Крейсер (Объединенная версия)

Одним словом, психологи поставили на нем жирный крест уже к пяти годам. И советовали родителям скорее отдать его в лечебницу. Или куда-нибудь еще.

Родители гордо отказывались. «Пусть он сумасшедший. Пусть хоть какой. Это — мой ребенок. И для меня он самый лучший», — повторяла мать Эрасмиуса.

Все изменилось, когда малышу исполнилось шесть лет. Его мать родила второго ребенка. Девочку. Но и тут судьба была беспощадна. Люсия Гризмер родилась с пороком Вейларо-Инковского. Видимо, потому, что в молодости ее отец работал на добыче муарта. Безумно опасный металл, рядом с которым уран был практически нерадиоактивным элементом, так или иначе воздействовал на организм шахтера. И все сказывалось на его детях.

Поэтому на добычу муарта либо направляли тех, кого было все равно не жалко — пиратов, воров, отребье, либо туда ехали вполне добровольно. Чтобы заработать и вырваться из нищеты.

Алексиус Гризмер был инженером. И поступил именно так. Приехал по доброй воле, заработал себе на домик с садиком и тихую старость — и уехал. Вроде бы живой и невредимый. Но…

Эрасмиус, по общему мнению, получился ненормальным. А порок Вейларо-Инковского у дочери был по сути приговором. Девочке могли поддерживать жизнь только в клинике. Потому что ее кости были слишком хрупкими. Почти стеклянными. Даже не так. Стекло может быть прочным. А тут… малейший толчок, малейшее сжатие — и кости только хрупнут, сломанные в пыль. С этим боролись. Да. Но всем было ясно, что Люсия никогда не выйдет из клиники. Никогда не побежит по траве с другими детьми. Никогда не сможет любить, рожать своих собственных…

Ничего не сможет. Ее мир будет ограничен больничной палатой.

Это понимали все. Кроме Эрасмиуса.

Детям неведомо такое слово «никогда». И мальчик целыми днями просиживал в палате сестренки. Разговаривал с ней. Что-то показывал, играл в свои любимые игрушки…

Да, разговаривал. Именно тогда мальчик заговорил — на удивление чисто и четко, вызвав слезы радости у своих родителей. И не просто заговорил. А спокойно объявил, что найдет лекарство от болезни сестренки.

Это восприняли с улыбкой. Мало ли что говорят дети. И родители начали осторожно готовить сына к тому, что Люсия обречена. Рано или поздно ее косточки потеряют последнюю прочность — и девочка просто умрет, не дожив даже до десяти лет. Так бывало. Кости становились настолько хрупкими, что их могло сломать даже неосторожное движение. Даже резкий вдох. И — все. Смерть.

Но Эрасмиус ничего не слушал.

Мальчик полностью сосредоточился на достижении своей цели. Биология, анатомия, физиология, патология, книги, фильмы, аудиокниги…

Когда его родители увидели на столе восьмилетнего ребенка учебник физиологии, они были в шоке. А когда мальчик спокойно начал им объяснять, что он прочитал и что понял, шок перешел в… ужас? Потрясение?

Они и сами не знали. Но сильно подозревали, что способности их сына выходят за грань нормального.

А Эрасмиус учился. Семилетний ребенок сам пошел к директору школы и разговаривал с ним. Сам решал вопросы с учителями. Сам разобрался с одноклассниками, когда те решили «проучить наглого выскочку». Да так, что родители побитых им детей едва не обратились в полицию. Потому что Эрасмиус, как уже было сказано, полностью сосредоточился на одной задаче — вылечить сестру. Остальное значения не имело.

А все окружающее рассматривалось им с точки зрения «поможет или помешает?». Если что-то могло помочь — он начинал работать над увеличением пользы. Могло помешать? Надо немедленно устранить помеху.

Собственно, это и взбесило родителей его одноклассников. Никого бы не ужаснули ребячьи драки. Но маленькие пакетики, наполненные чем-то чрезвычайно едким и вонючим, разъедающим слизистую и практически выводящим противника из строя на пару дней, которые щедро кидал в детей Эрасмиус, вызвали возмущение.

Но мальчику было плевать на все.

Его оставили в покое и дали заниматься своим делом. Это — главное.

Со школьными предметами он разобрался так же безжалостно и рационально, как и с одноклассниками.

Для излечения сестры ему нужны в основном четыре предмета: биология, химия, физика, математика. Все остальное — не важно и не нужно.

Труд? Долой.

Литература? Что там может быть интересного и полезного? Долой!

История? Какие глупости!

Языки? Безусловно. Чтобы читать медицинскую литературу на других языках.

Астрономия? Нужно узнать про другие расы. Возможно, у них найдется лекарство для его сестренки.

Физкультура? Бесцельная и бесполезная трата бесценного времени!

Астронавигация — это важнее.

Обычаи народов галактики — обязательно!

Иногда мальчик еще советовался с родителями. Но часто после уроков шел в больницу — и проводил там все время до вечера. Следил за сестренкой. Помогал кормить ее и поить. Купать и ухаживать.

Медперсонал просто обожал мальчика. Такого спокойного. Умного. И потрясающе любопытного там, где дело касалось медицины. Эрасмиус же хотел знать все. Особенно про то, как вылечить сестру.

Но время шло. Люсии было уже три года. И врачи давали ей не больше двух лет жизни. И мальчик понимал — будь проклято время!!!

Он просто не успеет!!!

Не успеет.

Будь у него еще лет пять…

Но кости девочки все быстрее теряли кальций, а с ним и последнюю прочность. Два года. Три? Уже вряд ли.

Мальчик учился как безумный.

И тут один охранник в больнице, глядя на его мучения, рассказал мальчику о фит’данго.

