10000 лет во льдах

Часть II. Появление игуанодона.

– И когда они увидели, что было сделано, и большой круглый шар появился там, где раньше была куча песка, они стояли ошеломленные, глядя друг на друга, и на меня, и на Бена, который стоял там, наклонившись с лопатой, как с копьем. Было легко видно, что они сами не знали, что делать, и поэтому мы просто ждали, чтобы посмотреть, что произойдет. Через несколько минут пришел верховный жрец с группой чернокожих из деревни, и тогда они встали, бормоча на своем языке, показывая то на меня, то на Бена и большой шар. Потом верховный жрец отошел в сторону так и бормоча себе под нос, остальные обернулись, священник сделал знак, и дикари образовали вокруг нас круг и встали угрожающе. Тогда Бен сказал мне:

"Джим, эти черные означают зло, но первого, который нападает на меня, я встречу шутку, чтобы ему было хорошо. Впереди меня должен улететь хоть один из них. " – и он крепко ухватился за лопату из железного дерева, и я понял, что он имел в виду.

"Ладно, – сказал я, – думаю, мы будем шутить не хуже вдвоем, если дойдет до дела".

И в этот момент жена Бена выбежала из-за деревьев, прорвалась сквозь круг, встала рядом с Беном и начала болтать как сумасшедшая. Я не понял, о чем она говорила, но Бен догадался, и, поскольку я узнал все это позже, я расскажу вам об этом сейчас. Правила этого места гласили, что никто не должен входить в эту рощу под страхом смерти, а верховный жрец сказал, что мы должны умереть. Когда прибежала жена Бена и увидела, в чем дело, она сказала Бену, что его единственный шанс – сделать что-нибудь, что не сможет сделать верховный жрец. Бен печально посмотрел на меня и сказал:

"Что, черт возьми, я такого могу сделать, Джим, что эти дикари будут уважать, и что они не смогут сделать сами? Верховный жрец говорит, что эта штука – бог, и если я бог, я должен изобразить чудо, чтобы доказать это."

Потому что, заметьте, у тех дикарей все еще было какое-то странное представление о том, что Бен совсем не обычный человек.

Потом я подумал минуту и говорю: "Что ты сделал с той банкой дегтя, которая лежала в лодке, когда мы потерпели крушение?"

Бен ответил: "Я думаю, она все еще лежит там же".

"Подожди, пока я принесу её", – сказал я. – "Я думаю, мы смогли бы сделать из этого дегтя веселушку".

Итак, после переговоров они позволили мне покинуть рощу, полдюжины дикарей пошли со мной, чтобы убедиться, что я не играю в побег. Когда я добрался до берега, на дне лодки лежала банка из-под смолы, и после того, как я достал ее, я выкопал много мангровых корней, которые растут в воде, и когда я достал их достаточно, я пошел обратно в рощу, и дикари со мной, И по пути наверх я намазал четыре влажных корня смолой, которая была в банке, потихоньку, и без ведома дикарей, они вообще не знали, что такое деготь. Когда мы вернулись, я отдаю корни Бену и сказал ему, что делать. Затем я тихо ждал, чтобы посмотреть, что произойдет. Затем Бен, его жена и верховный жрец затеяли болтовню, и Бен протянул влажные корни мангровых деревьев верховному жрецу, поскольку на них не было смолы, и спросил его, сможет ли он зажечь их, в то же время говоря ему, что он-то сможет это сделать. Я видел, что ход Бена ошеломил священника, потому что, держу пари, он не был дураком для дикаря: но он сделал хорошую мину и послал нескольких черных в лагерь за головешками. К счастью, они вернулись с горящими головешками и соорудили большой костер на песке, и священник взял влажные корни мангровых деревьев и сделал над ними пассы, бормоча и молясь так естественно, как ни один настоящий священник, которого я когда-либо видел, а затем он вытащил из огня самую большую пылающую головешку, которую он смог увидеть, и самый маленький мангровый корень, который он смог найти, запихнул в пламень; но оно все шипело и брызгало, и, хотя он продолжал держать его в пламени, на нем не было и следа огня; и, наконец, корень затушил огонь головни и чернокожие, стоявшие вокруг, смотрели недоуменно, как бы говоря: "Что ты пытаешься сделать, старик? Разве ты не прожил достаточно долго, чтобы знать, что влажные корни мангровых деревьев не горят?" И старый священник стал смиреннее, пристыженный тем, что показал людям то, чего он не смог сделать. Затем Бен вышел вперед, улыбаясь, со своими мангровыми корнями, обмазанными смолой, и поклонившись сопернику, взял один из корней и поднес его к огню, как и делал священник, и, конечно, смола, которая была на нем вспыхнуло пламенем, как трут. И вы можете понять, что те дикари сразу увидели в этом чудо, и каждый из них ниц и ударился лбом о песок перед Беном, и верховный жрец тоже упал и пополз на коленях туда, где стоял Бен и поцеловал его пальцы.

