Условия и Положения

Глава 26

АЙРИС

Кризису требуется три дня, чтобы репортер опубликовал статью о нас. Я надеялась, что результаты будут многообещающими, но она превзошла мои самые смелые ожидания.

— Я же тебе говорила! — Я швыряю телефон на стол Деклана.

Он хватает его и перечитывает статью, в которой рассказывается, как инсайдер узнал о скрытой стороне Деклана Кейна. Оказывается, самый холодный человек в Чикаго питает слабость к одному человеку во всем мире — ко мне.

То, как репортер описывает наши отношения — это что-то из фильма. Нашептанные секреты при свечах. Украдкой бросали взгляды, когда один из нас смотрел в другую сторону. Поцелуй под звездами, когда мы оба совершенно не обращаем внимания на окружающий мир.

Он хмурится.

— Этого никогда не было.

— Это колонка сплетен, а не журнал «Уолл-стрит». Они здесь не для того, чтобы излагать факты.

— Удивительно, что они все еще работают с таким менталитетом.

— Потому что такие статьи, как наша, уже миллион раз читают и считают. Только рекламные деньги должны держать их на плаву. — Его глаза расширяются.

— Миллион? Она была опубликована час назад. — Я ухмыляюсь, опускаясь в кресло напротив него.

— Я же говорила, что это сработает.

— Я никогда не сомневался в тебе с самого начала. — Он говорит с такой искренностью, что моя грудь сжимается от молчаливого ответа.

Я отклоняюсь с юмором.

— Лжец.

— Это человеческая природа.

— Нет, это твоя природа.

— Это завело меня так далеко.

— Нет. Это все благодаря тому, что твоя фамилия значится на здании. — Поддразниваю я.

— Наша фамилия. — Я закатываю глаза.

— Уже быстро избавляешься от меня, жена? — Почему-то одно слово, кажется, вызывает прилив тепла от моей головы до кончиков пальцев ног.

Опасность. Красная тревога. ДЕФКОН опять активирован.

Поэтому я делаю то, что всегда делаю, когда Деклан пробуждает в моей груди чувства, которым там не место.

Я убегаю.

Оказывается, я могу так долго избегать Деклана только тогда, когда мы живем в одном доме. Ему не требуется много времени, чтобы найти меня, пытающуюся осушить кастрюлю с кипящей водой одной рукой.

— Ты снова пытаешься попасть в отделение неотложной помощи? — Я не успеваю объяснить, как он врывается и забирает у меня кастрюлю. Он свирепо смотрит. — Если ты хотела моего внимания, то это не способ его получить.

Мой рот открывается.

— Я не пытаюсь привлечь твое внимание. — Напротив, я пытался избежать этого любой ценой — к черту ожоги третьей степени.

— Тогда что ты делаешь? — Он опустошает кастрюлю с макаронами без моей просьбы.

— Готовлю. — Я стискиваю зубы, чтобы не сказать больше.

Почему, когда я не хочу говорить, он ничего не может с собой поделать? Несправедливость всего этого не ускользнула от меня.

Он ставит пустую кастрюлю обратно на плиту.

— Уверяю тебя, варить макароны — это не готовка.

— Ты не мог бы уйти, пожалуйста? Я стараюсь есть спокойно.

Иметь дело с ним на работе — это одно, но когда он в моем пространстве ведет себя более свято, чем ты, я не хочу проводить ночь.

Ты просто злишься, потому что тебе нравится, когда он рядом.

Он медлит, как тень, пока я накладываю себе на тарелку большую порцию макарон.

— Тебе следовало попросить меня о помощи. — Я ощетиниваюсь.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи.

— Ты могла бы одурачить меня тем, что изо всех сил держалась за эту ручку.

— Разве тебе не нужно быть где-нибудь еще? Может быть, есть какой-нибудь захватывающий документальный фильм о электронных таблицах или отчетах о расходах, под которые ты можешь заснуть? — Он смеется, и мне кажется, что облака расступились и небеса одарили нас чудом.

О, Айрис. Вот так все и начинается.

