Следы ведут в Караташ

Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее приближались воины Кихара к стенам объятого пожаром города. На кольчугах и шлемах лежат красные и багровые блики. Воины идут, прикрываясь кожаными щитами... Не трогают их ни мольбы о пощаде, ни жалобные стоны раненых. А конница между тем с двух сторон охватывает городской центр. Потухло на высокой башне желтое солнце. Башня приняла беглецов и наглухо затворила все входы. Яростная волна атаки захлебнулась у ее белой, как снег, стены...

В шатре, разбитом у подножья белой башни, отмечал Кихар небывалую победу — до самого утра слышались здесь пьяные крики, хохот, хвастливые песни... Всю ночь полыхали костры — в городе и на склонах гор. Уставшие воины пожинали плоды победы. Зарыли в большой могиле павших, закололи пленных, чтобы умилостивить богов, ниспославших такую удачу... В больших походных котлах варили рис, прямо над кострами жарили жирные бараньи туши.

А утром, едва взошло солнце, на башне зашевелились неясные тени. Длинные голубые фигуры вытащили на верхушку что-то круглое и большое, как серебряное блюдо. Воины со смехом пустили в них несколько стрел, но голубые фигуры были так заняты своей странной работой, что не обратили на них внимания. Они повернули серебряное блюдо в сторону восходящего солнца и приладили к нему тонкие светлые трубки. Потом вытащили еще одно блюдо и тоже поставили наверху.

Это было смешно. Воины, не таясь, стояли перед башней, и, размахивая руками, издевались над теми, что возились у своих нелепых тарелок. Кихар тоже вышел из шатра и тоже стал посмеиваться.

Тогда один из тех, что возился с трубками, оперся рукой о выступ стены и крикнул вниз несколько слов на непонятном певучем наречии.

— Может быть, они хотят откупиться? — предположили тысяцкие.

— Откупиться?! — сурово переспросил Кихар. — Ни за что! Не успеет солнце подняться над Караташем, как эти подлые псы будут ползать у моих ног!..

Тысяцкие покорно замолчали.

Он приказал срубить в горах деревья и сделать лестницы.

Скоро все было готово, и дюжие воины подтащили тяжелые лестницы к стене, а могучие тараны ударили в обитые металлическими пластинами ворота.

В тот же миг что-то треснуло на башне. Голубые фигуры отпрянули от краев, а серебряные блюда засветились ровным зеленоватым светом. Свет становился все ярче, блюда постепенно краснели, желтели и вдруг сразу потухли. А через секунду от них оторвались и потянулись к подножью башни тугие огненные струны...

Бросив лестницы, воины в ужасе отпрянули от башни, но было уже поздно. Сотни позеленевших трупов устлали разрушенный город. Огненные струны рыскали по улицам и переулкам; словно живые, они заглядывали во дворы и в подвалы. Они плясали над долиной и, расходясь кругами, постепенно приближались к перевалу... Теперь все небо над Караташем стало желтовато-красным, как расплавленное золото.

Почти никто не ушел за хребет. Только одной сотне удалось выбраться из этого ада. Воины заблудились, около месяца рыскали по горам, питаясь чем попало, пока не наткнулись случайно на разведку Вахшунвара. Они рассказали о случившемся, но Вахшунвар поднял их на смех. Он был старым человеком и бывалым воином — пусть они лучше расскажут эти небылицы другим. Просто Кихар разгромлен — молодой, зазнавшийся любимчик повелителя...

И когда следовавший за ним в обозе историк попробовал записать рассказ об удивительном походе Кихара, Вахшунвар собственными руками порвал рукопись и бросил ее в костер...

...Гроза отшумела в полночь. Югов уговаривал их остаться, но Ляля сказала, что у нее неотложные дела.

— Ничего, дойдем до станции пешком, а там на такси, — успокоил профессора Серебров. — Да и прогуляться после дождя одно удовольствие...

— Так-так, — понимающе улыбнулся Югов. — Только не заблудитесь...

— До свидания, Викентий Александрович!

Ночь была темная. Тучи все еще тяжко ворочались над притихшим мокрым лесом.

Серебров и Ляля шли не спеша. Сначала они поднялись на пригорок, где росла малина, а потом спустились в овраг — к небольшому озерку, на берегу которого стоял детский санаторий. В озерке плавали темные листья и между ними отражалось несколько заблудившихся звезд.

— Хорошо, — сказала Ляля.

Прямо против них, на даче Каракозова, светилось на втором этаже большое окно. Взлохмаченная бородатая тень, скрестив руки на груди, быстро ходила по комнате.

Вдруг Ляля не то вскрикнула, не то охнула и быстро схватила Сереброва за руку.

— Смотри, — прошептала она.

Лохматая тень Каракозова исчезла, и на ее месте у окна появилась другая — поджарая, с прямой плоской спиной и острым носом.

— Ну что ты испугалась, чудачка, — сказал Серебров. — У него гости.

— Гости? — она покачала головой. — Ты помнишь этого поджарого типа?

— Первый раз вижу... Ну и что из этого?

«Вот смешная какая!» Он погладил ей руку.

— Хорошо, я зайду к Каракозову.

— И не смей!

Ляля сжала его ладонь.

— Почему?

— Я боюсь...

— Ничего страшного, — сказал Серебров. — Каракозов еще на той неделе обещал мне книгу Хаузена о культуре народов майя. Если хочешь, пойдем вместе.

— Нет.

— Ну ладно. Так ты жди меня.

Он легко взбежал по темной лестнице.

Было похоже, что Каракозов ждал его у порога. Он сразу открыл дверь.

— Вы ко мне?

Голос у него неприветлив:

— Чем могу быть полезен?

Серебров окинул взглядом холостяцкую комнату — никого.

— Я вас оторвал от работы?

— Нет-нет...

— У вас гости?..

— Вы по делу? — не отвечая на вопрос, спросил Каракозов.

— Да, — сказал Серебров. — То есть, нет...

Каракозов насмешливо рассматривал позднего посетителя. Он даже не пригласил его войти в комнату.

Пауза затянулась.

— Не нравитесь вы мне, Серебров, — сказал Каракозов. — Ну да ладно. Раз пришли — входите, садитесь.

— Спасибо... Только я ведь к вам правда по делу. Вы мне книжку обещали. Был в гостях, проходил мимо, вижу — свет...

— Ах книжку! — вспомнил Каракозов, словно бы чему-то обрадовавшись. — Сию минуту.

Он вышел в соседнюю комнату, и Серебров слышал, как поскрипывала под его ногами старенькая стремянка.

«Неужели показалось?»

Но тут же отбросил эту мысль — он не мог ошибиться: и освещенное окно, и лохматая фигура Каракозова, и поджарая тень — все это было. Почему Каракозов хитрит?

Он прислушался. За дверью разговаривали шепотом... Потом появился хозяин дачи — он вышел стремительно, держа в полусогнутой руке книгу в синем переплете. Дверь оставалась открытой одно мгновенье, но взгляд Сереброва успел сфотографировать внутренность кабинета: слева стеллажи, справа стол, над столом картина Айвазовского. Чернильный прибор, на вешалке — светло-серый плащ и... чьи-то ноги в коричневых туфлях с большой медной пряжкой — у самой двери.

— Вот вам Хаузен, — неодобрительно хмурясь, сказал Каракозов.

На улице опять стал накрапывать дождь. Ляля стояла под сосной.

— Он ушел, — торопливо проговорила она и показала в сторону леса. Там лежала непроглядная тьма.