10000 лет во льдах

ДЕФЛЕКТОР ВОЗДУШНОГО КОНУСА

рассказ о поразительном оптическом открытии доктора X.

Поскольку факты, о которых я собираюсь рассказать, каким-то образом просочились наружу, и о них говорят в искаженном виде лишь вводя в заблуждение, я пользуюсь случаем, чтобы предоставить публике единственную достоверную версию этого замечательного дела.

Несколько дней назад я получил письмо от друга, в котором он приглашал меня зайти к нему. Оно было следующим:

"Друг М.:

Если Вы можете уделить мне время, я был бы рад увидеться с Вами в ближайшее время. У меня есть кое-что удивительное, если не сказать загадочное, чтобы показать тебе, и я уверен, что ты не пожалеешь о своем визите.

Ваш Икс."

Характер сообщения пробудил мое любопытство, и я решил немедленно отправиться в путь. Я должен сообщить, что мой друг, доктор наук, пользуется весомой репутацией как металлург и уже несколько лет экспериментирует с новыми процессами восстановления руд и разделения металлов. Он также является оптиком, причем весьма неплохим, хотя изучением этой науки он занимался скорее для того, чтобы скоротать часы досуга, чем с целью сделать какие-либо реальные открытия или добиться прогресса в науке, в которой он, в конце концов, всего лишь любитель. Когда я поднялся по ступенькам его дома, красивого, с обширной территорией, расположенного в пригороде Окленда.

Доктор Икс (так я буду называть его в настоящее время, из-за определенной секретности, которую он хочет сохранить до тех пор, пока он полностью не овладеет природой и теорией неожиданного и удивительного открытия, которое даст ему большую известность, чем он пока желает) встретил меня у двери с любопытным выражением лица, в котором сознательное обладание весомым секретом словно смешивалось с удовлетворением и гордостью. После того как наши первые приветствия были закончены, он сказал:

– Я очень рад, что вы пришли. Я хочу показать вам кое-что, что, хотя и доставляет мне глубочайшее удовлетворение, я, признаюсь, пока не могу удовлетворительно объяснить, и, исходя из принципа, что две головы лучше, чем одна, я хотел бы воспользоваться вашими мыслями и знаниями по этому вопросу.

– Боюсь, вы найдете меня слишком плохим помощником в ваших металлургических изысканиях, доктор, – ответил я. – Я едва ли осмелюсь даже рискнуть высказать свое мнение по предмету, где вы обладаете таким неоспоримым авторитетом, как область металлов.

– Вы мне льстите, – ответил он, – но то, что я хочу, чтобы вы увидели и оценили, не имеет ничего общего с металлургией – это связано с оптикой.

– И снова, – сказал я, – я должен заявить о своей некомпетентности, чтобы сформировать более чем относительное мнение, поскольку я не обладаю ни обширными, ни точными знаниями об этой науке. Мое знакомство с ней весьма поверхностное.

– Но, – сказал он, – вы достаточно хорошо знакомы со свойствами зеркал и теорией телескопического действия, чтобы оценить такие новые эффекты, свидетелем которых вы можете стать, и, в любом случае, вы обладаете здравым суждением и являетесь одним из немногих моих знакомых, на чью проницательность я полагаюсь.

– Теперь моя очередь обвинять вас в лести, – сказал я, смеясь, – но я абсолютно готов, более того, буду рад стать свидетелем любого нового эксперимента, который вы проведете.

– Тогда пойдемте со мной, – продолжил он и повел меня через дом на просторную прогулочную площадку позади. На открытом пространстве в центре кустарника возвышалась деревянная башня, похожая на те, что иногда используются для ветряных мельниц, но более высокая, как мне показалось, около шестидесяти футов в высоту, и имеющая на своей верхней оконечности большую деревянную конструкцию в форме перевернутого конуса, но усеченного или с вершиной, скрытой внутри башни, невозможно было определить при внешнем осмотре.

– Это, – сказал доктор, – моя обсерватория, и, если вы соблаговолите войти, мы увидим нечто новое в виде оптических эффектов.

