Следы ведут в Караташ

Каракозов принимает решение

В тот вечер, когда Югов и Серебров в сопровождении Рахима прибыли на заготпункт, а Хаузен и Сноу с основным составом экспедиции выехали из Узунабада в район Голубых озер, — в Москве, на площади Маяковского, у подъезда метро, стояла Ляля. Она крепко сжимала под мышкой светлую папку и напряженно всматривалась в плотный поток гуляющих людей, текущий мимо нее по широкому тротуару. Со стороны можно было подумать, что девушка пришла на свидание. Впечатление это усугублялось еще и тем, что Ляля поминутно поглядывала на часы. Видимо, тот, кого она ждала с таким нетерпением, где-то задерживался...

Но вот взгляд ее оживился, вся она подалась вперед — из освещенного входа в метро вынырнул невысокий человек. У него была длинная шея, напомаженные волосы, быстрый настороженный взгляд... Особенно бросалась в глаза спина, будто подрубленная топором — дефект этот не мог скрыть даже отлично скроенный двубортный английский пиджак с белым платочком в нагрудном кармане.

Человек прошел мимо Ляли, обдав ее резким запахом незнакомых духов. Ляля неловко повертела папку, перекладывая ее с руки на руку, потопталась на месте и двинулась за незнакомцем.

Человек свернул на улицу Горького. Здесь толпа была еще гуще. В киосках продавали «Вечернюю Москву». Человек купил газету, быстро пробежал ее глазами, стоя у кромки тротуара, и пошел дальше. Ляле все трудней и трудней было следить за его покачивающейся спиной. Иногда он исчезал совсем, и Ляля в отчаянии бросалась вперед, расталкивая прохожих. Но человек снова появлялся, и Ляля сбавляла шаг.

Так шли до Пушкинской площади. Человек нырнул в «Арменвино» и минут через десять появился на улице с завернутой в бумагу бутылкой. Он пересек улицу и занял очередь на остановке такси, что против кинотеатра «Россия».

Ляля тоже подошла к остановке. Они стояли совсем рядом. Иногда он касался локтем ее руки, иногда скользил по ней безразличным взглядом.

Такси подходили одно за другим — очередь быстро сокращалась.

Когда перед ними затормозили сразу две машины, она подумала, что все складывается как нельзя лучше. Ляля опасалась, что не будет такси — он уедет, а она останется на остановке.

Человек согнулся, стукнул дверцей, и Ляля расслышала, как он назвал адрес.

— В Археологический городок, — сказала она своему шоферу.

— За город?

— Скорей, пожалуйста!

Шофер кивнул и дал газ. Они вылетели на Пушкинскую улицу, потом свернули к Манежной площади. Впереди виднелась зеленая «Волга». Ляля с облегчением откинулась на спинку сидения...

...Она увидела его еще на станции «Сокол» — он пил минеральную воду. Нет, не увидела. Она сначала почувствовала, а увидела потом. Он пил воду, а она следила за ним из телефонной будки. Она не сразу поняла, что случилось, и растерялась, когда он, часто перебирая полусогнутыми в коленях ногами, засеменил вниз — к поездам... Сперва она действовала автоматически, и только потом, уже в поезде, окончательно осмыслила свои поступки. Она пропустила его на станции Маяковского вперед, потом обогнала на лестнице и стала ждать у входа. Она боялась тогда только одного — боялась спугнуть его. Но он не обратил внимания на девушку в скромной желтой кофточке со студенческой папкой под мышкой...

...Он рассчитался с водителем такси на шоссе, не доезжая до городка. Машина стала разворачиваться и помешала Ляле выехать на обочину. Пока они пропускали «Волгу», человек исчез в частом кустарнике.

Ляля, спотыкаясь, побежала через лес.

Каракозов неестественно прямо стоял у письменного стола.

— Вы упрямы, как все русские, — сказал Тодд, ибо ночным гостем Каракозова был именно он — страстный коллекционер знаменитостей с Внуковского аэровокзала, связной Джеферсона, доверенное лицо самого Френсиса Харди — он же «Гарри», он же Дэвидсон и мифический Стекольников, вызвавший Каракозова в Москву. — Вот письмо, видите? А это ваша подпись, узнаете?.. Ваш брат был рад возобновить переписку...

— Павел[6] — негодяй, — сказал Каракозов, с трудом размыкая серые, слипшиеся губы.

— Ну-ну-у, — протянул Гарри Тодд. — Павел — брат. Это прежде всего. И родственные чувства...

— Были... — сказал Каракозов.

— А письмо?

Тодд торжествующе помахал тетрадным листком.

— Ваш почерк...

— Я его не писал.

— Писали. И даже помощи просили у Павла... Вы получали от него деньги, а он от вас — информацию... О, Павел большой человек, крупный босс или... м-м... как это у вас?..

— Провокатор, — подсказал Каракозов.

— У вас готовые формулировки из марксистских газет.

Каракозов промолчал — гость вел себя нагло, и это бесило его.

Гарри Тодд снова демонстративно развернул письмо, повертел его, рассматривая со всех сторон.

— Но это?

— Подделка.

Тодд усмехнулся, медленно сложил листок. Каракозов тяжело дышал, опираясь онемевшими руками о стол.

— Хорошо. Подделка, — неожиданно весело согласился Тодд. — Но не просто подделка. Это отличная подделка.

