Невольница: его добыча (часть 1)

28

Я поднялась, едва чувствуя свое тело, укрылась и пошла к двери, сгорая от стыда, слабости и безумного желания разрядки.

Меня проводила Ола, ожидающая под дверью. Она молча довела меня до моей тюрьмы, нажала полочку замка и заперла, когда я вошла. Я рухнула на кровать и свернулась клубком, кутаясь в ворох рваной невесомой ткани так сильно, что кристаллы впивались в кожу. Слез не было, но тело ломало и выкручивало. Я отбросила ткань и опустила руку, нащупывая чувствительный бугорок. Вернулась волна, отнимающая разум. Я закрыла глаза, сделала несколько движений пальцами, сходя с ума от нахлынувших ощущений, но тут же почувствовала, что меня схватили за руку.

Де Во стоял у моей кровати и шумно дышал. Тонкие ноздри трепетали. Я увидела, что он снова возбужден, член нещадно оттопыривал шелковые штаны:

— Вот уж нет, — он с силой сжал мое запястье, отводя руку.

Я едва не завыла от бессилия.

— Но, я покажу тебе, чего ты лишаешься. Из-за глупого бесполезного упрямства. — Он покачал головой: — почему же ты такая упрямая?

Его взгляд смягчился, и в нем мелькнуло что-то похожее на мольбу. Если этот человек вообще способен на мольбу. Это было почти инородно, неуместно. И, наверняка, лживо.

Он вошел мучительно медленно, наблюдая за мельчайшими изменениями на моем лице. Когда он задвигался внутри, я уже не сдерживала ни вздохов, ни стонов, и панически боялась только одного — что он остановится. Его огромный член толкался во мне, задевая все чувствительные точки, растягивая, наполняя. Я хотела, чтобы это никогда не заканчивалось. Я всхлипывала и металась, чувствуя с каждым толчком, как поднимается горячая сладостная волна. Приближаясь к пику, я комкала пальцами простынь до ломоты в костях, задерживала дыхание, задыхаясь. На лбу выступила испарина. Наконец меня охватила такая волна наслаждения, что я не сдержала долгого протяжного стона и вцепилась в его плечи. Обняла, инстинктивно притягивая к себе. Я рассыпалась на тысячу осколков, пролетела в гиперпрыжке сквозь тысячи вселенных. Я умерла и снова родилась под собственный крик. Я никогда не испытывала подобного.

Де Во не спешил выходить из меня, наслаждался своим триумфом. Он смахнул большими пальцами слезы с моих глаз:

— Ты покоришься, моя высокородная ханжа, — он нежно коснулся моего бедра, поглаживал, вызывая дрожь желания. — Лишь несколько простых слов — и все будет по-другому. Для нас обоих.

Он склонился к моим губам и впился долгим нежным поцелуем. Это было коварно, как удар в спину. Он не старался уничтожить, и это было… странно. Я старалась не думать о том, кто он. Меня лихорадило, я тянулась к нему, запускала пальцы в длинные волосы и мучительно хотела, чтобы это никогда не прекращалось. Морок проклятого полукровки. Я горела, мечтая, чтобы он снова оказался во мне, прямо сейчас. Он отстранялся, а я тянулась за ним, хватаясь за плечи, руки.

Де Во освободился от моих пальцев и посмотрел сверху вниз:

— Попроси, — этот шепот вернул меня на землю, перетряхнул все нутро. — Скажи, что ты моя.

Я собрала остатки воли в кулак и покачала головой:

— Нет.

Не понимаю, почему упиралась. Это просто, как выдыхнуть, но одновременно почти невозможно.

Он развернулся и молча вышел.

Я умирала от стыда, бессилия, отвращения к самой себе. К счастью, это не я — проклятое подлое пойло. Морок страсти сходил, и мне мучительно хотелось умереть. Мгновенно, прямо на месте. Проклятый Ларисс понимал, что говорил — я не знаю свое тело. Я сжалась и рыдала в голос, обнимая себя руками. Бесконечно жалела себя. Колотило ощущение, что меня подло предали. И этот кто-то — я сама. Губы еще хранили его вкус. Я вся пропахла им.

