Любовь зла – полюбишь и мажора

Глава 2. Идиоты

Ярослав

Как же. Меня. Бесят. Все эти. Идиоты. Все! До единого! Ни одного, блин, нормального человека вокруг! Как так могло случиться, что на восемь миллиардов особей всего один я красавчик? А остальные – идиоты. Как на подбор. Даже батя мой, хотя, казалось бы, мэр… но о нём позже. Начнём с кузена, мать его растак через козла. Придурок чистой воды. Батя твердит, что это я виноват, мол, кто просил малахольного напаивать до белых чёртиков? А откуда мне было знать, что у этого дебилоида такая зашкварная реакция на огненную воду? Я вдвое больше могу выпить – и нифига. А этот – в милицию загремел! Что он там творил по пьяной лавочке в общественных местах, я даже вспоминать не хочу… и нет чтобы сразу мне позвонить, как проблемы начались – он принялся орать на всю улицу, что он племянник мэра и ему закон не писан. Долбаный провинциал… Нет, у нас тут тоже, конечно, не столица, но хоть элементарные понятия об этикете надо иметь! Хорошо, копы ему не поверили, вызвонили сначала тётку, матушку этого ху…торянина, но потом, конечно, и до бати дошло, однако ж забирать это мурло из обезьянника отправили меня. Как я бесился – ни в сказке сказать, ни пером описать. Похмелье, склад из голых тёлок (которых вполне можно было оприходовать ещё разок-другой) и полупустых бутылок… все мои друзья дрыхнут без задних ног, а я должен тащиться куда-то ни свет ни заря, вытаскивать этого утырка из-за решётки. Но отвертеться было нельзя. Батя наорал по телефону благим матом и заявил, что это всё моя вина – мне и расхлёбывать. Пришлось последние карманные в ментовке оставить, чтобы маргинала этого выпустили, а потом сразу оттуда с кривой похмельной рожей к царю-батюшке на поклон ехать. Как он орал и плевался! Как грозил оставить без денег и машину отобрать… Даже Станиславский бы поверил. Разумеется, я клятвенно пообещал взяться за ум: бросить пить и сдать все хвосты в универе, а уж после этого отправился к оставленным друзьям – один, без этого бесячего идиота-кузена. Вечеринка плавно перетекла в пикник за городом, потом ещё в одну вечеринку… Некоторое время жизнь шла своим нормальным чередом, а потом – закончилась.

Чесслово, мне в тот вечер показалось, что вот сейчас батя достанет ремень из брюк и отходит меня, как мелкого пацана. На самом деле, я даже и не помню толком, бил ли он меня когда-нибудь в детстве, а сейчас, в 23, уже явно поздно – это любой мало-мальски разумный человек скажет. Но "разумный" – это было не про моего отца в тот момент.

– Щщенок! – шипел он, то краснея, то бледнея попеременно. – Сопляк! С*кин сын! Что ж за наказание такое? И когда вся эта канитель закончится?! Наверное, с моей смертью… которой недолго ждать осталось, с таким-то сыном…

– Бать, да чё случилось-то? – стараясь унять дрожь в голосе, спросил, к счастью, трезвый я.

– Я тебе скажу, что случилось! – затряс он опять побагровевшей до синевы одутловатой физиономией. – Я тебе сейчас всё покажу! И кузькину мать, и где раки зимуют, и как моё имя из-за тебя, м*дака, на все корки полощут!

– Кто?! Где?! – изумился я, точно зная, что в последние дни никак на людях не отмечался. Бухал с друзьями и тёлками тихо на даче, без привлечения участковых и госнаркоконтроля.

– Во всех, мать их, пабликах города и области, чтоб им пусто было!

– Че-го? – изумлённо переспросил я. В первый раз слышал, чтобы батя упоминал это слово – "паблик" – в своей речи. – Ты что, следишь, о чём треплются эти неудачники на своих страничках в соцсетях?!

– Требование времени! – развёл руками отец. – Я не сам, конечно, для этого есть специальные люди в администрации, но – да! Нынче, Ярик, рейтинг политика на чёртову половину складывается из вот этих, как ты их называешь, трёпов неудачников, и они, мать их за ногу, всем растрепали, до каждой бабушки в Одноклассниках донесли, какое у меня в семье выросло чудо чудесное, как я ему позволяю о простых людей ноги вытирать, а полиция это дело доблестно прикрывает!

– Да ничего я не вытирал, па, мамой клянусь! О чём речь-то вообще? Где, когда, кто свидетель?

– Да вот, на, смотри, читай, раз у тебя от пьянок да разврата память отшибло!

Он сунул мне под нос свой смартфон с открытым на нём сопливо-слёзным постом в одной из популярных соцсетей на тему того, как я, распоследнее ничтожество и мерзавец, беспардонно нарушаю правила дорожного движения, а также по-хамски отношусь к социально беззащитным группам населения. Что батюшка мой подаёт мне пример, обустраивая город для их удобства только в центре – там, где федеральные комиссии смотрят – а все остальные участки небрежно игнорирует. Мол, инвалидам и так тяжело – так ещё притесняют их без всякого повода личности, ничего из себя не представляющие, наживающиеся на народном горе и относящиеся к нему (народу) при этом без малейшего уважения. А блюстители порядка отважно отводят глаза.

К посту прилагались фото моей тачки, брошенной на пешеходном переходе, и какого-то мальчишки в кресле-каталке на её же фоне, со спины.

Писец!

– Так можно любой поступок наизнанку вывернуть! – оскорблённо произнёс я. – Подумаешь, поторопился, оставил машину в неположенном месте – можно подумать, я спецом этого мальца оскорбить хотел или создать для него неудобства!..

– Неет, не специально! – опять начал расходиться батя, уже было подуспокоившийся, пока я читал пост. – Ты, сопли кусок, только на пьянки свои с дружками специально ездишь, а всё остальное тебе до пупа! Сколько раз я с тобой об этом разговаривал? Сколько объяснял, просил, угрожал? Не порти мне репутацию – сам же себе яму роешь! Но теперь – всё! Баста! Надоело за тобой, как за шкодливым псом, г**но подбирать, улаживать, умасливать, затирать… Иди и сам ситуация исправляй, я больше не собираюсь вписываться в эту канитель!

На глубине души закопошилось нехорошее предчувствие.

– В к-каком смысле – исправляй?

– В самом что ни на есть наипрямейшем! Исправительные работы тебе подписал, на сто часов!

В животе похолодело:

– Какие работы?! Где?!

– Общественно полезные! А где именно – мне всё равно, это инспектор решает. Лишь бы подальше от меня. Достал ты, Яр, сил нет. Всё, иди с глаз долой!

Сказать, что я охренел – это ничего не сказать. Отцу пришлось физически вытолкать меня из своего кабинета, потому что случившееся никак не укладывалось в моей модно подстриженной и дорого парфюмированной голове. Я не только дар речи потерял, но и движения – лишь в голове беспокойно метались мысли: ну почему вокруг одни идиоты? Как они не понимают, что ни на каких общественных работах толку от меня не будет – я же ничего не умею!!!