Зеркальщик. Счастье из осколков

Осколок четырнадцатый. Тень вороны

Господин градоправитель, слывущий самым хлебосольным человеком в городе, естественно не мог допустить, чтобы проверяющий из столицы, да ещё и племянник самого государя Императора, занимались исключительно служебными делами. А потому спешно организовал бал, привлекая самых наилучших чародеев, самых изысканных поваров и самых проворных слуг, дабы праздник получился великолепным и запомнился дорогим гостям. Естественно, гости тоже были приглашены самые наилучшие, весь цвет города, самые достойные да уважаемые. Был среди них и почтенный меценат и благодетель купец Омутов Михаил Осипович, последние месяцы сильно сдавший и почти не покидавший своей усадьбы. Сопровождала его, разумеется, верная супруга Анфиса, сохранившая стройность и гибкость фигуры, только вот волосы побелели, да на лицо безжалостное время наложило паутину морщин. Что поделать, время беспощадно к людям, даже всесильные Некроманты склоняются перед ним.

Михаил Николаевич, в силу своего женолюбия испытывающий сильную нужду в деньгах, кою даже финансирование, выделяемое Императором своему нерадивому племяннику, утолить не могло, естественно, возжелал знакомства с меценатом и его супругой. Градоправитель, для коего желания дорогих гостей были воистину законами, моментально подвёл Великого Князя к Анфисе, верным стражем стоящей у кресла, на коем расположился Михаил Осипович. После церемонии знакомства, прошедшей с провинциальной пышностью и великосветской любезностью, губернатор оставил Михаила Николаевича и чету Омутовых наедине, сославшись на обязанности, возлагаемые на гостеприимного хозяина.

- Какой у Вас прелестный медальон, - снисходительно-вежливым тоном заметил Великий Князь, разглядывая большой, в половину ладони медальон, висящий на шее у женщины наподобие монашеских вериг.

На медальоне неизвестным художником, может быть, самим Михаилом Осиповичем или его супругой, был написан портрет мальчика. Совсем маленького, не более шести лет, но при этом со строгим, совсем не детским выражением больших серых, точно лесные озёра, глаз. И смотрели эти очи прямо в душу, всё замечая, всё понимая, но при этом ничего не забывая. Михаил Николаевич нахмурился, потёр лоб, пытаясь вспомнить, где он уже видел подобный пронизывающий насквозь взгляд. Нет, не пронизывающий, беспристрастно-отражающий, точно ты в зеркало смотришься, перед коим лгать нет никакой возможности, да и необходимости тоже.

- Это портрет нашего сына, - со сдерживаемой скорбью ответила Анфиса, поправляя медальон и чуть поглаживая дрожащей рукой портрет, - он погиб… Его убили…

- Всеволод, - прохрипел Михаил Осипович, оттягивая душащий его воротник, - мой Всеволод, мой наследник…

- Тише, тише, дорогой, успокойся, доктор запретил тебе нервничать, - Анфиса захлопотала вокруг мужа точно наседка вокруг единственного хилого цыплёнка.

- Всеволод, - машинально повторил великий князь, и тут пред его мысленным взором предстал статный Зеркальщик с багровым шрамом на щеке. – Точно, Всеволод Алёнович, как же я мог забыть!

Анфиса чопорно поджала бледные губы:

- Михайлович. Нашего сына звали Всеволод Михайлович.

Михаил Николаевич подарил женщине одну из своих самых блистательных улыбок и промурлыкал, словно ласковый пушистый кот:

- Разумеется, Вы правы. Просто я вспомнил одного Зеркальщика, удивительно похожего на Вашего сына.

Будь Великий Князь более наблюдательным, он обязательно заметил бы, каким грозным огнём полыхнули глаза Анфисы, как её тонкие пальцы скрючились наподобие когтей, и как крепко вцепился её супруг в подлокотники кресла.

- Вы говорите, что видели Зеркальщика, похожего на нашего сына? – томно промурлыкала Анфиса, пристально глядя в глаза Великому Князю и применяя лёгкое чародейство, дурманящее разум и дающее волю языку. – И его тоже звали Всеволод?