— Запугиваете?

— Предупреждаю... В этом есть нюансы... Но вы человек культурный, у вас яркое воображение...

— Послушайте-ка, вы! — Каракозов шагнул вперед. Гнев перехватил ему дыхание. — Послушайте, вы, страстный коллекционер...

Его руки судорожно скользили по лацкану домашней куртки. Он мог натворить глупостей. Он ни за что теперь не отвечал.

Тодд вскочил, шаря пальцами в нагрудном кармане.

— Убирайтесь вон, милейший, — грохотал Каракозов, стоя посреди комнаты с протянутой в направлении двери рукой.

Тодд облегченно рассмеялся, пальцы перестали шарить в кармане.

— Я думал, на свете вывелись трагические дарования.., — сказал он. — Продолжайте ваш спектакль.

Он сел, на глазах у растерявшегося профессора налил в рюмку коньяку и выпил его залпом. Конечно, смешно опасаться этого полусумасшедшего старика. Вообще говоря, в Штатах зря с ним связались. Можно было сделать все почище этого. Ну что — Каракозов, разве это фигура?!. И потом — все русские ужасные фанатики. Даже эта развалина.

Но Тодд жестоко ошибался. Каракозов не был развалиной. Он просто не мог решиться. Да и воспитанная с годами деликатность мешала дать этому прохвосту по шее.

— Вы негодяй!

— Это не относится к делу...

— Убирайтесь! — повторил Каракозов.

В это время на лестнице послышались частые шаги. Тодд потушил свет и на цыпочках подкрался к окну. В лицо пахнула прелая свежесть ночного леса.

Это была Ляля. Она видела, как незнакомец вошел во двор дачи Каракозова, видела, как зажегся на втором этаже свет. Тень Каракозова — большая, бородатая, — быстро шагала по кабинету. Тень человека с плоской спиной неподвижно высилась в глубине комнаты. Потом Каракозов остановился. Незнакомец закурил. Ляля видела на тени, как он подносил к губам сигарету и небрежно сбрасывал пепел.

Она не могла больше ждать. Открыв низкую калитку, быстро пересекла светлый, серебристый двор.

«Что я здесь делаю? Зачем? — подумала Ляля. — А если это не он? Если я все сама выдумала?..»

Она представила себе Каракозова — его большие удивленные глаза:

«Вам что угодно-с?»

Очевидно, он так и скажет — «угодно-с». Именно так представляла себе Ляля встречу с Каракозовым.

«В такой час!»

Она ему что-нибудь ответит; конечно, она соврет... А потом ей будет стыдно, очень стыдно. Она никогда не простит себе этого.

И Ляля ушла бы, она уже собиралась уйти, но в эту минуту наверху послышались крики. Кричал Каракозов, тот, другой, говорил сухим спокойным голосом... И в крике Каракозова была ненависть, было что-то, что невозможно передать словами, что можно только почувствовать, и Ляля почувствовала это.

Вся спружинившись, она оторвалась от стенки, и тонкие каблучки ее, опережая разгоряченные мысли, стучали уже по крутой лестнице...

Первое, что она увидела, ворвавшись в комнату, был Каракозов — стянутые в щелки веки, квадратные, отчаянно сжатые челюсти. Того, с плоской спиной, она заметила позже. Он стоял за портьерой.

Она ничего не успела сказать. Рядом вспыхнула занавеска. Что-то затрещало, застучало вокруг. Каракозов беззвучно размахивал руками. Потом страшная сила толкнула Лялю в грудь. Она упала, запрокидывая голову, — светлый полукруг абажура быстро-быстро уходил под потолок. Стены поползли вкривь и вкось. В ушах звенело. Потом абажур потух. Она ничего уже больше не чувствовала...

Мир медленно возвращался в ее сознание. Расплывчатые очертания людей, столпившихся вокруг нее, тихие голоса, холодок, пробравшийся под кофточку, запах горелого дерева... Она попыталась встать.

— Лежите, лежите, — произнес чей-то знакомый голос.

Она не могла узнать говорившего. Она вспоминала, но никак не могла вспомнить. В голове была тяжесть, в темени разрастался чудовищный нарыв, во рту собиралась тягучая слюна.

— Ничего страшного, — повторил тот же голос, и прохладная ладонь коснулась ее лба. — Скоро все пройдет. Болевой шок.

Ей стало хорошо и спокойно. Она закрыла глаза.

Удалились чужие шаги. Она огляделась — лес. Черный, неприветливый лес. Между деревьев вспыхивает высокое ярко-красное пламя. Дача Каракозова горит — как она сразу не догадалась?

События ночи тяжко всплывали в сознании. Она встала. В ногах была слабость, руки дрожали — она не смогла застегнуть распахнутого воротничка кофточки. Сделала несколько шагов и упала на колени.

Большая фигура надвинулась на нее из красного зарева.

— Да вы с ума сошли!

— Федор?!.

Ляля, все еще стоя на коленях, растерянно смотрела в глаза молодого астрофизика. Коротовский живо нагнулся к ней, поднял сильными руками.

— Так лучше?

— Федор.., — повторяла она словно в бреду.

— Молчите.

— Где Каракозов? — спросила Ляля.

— Жив старик, жив...

Он передал Лялю милиционеру в белом испачканном кителе, помахал ей рукой.

В ночи растворялись быстрые шаги людей...