Магия вероятностей. Магия пространства. Дилогия

ГЛАВА 15

"Слепок памяти. Разблокировка.

Я — Арнель Бринн, двадцати четырёх лет, дочь аптекаря. Едва мне исполнилось шестнадцать, я прошла проверку и моя мечта исполнилась — у меня выявили магический дар. Я прыгала от счастья почти до потолка своей маленькой комнаты — ведь это означало, что я не буду больше помогать родным в аптеке и не выйду замуж за травника, поставляющего нам товары для лекарств — меня ждёт новая долголетняя жизнь, наполненная чудесами, открытиями и свободой. Прощай, сумрачная аптека, прощай, задавака-братец, прощай, красавица-подружка Мириль, прощайте, родители, я буду всего лишь иногда навещать вас.

В академии магии я очень старалась учиться так, чтобы не быть отчисленной из-за неуспеваемости вслед за другими девушками. Многие из моих однокурсниц покидали академию с обвинениями в адрес ректора, который якобы ненавидел всех женщин, вот и не давал им учиться здесь. Но господин Молинн был прав, он просто словно бы видел нас насквозь, и мне ли было не знать, к чему на самом деле стремилось большинство отчисленных девушек. К удачному замужеству, конечно. Ректор считал, что для этого им не нужно академическое образование, и тратить на них усилия преподавателей и ресурсы академии словно бы унизительно для него, Цертта Молинна. Когда я это осознала, у меня тоже был выбор — устроить личную жизнь с теми преимуществами, которые даёт обладание магическим даром, или посвятить себя учёбе и выбранной профессии. Я выбрала второе и отдалась этому всей душой. А нашим ректором я просто стала восхищаться, как и почти все тут служащие.

Когда определилась разновидность моего магического дара, что я — артефактор, это было неожиданным, но моментально породило во мне интерес к науке артефакторике и ко всему разнообразию артефактов, известных в мире. На старших курсах я уже стала настоящим энтузиастом этой науки, а после окончания академии, когда я осталась здесь на практике, чтобы идти и дальше по научной стезе, всё для меня и началось — знакомство с личными записями артефактора Ромиуса, создателя и первого ректора нашей академии, которые мне позволил прочитать господин Молинн у себя дома, в его библиотеке, и одновременно с этим — моя любовь. Любовь к Цертту Молинну, самому замечательному мужчине в мире.

Но если в научной деятельности для меня после этого открылись новые горизонты, то моя любовь с момента своего рождения была обречена. Цертт Молинн не только не любил меня, он, казалось, не любил саму любовь как таковую. Если какие-то легкомысленные студентки, надеясь на послабление в учёбе, принимались строить ему глазки — они вылетали из академии в первую очередь. Если между взрослыми работниками академии завязывались любовные связи, ректор словно носом чуял эти флюиды и бдительно следил, не скажутся ли они на качестве работы этих людей. И когда, по его мнению, сказывались в сторону ухудшения — работников ожидало увольнение. Столь же безжалостное, сколь и отчисление флиртующих студенток. Все старожилы академии знали это свойство господина ректора, и тщательно скрывали свои любовные интересы от него.

Пришлось скрывать и мне. О, как же это невыносимо — когда тебя всё время тянет к любимому словно магнитом, но ты должна не только сдерживать внешнее проявления этого, ты должна постоянно контролировать себя, чтобы даже не попадаться ему на глаза чаще обыкновенного. Много раз у меня возникало желание открыться ему и покончить с этим мучением. Но я боялась. Боялась навсегда потерять и связь с ним, и возможность заниматься наукой в стенах академии.

Читая личные записи Ромиуса, которые он вёл с самого начала изучения своей профессии, я постепенно выяснила, что они смолоду очень дружили — Ромиус, Цертт и ещё Валент. А потом в их дружбу вмешалась женщина по имени Оксандра, которая полюбила Цертта и которую полюбил Валент, и что-то произошло. Ромиус не писал прямо, и я сделала выводы из разрозненных замечаний, что он посвятил много времени созданию какого-то артефакта, который, оказалось, сыграл роковую роль для друзей. В результате его применения Оксандра погибла, Валент вскоре исчез, а Цертт вместо любимой им целительской магии обрёл дар некроманта, за что он сильно обозлился на мёртвую уже Оксандру и на саму любовь, ломающую жизни.