Мы вошли и, закрыв за собой дверь, оказались в комнате площадью около десяти футов, в центре которой стоял круглый стол диаметром около четырех футов и высотой около трех. Доктор взялся обеими руками за край стола и начал его вращать.

– Пожалуйста, помогите мне отвинтить эту крышку, – сказал он, – хотя резьба крупная и очень точная, я иногда боюсь перетянуть ее, если слишком надавить с одной стороны.

Я выполнил его просьбу, и вскоре мы сняли крышку со стола. Это показало спекулум13 из полированного металла, вид которого, в связи с его расположением в башне, инстинктивно напомнил мне обычную атрибутику camera lucida14, которая часто является забавной особенностью мест общественных развлечений, и я поднял глаза к крыше башни для дальнейшего подтверждения своего предположения.

Доктор, очевидно, разгадал мои мысли и заметил:

– Да, вы правы, это – вид "камера люсида", но – такая, которая, я думаю, несколько удивит вас.

Затем он отошел к одной стороне камеры и начал вращать рукоятку брашпиля, на которую была намотана веревка, связанная с каким-то механизмом в верхней части башни.

– Я вижу, вас заинтересовало то, что я делаю, – сказал он, – и если вы выйдете на минутку наружу, то сможете увидеть все своими глазами.

Я так и сделал, и, переведя взгляд на конус, возвышавшийся над башней, увидел, что он тоже снабжен крышкой, похожей на крышку стола, которую мы только что отвинтили, и которая сейчас вращалась и приподнималась над своим основанием, после чего была поднята и убрана в одну сторону с помощью небольшого крана, установленного на внешних балках здания.

– Я вынужден держать свои зеркала защищенными таким образом, – объяснил доктор, когда я вернулся, – из-за пагубного влияния наших туманов на них, и я предпочитаю снять крышку с верхнего зеркала с помощью машины, чем устанавливать эти лестницы и делать подобное вручную, – добавил он с улыбкой, – хотя мы в любом случае поднимемся наверх, чтобы я мог объяснить природу и работу аппарата с помощью наглядной демонстрации более ясно, чем я мог бы сделать это иначе.

Пока доктор занимался тем, что придавал блеск стоящему перед нами окуляру, полируя его тряпочкой, у меня было время возобновить осмотр внутренней части башни. Мои глаза уже привыкли к тусклому свету, проникавшему только через отверстие в крыше, и теперь я смог увидеть нечто – то, что я раньше принимал за основание конуса, в действительности находилось гораздо ближе и имело вид трубы, протянувшейся в продольном направлении через среднюю часть башни, ее нижний конец, имевший небольшой диаметр, приближался примерно на десять футов к окуляру, в то время как ее верхний конец, казалось, почти заполнял всю площадь башни.

– Кажется, у вас есть еще один конус внутри, доктор, – сказал я с любопытством.

– Да, – ответил он, – но только верхняя часть трубки, которую вы видите, коническая, нижняя содержит набор линз, которые приводят наш объект в фокус на этом окуляре. Сейчас вы прекрасно поймете, как это устроено.

Затем доктор подошел к брашпилю на другой стороне квартиры и начал вращать его, одновременно намекая, что он снимает крышку с верхней части этой трубки таким же образом, как и с устья конуса. Сделав это, он зажег лампу, поднялся на стационарную стремянку, стоявшую у основания трубы, поправил занавески, которые полностью перекрыли свет из верхней части башни, и внезапно задул лампу.

– Теперь, – сказал он, – я собираюсь снять колпачок с конца трубки. Не сводите глаз с окуляра и скажите мне, что вы видите.

Пока он говорил, полная темнота, скрывавшая поверность окуляра, сменилась слабым дрожащим мерцанием, похожим на беспокойное отражение в воде.

– Все нечетко и размыто, – сказал я, – я ничего не вижу ясно.