Дело было так. Эрасмиус задержался в школе, на уроке генетики. Даже не задержался, ему просто надо было ответить преподавателю выученный урок, чтобы получить зачет по предмету. Но упертый ретроград заставил мальчика ждать конца занятий, потом долго, больше двух часов подряд, спрашивал по генетике почти с самого начала, задавая вопросы даже из курса института.

Эрасмиус получил зачет, но был в ярости. У него отняли бесценное время. Время, которое он мог отдать учебе. Время, которое он мог провести с сестрой. Аэробус ушел из-под носа. И пришлось ждать следующего больше часа. Как на грех, еще пошел дождь. Мальчик промок, замерз и добрался до больницы не в лучшем состоянии духа. И — в довершение всего — поскользнулся на мокрых пластиковых ступеньках и больно ударился коленом и локтем.

Это оказалось последней каплей. Ребенок разрыдался прямо у входа.

И из караулки выглянул человек, которому предстояло определить дальнейшую судьбу юного гения. Отставной сержант Ромаро Ахонт, ныне охранник городской детской больницы. Он отлично знал мальчика. Да и кто не знал его в госпитале! Им восхищались. Его любовью к сестренке, его умом… И Ромаро — в том числе. С его точки зрения, такая преданность близким и такая целеустремленность были похвальны. Поэтому он помог мальчику подняться, увел в караулку и напоил горячим котэ.[9] И постарался утешить. Но у ребенка просто начался нервный срыв. И Эрасмиус твердил, что не успеет, не сможет, не справится… что Люсия умрет, а он не может этого допустить, никак не может, и, если бы можно было, чтобы он умер, а она жила, он бы и не задумался…

Кто-то другой позвал бы врачей с успокоительным. Но Ромаро не знал, что такое нервный срыв. И поступил с мальчиком, как с новобранцем. А именно — крепко встряхнул за плечи и рявкнул:

— Ты мужчина?! Тогда не реви! Выход есть всегда! Ты что, о фит’данго не слышал?!

Эрасмиус вытер слезы и медленно поднял глаза на мужчину.

— Слышал. Мало. Не помню. Что такое фит’данго?

И Ромаро рассказал ему, что в галактике есть народ фит’данго. Одни из самых странных существ. Нечто среднее между растениями и животными. Больше всего они напоминают гибрид муравья-переростка и плюща, только размером полтора метра. Могут питаться растительной или животной пищей, но могут обойтись и фотосинтезом. И их девиз: «Все ради знания».

Ради нового знания они могут предать, продать, убить, умереть…

Если они не знают, как можно вылечить девочку, вряд ли кто-то другой знает это.

— Они ценят только знания? — Глаза Эрасмиуса горели безумным огнем. Огнем надежды.

— Да.

— А мы с ними торгуем?

— Нет. Нам нечего им предложить.

— И туда не идут корабли?

— Фит’данго никого не пускают на свою планету. Есть их представительство на Эритрее-3. Но их надо заинтересовать.

— Чем?

— Не знаю. Этого никто не знает.

Эрасмиус сдвинул брови:

— Эритрея-3. Три недели лету. Долго. Ближе нету?

— Нету. — Мужчина развел руками. И вдруг испугался пылающего в голубых глазах мальчика огня.

— Что ж. Спасибо вам. Если ваш рассказ о фит’данго окажется правдой, я этого не забуду. Никогда.

И Эрасмиус вышел. Ромаро только головой покачал. Мальчишка, с его точки зрения, был безумен. Но пусть попробует прорваться к фит’данго. Ромаро знал, что сестра Эрасмиуса умирает. И пусть лучше мальчишка винит фит’данго, которые не захотели ему помочь, чем себя.

Так будет лучше для него.

Ромаро знал многих, кого ломала смерть близких. И не хотел, чтобы этот мальчик пополнил их число.

Он ошибался. Не в фит’данго — в Эрасмиусе. Средство для спасения сестры может быть у фит’данго? Отлично. Фит’данго не хотят ни с кем разговаривать? Захотят. С ним — они будут говорить. На остальных — плевать.

Эрасмиус просто пришел домой — и попросил у родителей экскурсию на Эритрею-3. Чтобы ненадолго развеяться.

И родители радостно согласились. Учитывая, что последние три года мальчик не отходил от больной сестры и прогнозы врачей… Они надеялись, что Эрасмиус хоть чуть-чуть отвлечется.

А мальчик действовал.

Три недели полета он изучал ксенопсихологию и систематизировал все, что узнал о фит’данго. Все, что было в интерсетях. Все, что было в книгах. Все, что могли рассказать попутчики.

Этого было мало, но кое-что он для себя понял.

И не стал терять времени.

Вместо того чтобы спокойно отдыхать в гостинице после перелета, мальчик быстро нацарапал записку — и вышел вон. Поймать такси и отправиться к посольству фит’данго было вообще делом минуты. И только у посольства мальчик чуть замешкался.

Фит’данго не строили домов. И больше всего их посольство напоминало кусочек джунглей настоящих в джунглях каменных большого города. К такому он не привык. Но ему нужно было средство для спасения Люсии. Остальное было не важно. И Эрасмиус сделал то, до чего не дошли маститые ученые. Он встал перед аналогом ворот — колючими кустами с длиннющими шипами, которые могли проткнуть его насквозь, — и раскрыл свое сознание.

За время полета и время, потраченное на изучение мемуаров первых контактеров с фит’данго, он понял одну, как ему казалось, важную вещь. И собирался проверить ее на практике. Сердце мальчика колотилось как безумное. Пульс зашкаливал. Если бы сейчас к его мозгу подключили прибор, регистрирующий нервную активность, тот бы просто сгорел — настолько силен был зов мальчика. Бешено, нечеловечески силен.