Господин Молинн видел мой неиссякающий интерес к науке, не видел моей любви к нему, и доверял мне. Он даже показал мне первые смешные артефакты, созданные лично Ромиусом — например, артефакт, заставляющих молчать всех птиц, пролетающих или сидящих на ветках возле лесной полянки, на которой Ромиус изволил порой дремать. Впоследствии, когда я закончила читать записи Ромиуса и изучила все имеющиеся у нас выдающиеся научные труды по артефакторике, я поняла — мне практически уже нечего делать в этой науке, кроме как поддерживать собой её существование. Но не развивать её. Я могу лишь создавать копии тех артефактов, что были созданы до меня, изучать их, а придумать что-то своё, такое, что я могла бы предложить всему миру, у меня не получалось. Это вызвало разочарование.

И тогда я решила совершить свой научный прорыв. Мне захотелось, чтобы Цертт хотя бы с тенью того же доброго чувства, с которой он упоминал имена Ромиуса и Валента, упоминал и моё имя. Я захотела стать чем-то большим, чем практикантка магической академии.

Есть одна загадка, до сих пор не разгаданная нашей наукой — оракул. Расположенный в малонаселённых джунглях объект в форме наполненного водой колодца, который может показать смотрящему в его водную гладь то, что пожелаешь. Или того, кого пожелаешь. А может и не показать — никому не известно заранее. Рядом с объектом живут недружелюбные аборигены и они редко допускают до оракула посетителей. И уж тем более — не позволяют его исследовать. Поэтому до сих неизвестно, что из себя представляет этот оракул — случайное природное создание самих магических стихий или это древнейший артефакт, сделанный гениальными магами, когда-то жившими на нашей планете? Для артефакторики этот вопрос является очень важным, и человек, получивший ответ на него, навсегда войдёт в анналы истории науки всего мира.

Недавно я получила согласие своего любимого ректора на экспедицию. Уезжая в одиночестве в этот опасный путь, я решила оставить в академии две вещи — свой слепок памяти и самостоятельно сделанный артефакт из камня, синхронизированный своим сиянием с биением моего сердца. Слепок памяти я оставлю на случай, если не вернусь — пусть его когда-нибудь разблокируют, и память обо мне ещё поживёт в чьей-то душе. А "сердечный" артефакт я оставлю Цертту — чтобы он знал, что моё сердце продолжает биться. И может быть, он поймёт, что это сердце бьётся для него.

Вот и всё, я полностью готова. Сейчас сделаю слепок памяти, вручу камень-сердце Цертту и надолго покину стены родной академии. Перед отъездом навещу родных и попрощаюсь с ними тоже. Если всё же со мной случится непоправимое, я прошу того, кто прочтёт мою память — пожалуйста, скажите Цертту Молинну, что практикантка Арнель Бринн очень любила его. Прощайте".

Открываю глаза. Память Арнель медленно уходит от слияния со мной в категорию просмотренных фильмов или прочитанных книг. Только идеально запомнившихся.

— Что вы чувствуете, леди? — обеспокоенно спросил целитель.

— Чувствую — себя, доктор, — усмехнулась я повторению ситуации.

— Ну? Скажешь что-нибудь? — спросил меня Цертт по-хидейрски.

— Скажу… что мне, похоже, больше нет нужды быть студенткой академии магии. Я её успешно закончила. Только что. Можешь с чистой совестью выписать мне диплом.

— Тогда вставай и начинай заниматься делом, — сварливо приказал Цертт, не отреагировав на моё подначивание.

Когда мы возвращались с ним к его дому, я спросила:

— Ты ведь знал, да, что Арнель Бринн любила тебя? Конечно, знал.

— Конечно, знал, — повторил за мной Цертт, — Она не первая. И, боюсь, не последняя.

