Подводная лодка (The Boat)

***

У Старика на лице все еще была полубессознательная улыбка, когда я вернулся в непривычное великолепие салона. Он неловко поерзал в кресле, как будто бы не доверял мирной атмосфере.

Капитан спросил его, как прошло наше патрулирование.

Старик нервно заерзал. «Ну, да — они действительно в этот раз чуть было нас не прихлопнули. Вы бы поразились, что может вынести лодка проекта VII–C».

Он кивнул, показав этим, что эти крупицы информации были более чем достаточны, чтобы донести до слушателя всю историю.

Батарея бутылок была выставлена на стол. Бременское пиво, немецкая зерновая водка, французский коньяк, испанское красное вино.

Кто-то постучал в дверь. Она открылась, и появились двое в плащах. Они сняли свои мягкие шляпы и быстро оглядели собравшихся, как полицейские в поисках подозреваемого.

«Господин Зеевальд, представитель нашего военно-морского атташе», — услышал я.

Его спутник, похоже, был каким-то агентом. Старший помощник и Стармех проскользнули в салон вслед за вошедшими. Стало довольно тесно.

Мое сердце заколотилось. Мы скоро узнаем, сойдем ли со Стармехом на берег, или же пойдем вместе со всеми мимо Гибралтара.

Появились еще кресла. Старик пролистал какие-то бумаги, что передал ему с официальным поклоном более высокий из двоих гражданских. Затем он посмотрел на Стармеха поверх прочитываемых бумаг: «Разрешения не дано, Стармех — он не согласны с самой идеей отпустить Вас».

Я не осмеливался взглянуть на Стармеха. Мои мысли неслись наперегонки: то же самое должно было относиться и ко мне. Ну и ладно, наверное — все к добру.

Я вынудил себя улыбнуться.

Старик тоже не мог покинуть лодку — никто не мог — а Старик был бы потоплен без Стармеха. Да, наверняка. Были ли я напуган? Нет, Старик вытащит нас всех из любой передряги. Но тут было еще одно соображение: U-A созрела для ремонта. Все эти повреждения, а мы могли произвести лишь временный ремонт…

Виго был в Испании. На некоторое время мы были в безопасности здесь, в Испании. Я посмотрел на часы: почти полночь. Медленно новость стала доходить до сознания. Посмотри на ситуацию с положительной стороны, говорил я сам себе. Это ведь не было обещано точно — и никогда не было. Все равно, чувствовал ли бы я себя настолько разочарованным, если бы не поверил в план Старика?

Конечно же, нет — я бы держался за мысль, что Виго означало бы конец дороги для нас обоих. Я не хотел допустить сам себе эту мысль, вот и все.

Не показав в самом начале какого-либо энтузиазма в отношении планов Старика списать нас на берег, я мог вести себя так, будто ожидал отказ с самого начала. Никаких признаков сожаления. Не дали разрешения? Вполне честно. Но как же Стармех? Для него это должно быть горькой пилюлей.

Старик воспринял новости с огорчением — это было ясно написано на его лице. Казалось, он обрадовался, когда двое в плащах дали ему новую тему для разговора, но он все равно был похож на фермера, посевы которого побило градом. Подпорки елейного, подобострастного, выкручивающего руки подхалимажа превратили сцену в грубую мелодраму. Контраст между нашим достойным хозяином и двумя коварными негодяями был уж чересчур отталкивающим.

Но как мы сами выглядели? Я изучал Старика глазами постороннего человека. Я-то еще смотрелся достаточно презентабельно в своих просоленных брюках и полувыстиранном свитере, но он выглядел так, как будто его вытащили из ночлежки посреди ночи. Его борода была столь же неухожена, как и волосы. На борту мы все не обращали внимание на вид его обветшавшего свитера, но здесь, в этом ярком свете, на фоне сверкающих панелей салона даже я был ошеломлен степенью его распада. Справа, над его ребрами, зияла дыра величиной достаточной, чтобы он мог туда просунуть голову. Ко всему еще смятая рубашка, затасканная фуражка, рваные брюки…

Я в первый раз заметил, насколько он выглядел бледным, с провалившимися глазами и изнуренным. Что же до Стармеха — он мог играть Мефистофеля безо всякого грима. Последние несколько дней создали хаос в его внешнем виде. Идти ему прямо в тринадцатый поход без отдыха на берегу — это было чересчур.

