10000 лет во льдах

Венера и комета

условия жизни на планете и строение кометы

Я вернулся в помещение и помог майору направить лучи с Венеры на экран. В то время как неподвижные звезды проходили по экрану перед ожидаемым появлением планеты, я заметил, что на поле внезапно появился яркий шар, несколько напоминающий круглую луну. Я знал, что это не может быть неподвижная звезда, поскольку она вытянулась на экране по дуге примерно в шесть дюймов, и я был в равной степени уверен, что это не та планета, которую мы искали, поскольку Венера, хотя и прошла свое западное удлинение, и следовательно, по крайней мере, на расстоянии семидесяти миллионов миль, несомненно, будет представлена картиной обширней, нежели у Марса, из-за ее превосходящего диаметра. Тем не менее, выпуклый вид небесного тела имел заметное сходство с тем, что можно было ожидать от Венеры в ее нынешнем отношении к Солнцу, и поэтому я позвал майора, спросив его, возможно ли, что с линзами произошла какая-либо внезапная авария, объясняющая таинственное уменьшение предполагаемого небесного объекта.

– Нет, – ответил он вскоре, – здесь все в порядке. Тем не менее, я затрудняюсь объяснить тело, о котором вы упоминаете. Посмотрите, не случилось ли чего с любой из вогнутых приемных линз. Смещение одной из них существенно повлияло бы на размер изображения.

Я нащупал линзы и обнаружил, что их положение не изменилось, о чем и сообщил майору.

– Сфокусируйте свой бинокль на объекте, – сказал он. – Возможно, это один из астероидов; возможно, новый, и может представлять интерес для изучения.

– Но, – возразил я, – если бы это была одна из тех крошечных планет, которые обращаются вокруг Солнца, на полпути между Марсом и Юпитером, это не объясняло бы ее выпуклый вид. В таком случае мы должны были бы увидеть идеальный шар, не так ли?

– Вы правы, – ответил майор, – очевидно, что это тело должно вращаться по орбите между нами и солнцем.

– Возможно ли, – спросил я, пораженный внезапной идеей, – что это может быть спутник Венеры?

– Должно быть, так оно и есть, – с нажимом воскликнул майор. – Я всегда думал, что луна Венеры, которую видели Кассини, Шорт, Монтень, Редкье, не была полностью мифом. Внимательно изучите это и обратите внимание на то, что вы видите.

Я сделал так, как мне сказали, и прекрасно держал эту луну в поле зрения. Она превратилась в почти абсолютное воплощение нашей собственной луны, приближающейся к полнолунию, и, казалось, сияла двумя видами отраженного света: одним ярким, таким, какой можно отнести к солнечному источнику, и другим, гораздо более слабым, наполняющим затемненные области сферы своего рода сумерками. Я заметил, что поверхность была неровной и испещренной вулканическими извержениями, как поверхность нашего собственного спутника, и проинформировал майора об этом факте.

– Это просто подтверждает аналогию с природой, – сказал он. – Не может быть веских оснований предполагать, что спутник Венеры должен существовать в условиях, отличных от наших. Его небольшой размер – поскольку, по вашему описанию, она не может быть больше половины диаметра нашей собственной Луны – привел бы давным-давно к угасанию ее внутреннего тепла и сделал бы ее непригодной для поддержания жизни. Тем не менее, я рад, что вы обнаружили это и, таким образом, положили конец астрономической неопределенности в отношении этого, – добавил он, когда шар медленно исчез из поля зрения телескопа.