Я не стала задавать ему вопроса "Почему ты не дал шанса Арнель?" Мне и так было всё с ним ясно — позволь он открыться ей, и её постоянно выражаемые чувства будут мешать ему спокойно жить и работать. Он позволял ей находиться рядом с собой только до тех пор, пока она скрывала свою любовь. Жестоко? Но его тоже можно было понять.

Поэтому я только вздохнула. Было безумно жаль эту девушку, такую умницу и так настрадавшуюся, а главное, не дожившую до встречи со своей настоящей взаимной любовью… Интересно, она хоть успела разгадать загадку оракула?

— А как скоро после её отправки в экспедицию перестал сверкать её "сердечный" артефакт, который она тебе оставила?

— Где-то через неделю после этого, — ответил Цертт.

Я резко остановилась.

— Постой, но это ведь означает, что она даже не добралась до оракула? А она ведь боялась не вернуться именно в связи с опасностями, поджидающими её в джунглях!

— Мы тщательно искали её, но никаких следов не обнаружили. Выяснили только, что она посетила своих родных, а после этого ушла и словно бы просто исчезла.

— Просто исчезла… — повторила я, чувствуя озноб, прошедший по всему телу от этих слов.

Вот и меня, наверное, будет искать Седжиус, — прошила меня мысль, — и, если не найдёт, тоже решит, что я просто исчезла. Но я хотя бы его величеству письмо написала, что сама ухожу, и с принцем попрощалась. А всё равно, Седжиус там, конечно, волнуется.

— Цертт, поможешь мне послать письмо моим близким так, чтобы оно было не из Хидейры, а, скажем, из Мазнума, или ещё откуда-нибудь?

Тот презрительно покосился на меня, но ничего не ответил. Ну, не отказал, и то хлеб.

Дома после обеда Цертт показа мне свою библиотеку, где имелся удобный письменный стол, стул с меняющейся высотой и писчие принадлежности.

— Будешь работать здесь, потому что я дам тебе записи Валента. Это чтобы ты зря не повторяла в своей работе то, что уже исследовано им. Можешь в своём докладе ссылаться на его записи, но выносить их из этого дома я запрещаю. Ясно?

Я радостно закивала. Чувствовала себя примерно так же счастливо, как Арнель, когда ей пообещали дать записи Ромиуса. Всё-таки роднит нас с ней эта любовь к науке.

— Для полноценной работы селить тебя в студенческое общежитие нецелесообразно. Твоё тело недостаточно тренировано для студенческой жизни, ты наверняка даже ещё спишь днём.

Я опять осторожно кивнула.

— Поэтому будешь жить здесь. Но с условием, — угрожающе навис надо мной Цертт, — попадаться мне на глаза как можно реже и не обременять меня своим присутствием и пустой болтовнёй. Ясно?

После некоторой заминки я снова кивнула. Целесообразность в этом имеется, да.

— Если вдруг тебе всё это недостаточно ясно, предупреждаю — будешь мне надоедать — и вылетишь не только из моего дома, но и из академии. Тебе точно всё хорошо ясно?

— Да ясно мне, ясно! — вскипела я и пробормотала себе под нос, — достал уже, сволочь древняя.

— Хорошо, — довольно выпрямился Цертт.

— Теперь я рассказываю, — сказала я, — Днём после обеда я сплю по два часа, если удастся. Работать и бодрствовать я привыкла допоздна, а утром сплю дольше. Поэтому лёгкий завтрак предпочитаю съедать в качестве позднего ужина. По ночам я часто тайно тренировала портальную магию, и надеюсь, что теперь на территории академии смогу делать это открыто и днём. То есть мои тренировки должны продолжаться, как и возможность просто подвигаться. Ещё мне нужна постоянная горничная и, желательно если не собственный помощник, то доступ к твоему помощнику или секретарю. Иначе я так и буду вынуждена периодически дёргать тебя по всяким мелким вопросам. Ну и свободный вход в академию и выход из неё, чтобы не прыгать через ворота порталом каждый раз.