- Да, только не Михайлович, а Алёнович. И он брюнет, а не блондин.

- Как интере-е-есно, - пропела Анфиса, кокетливо касаясь веером руки Михаила Николаевича и усиливая чародейское воздействие. – Я внимаю вам, затаив дыхание!

Великий Князь расправил плечи, выкатил грудь колесом и заворковал, подобно голубю по весне. Через полчаса беседа завершилась самым приятственным для всех образом: Великий Князь отправился танцевать с мило краснеющей от внимания высокого гостя стройной блондинкой, получив от известного мецената скромный дар в виде нескольких тысяч золотом. Анфиса получила бесценные сведения, касаемые Всеволода Алёновича, а Михаил Осипович, пожалуй, приобрёл больше всех – он получил надежду. Надежду на встречу с сыном, коего долгое время считал погибшим.

- Анфиса, душа моя, ты должна немедленно, слышишь, немедленно всё проверить, - хрипел Михаил Осипович, не замечая, что стискивает руку жены до синяков. – Если это правда… Если Всеволод жив… Если мой НАСЛЕДНИК…

- Тише, дорогой, успокойся, обсудим всё дома, - шептала Анфиса, целуя мужа в висок. – Здесь слишком много ушей и языков. Идём, идём, не будем терять ни минуты.

Чета Омутовых покинула бал, сославшись на плохое здоровье Михаила Осиповича, чьи лихорадочно блестящие глаза, тяжёлое со свистом дыхание и красные пятна на лице не остались незамеченными.

- Что это с ними? – Ярослав Макарович проводил почтенное семейство неприязненным взором и повернулся к Великому Князю, уже не очень твёрдо стоящему на ногах. – Сорвались с места, точно воробьи, вспугнутые кошкой.

- Точнее, как корабль, чьи обвисшие паруса наполнил ветер, - пошатывающийся Михаил Николаевич поднял вверх палец и пафосно провозгласил, - ветер надежды!

- Надежды? – усмехнулся чародей, искоса взглянув на Великого Князя. – Вынужден огорчить Вас, Ваше Высочество, но с каждым прожитым годом надежд, как и чудес, в жизни становится всё меньше.

- Не скажите, милейший Ярослав Макарович, в жизни этого почтенного семейства, вполне возможно, произошло самое настоящее чудо. Они обрели сына, коего давно считали пропавшим. По крайней мере, я искренне надеюсь, что это их сын.

Ярославу Макаровичу показалось, что он опять попал в тот всеми силами проклятый день, когда вернулся в родной город известным чародеем, готовым бросить к ногам любимой весь мир, и увидел, что единственная и неповторимая Алёнушка принадлежит другому. Более того, уже в тягости.

- Не понимаю, о чём Вы, - пробормотал Ярослав Макарович, пытаясь отогнать холод дурного предчувствия, сковывающего душу.

Великий Князь беззаботно махнул рукой:

- А, ничего особенного. Просто рассказал им о Зеркальщике, коего встретил во время проверки. Помните, такой, со шрамом? Так вот, сей господин удивительно похож на сына Михаила Осиповича, пропавшего… - Михаил Николаевич сделал причудливый жест рукой в воздухе, - ещё ребёнком.

Ярослава Макаровича из холода бросило в нестерпимый жар, по сравнению с коим и адово пламя показалось бы приятной прохладой:

- Вы рассказали им о Всеволоде Алёновиче?! Да как Вы могли?!

Великий Князь бросил на чародея выразительный взгляд. Конечно, не столь оловянный, коим обладал государь Император, но тоже весьма выразительный, моментально превращающий человека в прах под ногами государя.

- Прошу прощения, Ваше Высочество, - Ярослав Макарович отвесил изысканный придворный поклон, - я несколько переутомился. Если Вы не возражаете, я бы предложил Вам вернуться в столицу.