Вскоре за этим последовало зрелище, перед которым облачная атмосфера Юпитера и четко очерченные, хотя и однообразные моря и континенты Марса побледнели до уровня незначительности. Пейзаж невероятной красоты проплывал перед моим взором, как будто на расстоянии пяти или шести миль. Зеленые луга, сверкающие цветами радужных оттенков в таком изобилии, что их было отчетливо видно даже на таком расстоянии, казалось, быстро проносились мимо с суточным вращением планеты. Леса деревьев, род которых я не мог точно определить, хотя их листва была плотной, непроницаемой и роскошной, раскинувшейся на обширных пространствах суши, рядом с прозрачными реками и спокойными внутренними озерами, которые блестели под лучами солнца через особенно прозрачную атмосферу. Затем произошло странное и интересное зрелище. Россыпи домов ослепительной белизны, по-видимому, построенных из фарфора или алебастра, из-за их изящных очертаний, воздушных изгибов, свисающих куполов, казалось, исключала мысль о мраморе, хотя их сверкающий блеск наводил на мысль о чистейшем паросском камне25, возвышалась на берегу прекрасного озера, усеянного островами. Казалось, что люди, одетые в блестящие одежды, двигались по улицам, которые были неправильной формы и скорее напоминали расположение провинциального городка, чем делового города. Изящные сооружения, размеры которых редко встречаются на нашей земле, и чьи симметричные пропорции естественным образом навевали мысль о храмах, лицеях или других зданиях, посвященных высшей культуре жизни, не дополняли приятную картину. По мере того, как панорама продолжалась, город уступил место череде загородных домов – или, скорее, дворцов, судя по их размерам, – все построены из одного и того же ослепительно белого материала и окружены обширными площадками для развлечений, простирающимися насколько хватало глаз. Затем в поле зрения появилось безмятежное и сияющее море. Корабли и кораблики, плывущие на его лоне, убедили меня в том, что жители Венеры, помимо прочего, овладели искусством навигации. Я был особенно поражен спокойствием и умиротворенностью всего, что я видел, как на море, которое через несколько сотен миль снова уступило место суше, так и на самой земле. Я видел не горы, а приятно округлые, покрытые зеленью холмы; не крутые ущелья, крутые обрывы, огромные водопады, а серебристые ручьи, пробивающиеся сквозь рощи, или большие реки, мягко скользящие по улыбающимся и мирным равнинам. Еще много городов и величественных зданий, построенных по тому же симметричному плану, прошли перед моим взором. Континенты и острова скользили с медленным и величественным движением панорамы, что потребовало перефокусировки моих объективов, поскольку тело планеты приобрело кривизну к горизонту, пока, наконец, приятный пейзаж не исчез с экрана. Очень довольный тем, чему я стал свидетелем после неприятных мыслей, навеянных дикими и ненормальными условиями Юпитера и Марса, я вышел на крышу и поговорил с майором.

– Да, – сказал он, когда я упомянул о том, что я только что видел, – Венера – настоящий идеал для мира золотого или сатурнианского века; а почему бы и нет? Ее физические условия в точности подходят для того, чтобы произвести и воспитать расу самого совершенного развития. Благодаря каким степеням развития ее обитатели достигли своей нынешней продвинутой стадии в искусстве, роскоши, управлении, у нас, конечно, в настоящее время нет возможности узнать. Однако у меня будет гораздо больше возможностей, когда я получу свою новую линзу в восемьсот диаметров, о которой я вам говорил, тогда я смогу наблюдать и изучать их действия почти так же хорошо, как если бы я был среди них. Я не отчаиваюсь даже сформировать код сигналов, после того как мне удастся привлечь их внимание, с помощью которого я могу установить с ними разумное общение. Вам не нужно вздрагивать и выглядеть изумленным, как если бы идея была дикой и превышала возможности человеческого разума, чтобы представить или осуществить её. Я должен был предположить, что то, чему вы были свидетелями здесь уже два раза, заставило бы вас несколько сомневаться в нынешних проницательных способностях человечества в целом и ученых в частности. Помните, что Джордж Стивенсон был осмеян и освистан так называемыми учеными своего времени как маньяк, потому что он в серьез утверждал, что его локомотив будет тащить поезд вагонов по паре рельсов со скоростью шесть миль в час, Морзе с огромным трудом убедил разумных законодателей своего времени в том, что передача сигналов с помощью электричества была практически осуществимой вещью. И тогда вы осмелитесь сказать, что я не могу подать сигнал жителям Венеры в противоположность тому методу, который я использую, чтобы собрать их свет и приблизиться почти на расстояние приветствия к этой планете?

