Что-то не так

* * *

Еще на лестничной площадке я услышал приглушенные звуки губной гармошки. Ира, как всегда, играла «Августина». Обычного треска пишущей машинки не было слышно.

Я вошел в квартиру без ключей, так как входную дверь давно никто не запирал. Заглянув в комнату, я встретился глазами с Максом. Он выразительно помахал свежеотпечатанным листом.

Макс сидел в своем любимом месте, которое он называл «застенок». Это было пустое пространство площадью в полтора квадратных метра между диваном и книжным шкафом. Никакими силами вытащить поэта оттуда было невозможно; только там можно писать стихи, уверял Макс. Обычно он ставил импортную плоскую электромашинку себе на колени и таким образом выдавал вирши. Он писал от одного до пяти стихотворений в день, и не было ни одного дня, в котором не произошло бы пополнения коллекции. Стихи Макса занимали бо́льшую часть книжного шкафа, да что там книжный шкаф — они были везде, их количество исчислялось тысячами, если не десятками тысяч.

Ира лежала под диваном и играла. Она редко вылезала оттуда, и редко играла что-то, кроме «Августина». Его постоянный мотив стал чем-то вроде визитной карточки нашей четверки. Редких гостей встречали этой мелодией и провожали ей же. Мы просыпались и засыпали под нее. «Милый Августин» был, пожалуй, гимном.

Юлька изучала клавиатуру машинки, сидя за письменным столом. Это необычайно удивило меня, поскольку ее во всем мире интересовали только платяной шкаф и она сама. Второе не нуждается в объяснениях, а что касается первого, то шкаф был для Юльки настоящим миниатюрным домом — ни больше, ни меньше. Квартиру она воспринимала как незнакомый, полный опасностей мир. Путь до туалета или кухни Юлька проделывала с таким видом, будто проходила сотни километров по джунглям Южной Америки или льдам Антарктиды. А в шкафу она жила постоянно, и спала в нем, даже попросила меня организовать там освещение и подключить телефонный аппарат. Интерес с ее стороны к пишущей машинке я воспринимал только как интерес к объекту, который можно положить в шкаф.

Из-под дивана высунулась голова Ирины. Подмигнув мне, Ира сказала материнским тоном:

— Ты бы разделся.

И снова заиграла «Августина».

Я покорно послушался ее совета, так как ничего более умного придумать не мог. Раздевшись в прихожей и снова войдя в комнату, я встал около сидящего на полу Макса и еще раз посмотрел на Юльку. Та старательно водила пальцем по клавишам, будто стирая с них пыль. Или она находилась в состоянии медитации? С Юльки станется.

— Что это с ней? — негромко спросил я у Макса.

— Дал женщине технику, — с легким сожалением в голосе ответил он. — Попросила изучить.

— Юлька! Тебе ж ничего не видно.

Действительно, только над Максом горела неяркая лампа. Ирине свет не был нужен. А письменный стол находился в противоположном углу.

— Все прекрасно видно, — ответила она. — Так интересней.

— Ты будешь читать мое стихотворение? — тихим зловещим голосом осведомился Макс. Он считал себя оскорбленным, если кто-нибудь не интересовался его последним сочинением

— Буду, — вяло сказал я, взял протянутый лист и прочитал написанное.