Михаил Николаевич сладко зевнул, небрежно прикрыв рот затянутой в тонкую белую перчатку рукой, окинул гостей рассеянным взглядом и лениво кивнул:

- Да, пожалуй, вы правы. Пресная провинциальность меня преизрядно утомила.

Ярослав Макарович церемонно попрощался с губернатором и всем его многочисленным семейством, после чего раскрыл переход и, ненавязчиво оторвав Михаила Николаевича от очередной смущающейся красавицы, покинул праздник. Стоит отметить, что после ухода высоких гостей торжество не только не завершилось, но даже наоборот, стало оживлённее, словно с каждого гостя сбросили незримые путы, ледяные чары, сдерживающие и не дающие говорить в полный голос и веселиться от души.

***

Уже в санях, начисто позабыв о притулившемся на облучке кучере, Михаил Осипович схватил супругу за руку и засипел ей в ухо, брызгая слюной и обдавая её горячим зловонным дыханием:

- Найди, слышишь, найди его!

- Конечно, дорогой, - Анфиса мягко погладила мужа по щеке, - если он жив, я обязательно найду его. Успокойся, тебе вредно волноваться.

Михаил глубоко вздохнул, поморщился, прижав руку к груди, и прохрипел:

- Порошки дай… Сердце прихватило…

Анфиса всплеснула руками, суетливо полезла в сумочку, поспешно достала белый бумажный пакетик, свёрнутый фунтиком, и протянула его Михаилу. Тот капризно поморщился, недовольно дёрнул щекой:

- Воды дай рот прополоскать. От этих порошков горечь страшная.

Женщина беспрекословно протянула небольшую серебряную фляжку, причудливо украшенную накладкой из золота. Михаил Осипович привычно всыпал в рот порошок, жадно запил его водой, прополоскал рот и, удовлетворённо откинувшись на спинку саней, хлопнул в ладоши и приказал:

- Гони!

Кучер послушно свистнул кнутом, рассекая стылый морозный воздух, кони рванули вперёд, выпуская из ноздрей пар, точно легендарные огнедышащие твари, о коих горазды вещать всевозможные лгуны, выдающие себя за бывалых путешественников.

Не успели сани затормозить у ворот поместья, как Анфиса поспешно выскочила и бросилась к себе, на ходу приказав слугам её не беспокоить. Горничная, потянувшаяся было принять у барыни шубу, получила огненной вспышкой по рукам и быстро отпрянула, пряча спалённые руки под передником.

- Ко мне не входить! – ещё раз для острастки рявкнула Анфиса, выпустила пару злых молний и бухнула дверью. Теперь ворожить можно было спокойно, запуганные слуги предпочтут на собственных волосьях удавиться, нежели потревожить барыню.

Женщина вытащила небольшое блюдо, положила на него размером с женский кулак серебряный шар, покатала немного, после чего медленно произнесла:

- Шар по блюду катаю, всё и всех я видаю. Шар по блюду крутись, Всеволод, мне явись, коли жив, покажись!

Шарик покатился по краю блюда, весело побрякивая на щербатой царапине. Анфиса затаила дыхание, до крови прикусив губу. Сейчас всё решится, именно сейчас и станет ясно: ошибся этот светский щёголь, та самая паршивая овца, портящая всё венценосное стадо, или же смог принести хоть какую-то пользу. Если блюдо опять, как и много-много раз до этого, ничего не покажет, значит, проклятый мальчишка всё-таки сдох тогда в придорожном трактире. И Михаил обречён. Анфиса всхлипнула, поспешно зажмурилась, прогоняя слёзы, а когда открыла глаза, замерла, боясь даже пошевелиться, во все глаза глядя на блюдо, кое стало подобно прихваченному морозцем окошку. И в этом окне отчётливо отражался смеющийся молодец, чью правую щёку рассекал шрам. Лицо Анфисы исказило кровожадное торжество, пальцы скрючились подобно когтям хищной птицы, в глазах заплясали дьявольские огни:

- Попался, щенок, - торжествующе прошептала женщина, звучно хлопнула себя по бокам, обернулась вороной и влетела в чародейское окошко, точно оно было настоящим.