"А теперь, – говорит Бен мне, – мы заставим этих дикарей делать так, как нам нужно, и я собираюсь разнести этот божественный бизнес прямо сейчас". Затем он крикнул на их языке и приказал им всем встать. И они поднялись на ноги и стояли, скрестив руки на груди, как мумии, абсолютно все. Затем он послал нескольких из них в деревню за веревками, это аккуратные прочные веревки из кокосового волокна, как делают дикари. И когда они ушли, Бен сказал мне: "Я думаю, лучший способ остановить эту мерзость – убрать этот шар из рощи и срубить деревья".

"Что ж, Бен, – сказал я, – теперь ты главный бог, и я думаю, так будет лучше".

Итак, когда дикари вернулись с веревками, Бен заставил всю толпу ломать и валить деревья своими топорами из железного дерева. Это была довольно тяжелая работа, если деревья были старыми и толстыми, но вскоре была расчищена достаточно широкая полоса, чтобы протащить шар на открытое место. Была одна вещь, джентльмены, на которую я обратил особое внимание, и это было то, что в полдень на краю тени утеса лежал шар, и это был самый длинный день в году, а солнце находилось в самой дальней точке к югу от нас, и было легко увидеть, что солнечный свет никогда не падал на шар, пока он лежал в том месте. Тогда я ничего не думал об этом, а потом, когда я увидел, что произошло, я вспомнил об этом факте для объяснения непонятного.

Ну, как я собирался сказать, когда наступила ночь, мы с Беном Бакстером и дикарями покинули рощу и отправились спать в хижины, но многие из них остались в роще вокруг того шара, я полагаю, по привычке. А на следующее утро все вернулись в рощу, и мы с Беном скрутили много веревок в тросы из трех нитей, потому что мы знаем, насколько тяжелой может быть эта проклятая штука, и мы не хотели, чтобы слишком тонкая веревка порвалась. Итак, после того, как мы сделали трос, мы обвязали шар, соединяя два конца в петлю, осталось около сотни футов троса, за который можно было тянуть. Затем мы взяли около пятидесяти самых сильных дикарей и расставили их вдоль веревки, а Бен дал им команду тянуть. При этом верховный жрец и множество седовласых стариков опустились на колени перед Беном, который стоял прямо перед шаром, и начали говорить на своем жаргоне. Я не знал, к чему они клонили, но я слышал, что они молились и умоляли Бена не двигать шар, потому что с ними может случиться что-то страшное, сказали, что никто не знает, как долго он там лежал, но в одном из мест был холмик с краю рощи, выложенный из гальки, и каждый год, когда приносили в жертву молодых девушек, верховный жрец клал на насыпь один камешек. Прежде всего, мы с Беном пошли и посмотрели на кучу гальки, которая представляла собой что-то вроде пирамиды высотой около десяти футов, и, насколько я мог подсчитать, вмещала не менее миллиона камешков.

