Спецгруз из Мурманска

— Как и тебе, — отвечал он. — Но ты готов рискнуть, не так ли?

— Я — другое дело, — возразил я. — Даже при примерном поведении мне сидеть чуть ли не три года. Это очень много. Кроме того, если я не добуду доказательств, позволяющих пересмотреть решение трибунала, какое меня ждет будущее?

— А я? У меня что, нет чести? Думаешь, я хочу, чтобы люди говорили: «О, Берт Кук, который три года сидел в Дартмуре за мятеж»? Я хочу, чтобы меня уважали. Вот так-то. Если ты бежишь, то бери меня с собой. Если нас поймают, значит не судьба, за все ответим вместе. Я знаю, где сейчас Рэнкин, и хочу быть рядом, когда ты будешь говорить с ним. Он не их тех, кто держит язык за зубами. Если ему есть что сказать, он скажет все, что знает.

Я начал возражать, но Берт схватил меня за плечо. Его голос дрожал.

— Послушай, Джим, один я пропаду. Пока ты со мной, все нормально. Я набираюсь сил, глядя на тебя. Не оставляй меня, Джим. Ради Бога, не оставляй. Я этого не вынесу, честное слово, не вынесу. Ты уже раз спас мне жизнь. Я пойду с тобой, ладно?

Что я мог ответить? Конечно, он поступал глупо, недальновидно, но я протянул ему руку.

— Если ты этого хочешь, Берт, я буду только рад. Все будет в порядке. Мы доберемся до Рэнкина.

— Во всяком случае, попытаемся, приятель. — Берт крепко пожал мне руку и широко улыбнулся.

На том и порешили. Утром Скотти передал мне ключ, сделанный по моему слепку.

— Гарантии не даю, — прошептал он, — но желаю удачи.

Это было в четверг. Вечером нам простучали, что завтра в восемь вечера в Борстале начнется бунт. Темнело у нас раньше. Мы решили бежать в девятнадцать сорок пять. Единственная трудность заключалась в том, как оказаться в это время вне камер. Вот тут нам помог Скотти. Он столько думал о побеге, что играючи разделался с таким пустяком. Он отстучал мне, что его с приятелем включили в команду по переноске угля после завтрашнего ужина. Эта работа обычно занимала от полутора до двух часов. Его идея заключалась в том, что на перекличке мы должны выйти вперед, когда охранник назовет их фамилии. Если мы не будем лезть ему на глаза, он не заметит подмены. Он же и его приятель вернутся в камеры, скажут, что не смогли таскать уголь, поскольку-де плохо себя чувствуют, а нас, мол, поставили вместо них. Тем самым наше отсутствие в камерах ни у кого не вызовет подозрений. А дальше все зависело от нас самих.

В пятницу, в шесть вечера, охранник выкрикнул фамилии двадцати заключенных, назначенных на переноску угля. Он не отрывал взгляда от списка и, естественно, не заметил, что мы с Бертом заняли места Скотти и его приятеля. Пять минут спустя мы уже засыпали уголь в мешки.

— Ключ у тебя, приятель? — прошептал Берт.

— Да, — ответил я.

Больше мы не разговаривали, занятые своими мыслями. Накрапывал мелкий дождь, медленно опускались сумерки. Над Дартмуром висели низкие тяжелые облака, над болотами клубился серый туман. Погода благоволила к нам. До наступления ночи оставались считанные минуты. Я взглянул на часы. Самое начало восьмого. От свободы нас отделяли три четверти часа.