Я узнаю тепло, просачивающееся через мою грудь, когда он улыбается мне.

Я ненавижу это. Мне это нравится. И я, кажется, не могу остановить себя от того, чтобы жаждать его еще больше.

Он улыбается.

— Вообще-то я спустился поесть.

— Отлично. Тогда я оставлю тебя наедине с собой. — Я смачиваю спагетти соусом для пасты, прежде чем отойти от стойки. Я наведу порядок позже, когда Деклан уедет.

— Или ты можешь остаться.

— Что? — Я моргаю.

— Я никогда не говорил, что ты должна уйти.

Черт. Если я уйду, то покажусь неподготовленной к длительному общению с ним без присмотра взрослых.

Наверное, потому, что это правда.

Одно дело проводить с ним время в офисе, и совсем другое — общаться с ним в стенах нашего дома.

Я качаю головой.

— О нет. У меня все равно были планы поесть наверху. — Его взгляд падает на салфетку и блестящие столовые приборы, которые я ставлю на стол. Когда он снова поднимает голову, его глаза, кажется, светлеют.

— Я заставляю тебя нервничать?

— Нет. — Отвечаю я слишком быстро.

Его улыбка становится шире.

Неудивительно, что этот человек не часто улыбается. У мира не было бы ни единого шанса против него, если бы он использовал ее чаще.

Он открывает шкафчик и хватает пустую тарелку, прежде чем загрузить ее здоровым количеством спагетти.

— Если тебе от этого станет легче, мы могли бы поговорить о работе. — Мое испуганное выражение лица невозможно скрыть.

— И как это должно заставить меня чувствовать себя лучше?

— Потому что это нормально.

— Это не делает все правильным! — Я смеюсь.

Кожа вокруг его глаз напрягается.

— Я уступаю. Никаких разговоров о работе.

— Хорошо. Но только потому, что вы, кажется, отчаянно нуждаетесь в компании. — Я падаю на барный стул с поражением.

За то ограниченное время, что мы с Декланом общались в доме мы никогда не ели вместе. Кажется, он всегда занят в своем кабинете, пока я готовлю для него печальную еду. И в отличие от нашего фальшивого свидания, это кажется интимным. По крайней мере, значительно более интимно, чем еда в ресторане, полном людей.

Он садится рядом с салфеткой, которую я ставлю для себя.

— Итак… — Я хватаю вилку.

В его глазах отражается веселье, когда он позволяет мне заикаться в тишине.

— Мне не нравится игра, в которую ты играешь.

— И что это за игра? — Он хватается за вилку и вертит ее в макаронах. Его локоть касается моего, и я втягиваю воздух от ощущения, поднимающегося вверх по моей руке.

— Ты чертовски хорошо знаешь, о чем я говорю.

— Я рисую пустоту.

Он раздвигает свои бедра, и одно из них касается моего. Я бросаю на него свирепый взгляд и поднимаю вилку.

— Еще раз дотронься до моей ноги, и я буду вынуждена принять физические меры. — Его голова откидывается назад.

Смех Деклана — это оружие массового обольщения, и я — его самая большая мишень. Это грубо и непрактично, и от этого у меня мурашки бегут по спине.

Я растворяюсь в табурете, позволяя звуку омыть меня, как теплый летний день. Меня охватывает чувство гордости за то, что кто-то вроде него так смеется, учитывая, как сильно он этому сопротивляется. Это похоже на мою собственную сверхдержаву и тайну, которую я планирую защищать.

Деклан всхлипывает, возвращаясь к реальности и откусывая кусок от своего ужина.

— На вкус как будто из коробки. — Я смеюсь.

— Я никогда не была хорошим поваром. Обычно к тому времени, когда я возвращаюсь домой, мне везет, если у меня есть мотивация вскипятить немного воды.

— Я могу приготовить завтра, если тебе интересно. — У меня отвисает челюсть.

Неужели этот разговор вообще происходит на самом деле?

— Я и не знала, что ты умеешь готовить.

— Представь, если бы я не умел. Я буду есть вареную лапшу всю оставшуюся жизнь, как кто-то, кого я знаю.