"Да ведь, – промолвил Бен, увидев эту горку камешков, – этот шар, должно быть, лежал там за тысячи лет до Адама и Евы, иначе этот первосвященник – самый дерзкий лжец, которого я когда-либо видел. В любом случае, я считаю, что последний камешек брошен в эту кучу, и этот шар вылетит из этой рощи в этот самый час, или меня зовут не Бен Бакстер."

Итак, мы вернулись к шару, и Бен отодвинул священника и стариков с дороги и дал команду тянуть. Но эта проклятая штука так крепко прилипла к песку, что ее почти не шевелилась, пока она вдруг не накренилась, и мы с Беном и еще около двадцати дикарей толкнули ее сзади, и она перевернулась, и конечно, трос соскользнул с вершины.

"Ты мог бы догадаться, Бен", – сказал я. – "Мы знаем, что скатить шар чертовски легче, чем тащить его".

Так что мы все взялись за него и покатили, как большой снежный ком, пока мы не выкатили его из рощи прямо на открытое место перед деревней. И, хотя эта штука была примерно четырнадцати футов в диаметре, весила она не больше пяти тонн.

Тогда Бен говорит мне: "Джим, я думаю, мы уже разобрались с этим делом, но идею нужно поддерживать, и я собираюсь показать этим черным разницу между настоящим живым богом и большим, круглым шаром. Если не трудно, принеси табуретку, которую я сделал, когда мы только пришли сюда."

Итак, я принес табуретку из хижины и Бен, достав свой складной нож, вырезал ступеньки на поверхности шара, чтобы взобраться на него, на случай, как он сказал, что это будет выглядеть недостойно для бога – распластаться и карабкаться вверх по гладкой стороне шара, держась за него зубами и бровями. Когда он встал, я бросил ему табуретку, и тогда он проделал четыре отверстия наверху, чтобы ножки табуретки были устойчивыми, затем вытер лоб и сел. И когда дикари увидели Бена, сидящего на верхушке шара, а они привыкли думать, что это их бог, когда он лежало в роще, засыпанный песком, и никто не знал, что это было на самом деле, они устроили такие крики, вопли и барабанный бой, каких вы никогда не слышали за все свои дни рождения. После этого они построили Бену большую хижину, с четырьмя слоями кокосовых матов, и в два раза больше любой другой хижины, и они принесли ему лучшие фрукты и столько другой еды, сколько было, и ему ничего не осталось, как успокойся. Верховный жрец поклонился ему, так как все знали, насколько он был плох, когда сжигал корни мангровых деревьев, и он видел, что бесполезно спорить с мнением Бена. Каждое утро и вечер, в самое прохладное время дня, Бен, бывало, забирался на шар, садился на табурет и курил трубку, потому что на острове росла трава, похожая на табак, и он устанавливал законы для этих дикарей, если они ссорились или воровали, то наказывал их пятьюдесятью или сотней ударов бамбуком.

Что ж, джентльмены, следующие пять или шесть месяцев все шло так же, как и всегда, и в это время не увидели ни одного корабля. Мы начали привыкать к такой жизни, и постепенно научились говорить на их языке совершенно свободно, и, наконец, я сам женился на очень милой молодой девушке. Это было двадцать второго декабря, когда мы выкатили шар из рощи, где, как я уже говорил, солнце никогда не освещало его, из-за того, что он лежал в тени скалы, но затем мы выкатили его на открытое место где солнце освещало его все время, за исключением ночных периодов. Бен обычно говорил мне, когда спускался с вершины вечером:

"Джим, ни один человек не смог бы забраться на этот шар в такую жару. Его поверхность раскаляется докрасна на солнце и обжигает так же сильно, как раскаленное железо." – что было правдой, потому что я чувствовал это много раз.