Старик явно страдал, что не может отвязаться от двоих гражданских. Он делал гримасы на своем морщинистом лице, отказался от предложенных сигарет и едва отвечал на вопросы.

Я узнал, что «Везер» был интернирован в начале войны и стал чем-то вроде плавучей базы, время от времени принимал бункер и торпеды — все это при строжайшей секретности, разумеется — чтобы не нарушить нейтральность Испании.

Я дивился на хищнические лица двоих в плащах. Высокий: хитрый и коварный, со срастающимися бровями, набриллиантиненным пробором, с усами, бакенбардами и привычкой встряхивать манжетами, чтобы показать толстые золотые запонки. Другой: заросшие волосами уши, смуглый, фальшивое дружелюбие. От них обоих за версту воняло гестапо, хотя один из них называл себя представителем военно-морского атташе. Для закулисных конспираторов они были неестественно плохо замаскированы — их выдавали лица.

Из нескольких обрывков полурасслышанного разговора я понял, что нам даже не разрешать отправить почту. Слишком рискованно, дипломатические затруднения, вражеские агенты, ничего не должно просочиться…

Это будет означать зловещие предчувствия дома. Поход уже длился ненормально долго, и один Бог знает, сколько еще времени пройдет, прежде чем мы сможем отправить свои письма. Я мог представить лица команды, когда они услышат, что могут продолжать свои письма, которые столь усердно писали последние несколько дней.

А гардемарин — как он это все воспримет? Я бы хотел, чтобы он никогда мне не рассказывал о своем романе. Утешение романтических юношей — в этом я не был силен.

Как будто сквозь вату в ушах я слышал болтовню гражданских, усердно старавшихся преуспеть в общении. «Одну на дорожку, Командир!» — «А теперь за следующую встречу, Командир!» — «Это должен быть интересный поход, Командир…»

Поскольку я знал Старика, то меня не удивляло, что он отвечал на вопросы грубо и односложно. Они добились от него столь же малого, спросив его в упор — были ли у U-A какие-нибудь победы. Он лишь угрюмо уставился на одного, потом на другого, подождал, пока его молчание станет их нервировать и произнес «Да».

Я видел, что его мысли все время бродят где-то вдалеке. Непроизвольно я глянул на его руки. Он крепко сжимал их, как делал всегда, когда был в затруднении.

Наконец он кивнул мне.

«Мы пойдем разомнем ноги», — пояснил он собравшимся.

Резкий контраст между духотой салона и холодным ночным воздухом перехватил мне дыхание. Я чувствовал запах топлива. Животворящая кровь снова вливалась в наши вены. Старик направился в корму таким быстрым шагом, что я с трудом поспевал за ним. Достигнув кормовых лееров, он повернулся и облокотился на них. За носом спасательной шлюпки я различал огни Виго. Два сверкающих каната с нанизанными жемчужинами поднимались параллельно друг другу, отмечая улицу, шедшую вверх по склону.

У причала был ошвартован эсминец, ярко освещенный. Неподалеку дуговые лампы горели на борту сухогруза. Пока я наблюдал, одна из его грузовых стрел повернулась.

Глядя вниз, я увидел круглый желтый диск нашего открытого носового люка. Люк камбуза в корму от боевой рубки тоже был открыт. Были слышны голоса: «Поглядите на эту замарашку!» — «Кончай болтать и давай тащи — тебе тоже достанется».