Я вскочила с кровати, встала под лейку душа и долго терлась ароматной пеной, но не могла избавиться от его запаха. Он впитался в кожу, проник в поры, бурлил в зараженной крови. Ядом проник в мои желания. Во мне уже почти не осталось сил противиться. Это бесполезно. Все будет, как он хочет. Я сломаюсь. В конце концов, это самое разумное — единственный возможный выход. Проклятый полукровка прав, как может быть правым только демон. Его распаляет только мое упрямство, и я сама в этом виновата. Как только он получит, что желает, услышит, что хочет — его интерес угаснет. Он забудет о моем существовании, увлечется другими. Надо просто перетерпеть. Лишь бы от этой связи не было детей — это единственное, что я уже не вынесу. Но помощи искать не у кого — лишь ничтожная надежда на провидение. Все равно, что входить в чумной барак и плевать через плечо, чтобы не заразиться. Лучше бы я была вовсе не способна… хотя, я и не знаю, что это точно не так. Эта страшная противоестественная мысль немного успокоила.

И я так и не могла представить, как произношу ужасные слова, которые он хочет услышать. Даже сейчас не могу, когда в крови еще бродил хмель страсти. Меня ломало, несказанные слова камнем застревали в горле. Что будет, когда, действительно, придет время их произнести? А оно придет. Совсем скоро. Я дала себе слово. И тогда все закончится.

Когда я вышла из душа, замотанная в полотенце, у кровати стоял Ларисс. Темное лицо искажала омерзительная ухмылка, от которой меня передернуло.

— Ну… — он привычно взял меня за подбородок и заглянул в глаза. — Как все прошло?

— Вы наверняка уже все знаете, господин управляющий.

— В общих чертах. Но хочу подробностей. От тебя.

— Я не хочу об этом говорить.

— А я, как ты, наверное, заметила, прелесть моя, не спрашиваю, чего ты хочешь. Итак: он остался доволен тобой?

— Я не знаю.

— А ты? Получила новые ощущения?

Кажется, я залилась краской до корней волос. Эта опасная гадина вползала в вещи, которые я никогда не обсуждала даже с Лорой. Она была более словоохотливой, но никогда не вдавалась в слишком интимные подробности.

— Я жду. Твой господин подарил тебе удовольствие?

Я знала, что он меня ударит, но не сдержалась:

— Господин управляющий, вы похожи на человека, который получает удовольствие от подглядывания или сальных рассказов.

Удар был хлесткий, звонкий. Я ухватилась за щеку, но, несмотря на боль, засмеялась:

— Неужели это правда?

— Знать все в этом доме — моя обязанность, прелесть моя, — тон был настолько приторным, что мне сделалось не по себе. Слова падали, как тяжелые капли смертельного яда на жестяной поднос. Сейчас он наводил гораздо больший страх, чем его разъяренный брат. — И если понадобится, ты ляжешь и раздвинешь ноги, чтобы я посмотрел, где и насколько у тебя покраснело. Поняла?

Я сглотнула пересохшим горлом и удержалась от реплики. Просто опустила голову, чтобы не смотреть в это лицо.

— Поняла?

— Поняла, — теперь было не до шуток.

— Если твой господин остался доволен, а ты не успеешь наделать очередных глупостей или наговорить лишнего — получишь комнату с окном и возможность каждый день гулять в саду. Красота должна видеть солнце, прелесть моя.

— Что вы мне дали?

— Что? — он казался удивленным.

— Чем вы опоили меня?

Ларисс повел бровью:

— Почему ты считаешь, что тебя опоили?

Я молчала.

Он улыбнулся:

— Ты хотела его, в этом все дело?

Я снова молчала.

Управляющий склонился к самому уху:

— Я уже говорил, прелесть моя, что применю все это только тогда, когда он прикажет. Он не приказывал… Это твои желания. Твои истинные желания, от которых ты зачем-то бежишь.

— Но… стакан… — Я онемела от ужаса: — вы меня обманули. Просто говорили под руку. Это подло. Как же это подло!

Полукровка довольно улыбнулся:

— Ты сама себя обманула. Только сама. А почему? Потому что страстно желала обмануться.

Он вышел, оставив меня с ощущением, что я облита с ног до головы липкой удушающе-сладкой дрянью.

Ларисс врал — не может быть иначе.

Морок.