паркета
Блистает речка, льдом одета.
Мальчишек радостный народ
Коньками звучно режет лед;
На красных лапках гусь тяжелый,
Задумав плыть по лону вод,
Ступает бережно на лед,
Скользит и падает; веселый
Мелькает, вьется первый снег.

Где же богиня? В шуточном обращении: «Читатель ждет уж рифмы розы; / На вот, возьми ее скорей». Слово «роза» — маркер Элизы и Элизиума, вообще темы Елизаветы, начатой еще в 1817 году «Стансами», где упомянут этот цветок. Для нашего сюжета роза — тоже маркер, она отмечает связь со Старухой, ее чепцом, украшенным розами, с молодым портретом, где роза в напудренных волосах, а также розой Марии Антуанетты, кровью королевы под гильотиной, французской революцией — символом изменения мира. В 1826 году поэт пишет своеобразный реквием императрице:

Лишь розы увядают,
Амврозией дыша,
В Элизий улетает
Их легкая душа.
И там, где воды сонны
Забвение несут,
Их тени благовонны
Над Летою цветут.

Розы даруют «забвение». Оно противоположно «сожалению». Но забвение достижимо только за порогом смерти, в Элизии. Туда же, как ни странно, ведет гусь из зимней зарисовки в «Евгении Онегине». Тот, переваливаясь на «красных лапках», перешел из «Сатирикона» Петрония, продолжением которого, по мысли поэта, должна была послужить «Повесть из римской жизни», начатая в 1833 году. Гусь у Петрония услаждал прекрасных матрон в заведении некоей Старухи. «По лону вод» — адресует к озеру с Кагульским обелиском и к «сонным водам» на берегах Леты. С Прозерпиной же повесть связывает рассказ о Тартаре:

Сладкой жизни мне не много
Провожать осталось дней,
Парка счет ведет им строго,
Тартар тени ждет моей. —
Страшен хлад подземна свода,
Вход в него для всех открыт,
Из него же нет исхода…
Всяк сойдет — и там забыт.

Императрица умерла и уже забыта. А какие были надежды! На характер этих упований указывает само название стихов: «Стансы», как Николаю I, только созданные за девять лет до общеизвестных и как будто не говорящие о революции ничем, кроме посвящения «Из Вольтера».

В них поэт оплакивает ушедшую юность, забавы, «смехи», имея в виду лицейские годы: «Живем мы в мире два мгновения — / Одно рассудку отдадим». На Елизавету Алексеевну вновь указывают цветы:

Я ей принес увядши розы
Веселых юношества дней
И вслед пошел, но лил я слезы,
Что мог идти вослед лишь ей!

Идти рядом с императрицей, рука об руку, вчерашний лицеист не мог. Только вслед, как «паж» или «отрок невольный». «Увядши розы» — не просто символизируют безнадежность юношеской любви, они напомнят о карамзинской розе, на которую веют холодные ветры, из «Писем русского путешественника», то есть Марии Антуанетте.


Скачать книгу "Маски Пиковой дамы" - Ольга Игоревна Елисеева бесплатно


100
10
Оцени книгу:
1 0
Комментарии
Минимальная длина комментария - 7 знаков.
Книжка.орг » Литературоведение » Маски Пиковой дамы
Внимание