Приглушенные банные песнопения доносились из чрева «Везера».

Я был странно возбужден мерцающими огнями уличных ламп на берегу. Казалось, они испускают миазмы совокупления. Я улавливал знойный запах постелей, тяжелый, как благоухание цветения азалий, теплый и молочный аромат женской кожи, насыщенные запахи талька, резких анчоусных испарений влагалища, дешевой парфюмерии, спермы.

Отрывочные крики, полукоманды и металлический лязг вплывали нам в уши.

«Ну и суматоха», — произнес Старик.

Я чувствовал, что ситуация не нравилась ему. «Те рыбацкие лодки», — вдруг сказал он. «Их команды заметили нас — не могли пропустить. А как насчет всех людей на борту этой посудины — кто знает, можно ли им доверять на все сто процентов? Любой мог быстренько просигналить фонариком на берег. Как бы там ни было, мы уйдем раньше, чем запланировано и выйдем тем же путем, что и вошли — не по южному фарватеру, даже если наш друг будет рекомендовать его. Если бы только у нас было бы немного больше воды под килем…»

Голубые вспышки на берегу, как искры от короткого замыкания: еще один трамвай. Бриз продолжал шуметь над водой. Гудели сигналы автомобилей, груз с грохотом падал в трюм сухогруза. Затем наступила тишина.

«Где, черт возьми, они достали торпеды?» — спросил я.

«Другие подлодки — лодки, возвращающиеся на базу с полным боекомплектом. То же относится и к топливу. «Везер» сохраняет все излишки до тех пор, пока они снова не понадобятся».

«Как эта система работала до сих пор? Я понимаю, что мы не первые здесь».

«Абсолютно верно», — ответил он. «Три лодки пополняли припасы здесь до этого. Две из них пропали».

«Где?»

«Если точно, то трудно сказать. Все, что мне известно, это что здесь может быть британский эсминец, крейсирующий туда-сюда у южного входа в бухту. Я не представляю такое каперство — это как будто из фильма про шпионов».

Снова послышались песни, на этот раз изнутри U-A. Кто-то приспособил непристойные слова к мелодии «Интернационала».

Я увидел, что Старик ухмыляется в неясном свете отдаленных дуговых ламп. Он некоторое время слушал, а потом продолжил.

«Безопасность здесь недостаточная. Вся эта операция просто рискованна».

На меня вдруг неожиданно нахлынуло жгучее чувство осмысления. Коробочка испанских спичек на столе в салоне была мне знакома.

«Местные спички», — произнес я. «Я их раньше видел».

Казалось, Старик не слушал меня. Я попытался снова. «Эти спички на столе в салоне — я видел такие же».

«Правда? И где же?» — пожал он плечами.

«В Ла Бауль, на столе в Café Royal. Номер Первый из команды Мертенса вертел их в руках. Мне особенно запомнилась этикетка».

«Так значит, Мертенс был здесь раньше нас — это интересно».

«Коробка спичек исчезла. Никто не признался».

«Интересно», — повторил он.

«Это еще не все», — произнес я, и остановился.

«Ну?»

«Да так, ничего». Этого было достаточно, чтобы он был обеспокоен тем, что возможно функция «Везера» отнюдь не была таким уж секретом, как наши боссы воображали. Коробки спичек… Быть может, все это в действительности не было столь уж важно, и все-таки, местные испанские спички во Франции…

Мои мысли вдруг вернулись к гардемарину. Я надеялся, что Ульманн не сделает какой-нибудь глупости, и решил его разыскать. Сославшись на зов природы, я направился на лодку и спустился в нее через люк боевой рубки.

Я наткнулся на Ульманна, как только дошел до центрального поста. Он помогал укладывать свежие буханки. Сетки, которые висели снаружи рубки гидроакустика, когда мы покидали Сен-Назер, снова были набиты до отказа.

От неожиданности я оступился. Я не знал, с чего начать.