– Мы еще не довели линзы до фокуса, – ответил он. – Продолжайте смотреть, пока я их регулирую, а потом скажите мне, когда изображение станет четким и ясным.

Через несколько секунд я увидел в окуляре четко очерченное, хотя и находящееся на большом расстоянии, подобие моря в движении. Я видел белые гребни волн, вздымающиеся вверх, и зеленоватый цвет впадин, как будто смотрел на них сверху.

– Видите ли вы что-нибудь на переднем плане? – спросил доктор, когда я окликнул его, – что-нибудь, кроме чистого морского простора?

– Ничего, – ответил я.

– Тогда подождите немного, – сказал он, когда я услышал скрип шкива над головой. – Я уменьшил высоту моего прибора на один градус в западном направлении. Скажите мне, видите ли вы теперь что-нибудь еще?

Пока он говорил, картина, казалось, снова стала внезапно размытой и так же внезапно четкой. На зеркале снова появились зеленые волны и белые гребни, но на этот раз на них, казалось, качалось крошечное суденышко, едва-едва распознаваемое как судно, разве что по ассоциации с особенностями картины перед глазами. Оно имело вид лодки или корабля, как это может показаться, если смотреть с большого расстояния сверху. Я рассказал доктору, что я видел.

– Это близко к центру зеркала? – спросил он.

– Да, – ответил я.

– Тогда я установлю более высокую мощность моего прибора, и мы осмотрим его более тщательно, – ответил он. – Подайте мне трубку с маркировкой № 4. Я думаю, что атмосфера достаточно чиста, чтобы мы могли рискнуть использовать № 4.

Я выбрал нужную трубку из ряда расставленных у стены, различной длины от трех до шести футов, и соответствующую по диаметру концу основной трубки, и передал ее доктору, стоявшему на стремянке, а вместо нее получил такую же трубку с маркировкой № 1.

– Номер 1, – объяснил доктор, – это мой искатель. Это самая слабая мощность, которая у меня есть, и я всегда использую ее для проецирования поля зрения в первую очередь. Когда я использую большую мощность, у меня получается меньшее поле, как вы сейчас увидите.

Сказав это, он установил трубку № 4 на конце своего прибора и, поспешно спустившись со стремянки, принялся фокусировать линзу на окуляре с помощью хитроумного приспособления – двойного шнура, свисающего с барабана, прикрепленного к реечной шестерне на трубке, таким образом, что он мог менять фокус по своему усмотрению. Сцена на зеркале, которая стала размытой после замены № 4 на № 1, снова приобрела яркую четкость. Я с удивлением отметил, что волны казались в десять раз больше и ближе, чем раньше, а крошечное суденышко, которое раньше казалось не более дюйма в длину, теперь было почти в фут. Его мачты, палубы и такелаж были нарисованы на полированной поверхности стекла так же четко, как на любом полотне прерафаэлитов, его раскачивающиеся движения подчеркивали рельефность первого, когда оно переваливалась с боку на бок, а ее матросы, похожие на пигмеев, бегали по его палубе. Мы смотрели на нее перпендикулярно сверху. Пока я с восхищением смотрел на эту сцену, она менее чем за полминуты успела переместиться на другую сторону зеркала, когда легкий поворот рычага стрелки циферблата на стене рядом вернул ее на ту же сторону зеркала, где она появилась в первый раз.

– Поле зрения при таких мощных приборах, – объяснил он, – настолько ограничено, что при исследовании кораблей или чего-либо движущегося я вынужден прибегать к микрометрическому циферблату, один оборот стрелки которого эквивалентен одному градусу на расположенном за ним большом циферблате, каждый градус которого соответствует истинному градусу на нашем земном шаре. Поэтому один градус на микрометре равен примерно шестой части мили, или тремстам ярдам, на экваторе, или примерно половине этого расстояния на нашей нынешней широте. Таким образом, сцена, на которую вы сейчас смотрите, является факсимиле участка земной поверхности диаметром триста ярдов, увиденного при той мощности, которую мы сейчас используем, на высоте менее трехсот футов.