— Три года. — Его брови сходятся.

— Что?

— В течение следующих трех лет. Не всю жизнь.

— Верно. — Его голос лишен эмоций.

Я толкаю его локтем.

— Но я все равно приглашу тебя завтра на ужин. Я все равно не думаю, что смогу переварить еще одну ночь пасты.

— Из всех, для которых ты могла бы меня использовать, ты предпочитаешь мои кулинарные навыки?

— Не понимаю, почему бы и нет. Не похоже, что у тебя есть что-то еще для меня. — Мой комментарий приносит мне смертельный взгляд.

— Ты точно знаешь, как заставить мужчину почувствовать себя особенным. — Его губы изгибаются, возвращая меня в ту ночь, когда вся наша жизнь изменилась.

— «Особенный» — последнее слово, которое я бы использовала чтобы описать тебя. — Повторяю я его слова с нашей помолвки. Его взгляд держит меня в заложниках.

— Какое слово ты бы тогда использовала?

— Это неприлично.

— Тем лучше. — Я качаю головой. — Тогда спроси, каким словом я бы описал тебя.

Я действительно не должна, но любопытство побеждает.

— Ладно. Какое слово? — В том, как он смотрит на меня, когда произносит его, есть что-то такое, что заставляет бабочек летать у меня в животе.

— Yuánfèn. — Я моргаю.

— Мне очень жаль. Это был английский?

Я уже нахожусь в крайне невыгодном положении, когда речь заходит о языке, на котором я говорю каждый день, не говоря уже об иностранных языках.

Кажется, он втянут в какую-то шутку с самим собой.

— Нет. — Я достаю телефон и пытаюсь найти слово, основываясь на своем правописании, но, должно быть, я сильно его разделываю.

— Ты можешь повторить за меня? Медленно. — Он повторяет это снова — на этот раз с фонетическим разбиением согласных и гласных, что должно быть достаточно легко для любого, кроме меня, чтобы разобрать. Мои пальцы зависают над клавишами, и я изо всех сил пытаюсь произнести слово, которое он сказал, но единственное, что приходит на ум — это ты ан фан.

— Хочешь моей помощи? — Его голос понижается, заставляя меня чувствовать себя беспомощной.

Мне хочется швырнуть телефон в ближайшую стену. Слезы наполняют мои глаза, но я смаргиваю их. Показывать слабость перед Декланом — все равно, что размахивать красным флагом перед быком.

— Я отказываюсь это делать. В любом случае это, наверное, ругательство. — Я сжимаю телефон мертвой хваткой и спрыгиваю с барного стула.

— Для тебя это может быть так. — Его шутка не проходит мимо ушей.

Я слишком далеко зашла, чтобы сделать что-то, кроме как уйти, прежде чем признаюсь в чем-то, чем не готова поделиться.

— Куда ты идешь?

— В постель. — Я даже не оглядываюсь на него.

— Что случилось? — Скрип его табурета толкает меня к действию. Я делаю более длинные шаги. Я уже на полпути к лестнице, когда его рука хватает меня за локоть. — Что произошло?

Я не могу смотреть ему в глаза и отвечаю:

— Я просто устала. — Я выдергиваю руку из его хватки, и на этот раз он позволяет мне легко убежать.

Я поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и все это время взгляд Деклана прожигает мне спину. Только когда я оказываюсь в уюте своей комнаты, я выпускаю все это наружу. Я хватаю подушку, зарываюсь в нее лицом и даю волю слезам.

Я плачу по девочке, над которой издевались на протяжении всей учебы. Той самой, которая стала ходячим посмешищем в классе и которую называли всеми ужасными именами в учебнике. Слезы текут по той версии меня, которую высмеивал ее отец, пока ее матери не пришлось вмешаться, только чтобы увидеть, как ее уничтожают его столь же злобные слова. Тот самый человек, который сделал из себя работающую женщину, несмотря на всех тех, кто говорил ей, что она никуда не пойдет в жизни, потому что даже не умеет читать.