Наконец, это случилось в июле или августе, то есть в тамошний зимний сезон, хотя на севере солнце стоит почти так же высоко, как и в любое другое время года, потому что в тропиках особой разницы нет, и хотя я не совсем уверен насчет этого. Черт возьми, я помню, что тогда произошло, так ясно, как будто это было вчера. День был душный, ни малейшего дуновения ветерка, и я весь день просидел в помещении из-за жары. На закате я, как обычно, проснулся, а когда вышел, то увидел, как Бен мчится к шару с трубкой во рту, как обычно. Он взобрался на вершину по ступеням, вырубленным на поверхности, и сел, дикари встали вокруг, и разговаривали с Беном так же, как с судьей в суде. Я прогуливался, курил и не особенно интересовался тем, что происходило, наблюдая одно и то же каждый вечер в течение нескольких месяцев, как вдруг я услышал, как один из дикарей закричал, и, оглянувшись, я увидел, что шар двигался и раскачивался то туда, то сюда, а Бен Бакстер сидел на табурете с трубкой во рту и побледнел, как белый лист, и его глаза вращались, и сам он застыл. Я сам был парализован и не мог пошевелить ни единым мускулом, я был так удивлен, и дикари тоже, и, думаю, секунд пять, хотя в то время это казалось скорее месяцем, что шар продолжал трястись и раскачиваться, и все, кто смотрел на него, могут смогли бы подтвердить это. Затем одна его сторона треснула и широко раскрылась, и оттуда выглянула голова, и это была самая огромная голова, которую я когда-либо видел или ожидал увидеть. Она была плоской, как у ящерицы, и около четырех футов в длину, два больших глаза, похожие на суповые тарелки, выступали примерно на полфута из носа, а из кончика носа у него торчал рог длиной около фута. И через секунду я слышу треск, и этот шарик или скорлупа лопается прямо надвое, и оттуда вылез огромный зверь и встал на песке. Его тело было около двенадцати футов длиной, темно-коричневого цвета и покрыто чешуей, как у крокодила. Его передние лапы были короткими, а задние – большими и сильными, и у него было по три острых когтя на каждой лапе. И у него был хвост, как у ящерицы, около десяти футов длиной, который шевелился и сворачивался при ходьбе. И как раз в тот момент, когда шар треснул во второй раз, табурет, на котором сидел Бен Бакстер, упал, а вместе с ним и Бен, и попал зверю по затылку, Бен упал кувырком и лежал на земле, как мертвый. А тем временем все дикари, которые были в хижинах, вышли, когда услышали первый крик, и смотрели, замершие и неспособные двинуться. А большой зверь стоял неподвижно около трех секунд, оглядываясь по сторонам, и, казалось, был озадачен, и думал, как поступить, а затем он двинулся прочь, направляясь прямо к болотам и илистым берегам, которые, как я уже говорил, были покрыты саговыми и кокосовыми пальмами, и густыми зарослями, всевозможными деревьями и кустарником. И первое движение, которое он сделал, было поперек тела Бена, хотя он не заметил Бена, и, казалось, испугался. И как только он пришел в движение все дикари, каждый из них, словно маменькин сын, поднял такой крик от ужаса, какого еще не слышал ни один человек, и они бросились в лес, мужчины, женщины и дети, пока последний из них не скрылся из виду, и я остался один на один с Беном Бакстером и яйцом. Мне не стоит говорить, что я не испугался, так оно и было, но когда я увидел, что зверь ушел, я понял, что никакой прямой опасности не было, и я подошел посмотреть на Бена Бакстера. Я наклонился и перевернул его на спину – он лежал на лице – и попытался привести его в чувства, но он был мертв, как камень. На нем не было ни царапины, потому что зверь, хотя я и видел, как он шел через его тело, не наступил на него ногой, иначе он был бы раздавлен в кашу. Итак, я пришел к выводу, что Бена просто-напросто разбился до смерти упав с высоты.