И майор с заметным жаром отвернулся.

– Нет, нет, – продолжал он, когда, пройдя полдюжины шагов, он со смехом обернулся, – Я не могу винить вас за то, что мои замечания привели вас в замешательство. Конечно, вы воспитаны в старых традициях и должны свято верить в то, что вам говорят в ваших школах и колледжах. Но когда вы достаточно взрослый, чтобы думать самостоятельно, почему бы и нет? Ответьте мне.

И он резко остановился.

Признаюсь, мне было особенно стыдно и неловко от этой тирады майора, и я несколько раз глубоко затянулся необычайно хорошей сигарой, прежде чем ко мне вернулось достаточно самообладания, чтобы рискнуть сделать замечание.

– Значит, вы не думаете, – сказал я, – что жители Венеры прошли через ту же цепь обстоятельств, через те же процессы или ступени развития, что и мы?

– Я не знаю, – ответил он. – Из всего, чему я был свидетелем, я вынужден поверить, что условия этой планеты были и остаются исключительно благоприятными для производства и развития только лучших и высших видов животной и растительной жизни, и, напротив, в высшей степени неблагоприятными для продолжения всего этого мерзкого, развратного и низшего по жизненной шкале. Поскольку условия, необходимые для развития и размножения последнего класса, отсутствуют, я уверен, что, когда у нас будет больше возможностей для наблюдений, мы обнаружим, что Венера свободна не только от всех свирепых и хищных животных, вредных рептилий и насекомых, но и от их сородичей человеческого вида. Представьте, если можете, планету, лишенную бенгальских тигров, крокодилов, крыс, скорпионов, тарантулов, лживых политиков, вороватых чиновников, лицемерных религиозных деятелей, невежественных учителей, мошенников; торгашей, преступников и головорезов всех видов, узурпаторов божественного права на труд других людей, ничтожных и болезненных существ, единственное притязание которых на мужественность – это имя, и вы можете составить некоторое представление о состоянии общества на Венере. Теперь о причине. Прежде всего, много солнечного света с сопутствующей жарой, смягченной и благодарной прозрачностью, разреженностью и плавучестью воздуха. Далее, поверхностная кора, острые края которой были стерты коротким и резким воздействием стихии, прежде чем она стала хранилищем жизни. На такой сфере, как эта, изобилие и разнообразие растительных форм, естественно, привлекло бы внимание тех развивающихся видов животной жизни, которые на нашей собственной несчастной, проклятой и потрясенной планете были вынуждены, пусть и неохотно поначалу, охотиться друг на друга, пока привычка не стала природой. Человек последовал ее примеру. Стихийные бедствия снова и снова, да, в течение миллионов лет, сметали его почти полностью с поверхности этой земли, так что он потерял свои записи и был вынужден зависеть от тех горных и почти варварских рас, которые отошли даже от слабых намеков на искусство и науку, с помощью которых он снова кропотливо прокладывал себе путь к какому-то слабому проблеску знаний и комфорта в течение последних нескольких тысяч лет слабой традиции. Но он все еще обладает внутри себя возможностью более высоких вещей, естественной памятью и неотъемлемым наследственным воспоминанием о той славе предков, которая иллюстрировала эту планету до того, как последний ужасный катаклизм смел все перед ним. Теперь, – продолжал майор, – вы видите, что луна появляется над горизонтом, как и комета. У нас не будет много времени для изучения обоих тел. Что бы вы предпочли увидеть – изношенную войной поверхность нашего спутника или странный и загадочный состав ядра и сияющего хвоста одного из тех тел, которые озадачивали астрономов со времен Зороастра и Птолемея? Если вы выберете первое, вы увидите неожиданные вещи – глубокие пропасти, открывающиеся в скрытые центральные моря, и другие зрелища, столь же пугающие, сколь и гротескные; если второе, у вас будет привилегия проанализировать самое загадочное тело, которое летит в глубинах космоса.