Следы ведут в Караташ

Люди и горы

Серебров проснулся, когда в углу, где он спал, было еще совсем темно. В кустах привольно разросшегося молодого ореха стояла прохлада. А на широких, теплых, как детская ладошка, листьях разливался приятный розовый свет. Но вот он медленно спустился ниже и побежал к предгорьям, пробиваясь в самые темные места пробудившейся рощи.

Когда Серебров склонился над ручьем, чтобы умыться, под самой его рукой вспыхнул ослепительный камень. Серебров даже зажмурился от неожиданности. Протирая кулаком глаза, он попробовал коснуться камня ногой, но едва достал до воды, как тот рассыпался на тысячи мелких осколков. А когда осколки снова соединились, камень вырос и стал величиной с мяч.

Серебров посмотрел сквозь листву на горы и увидел, что солнце поднялось уже высоко. Тогда он быстро умылся и, скользя босыми ступнями по мокрому глинистому берегу, побежал к тому месту, где спали Югов, Хаузен и Сноу.

Рахим, сидя на корточках, чистил ружье: поглядывал, прищурясь, то в один, то в другой ствол и мурлыкал себе под нос одну из тех заунывных мелодий, которые не имели конца.

Увидев Сереброва, Рахим подмигнул ему и лицо его расплылось в широкой доброй улыбке.

Югов делал гимнастику. Профессор повторял вольные упражнения: повороты туловища влево, вправо, приседания... Потом все так же молча достал из вещевого мешка скакалку и стал прыгать через нее, посматривая на Сереброва. Тот провел рукой по мокрым волосам и отправился в лес — за хворостом для костра.

Сегодня им предстояло проехать около тридцати километров. Югов уже проложил маршрут на карте, но Рахим поправил его — он поведет их напрямик. Это ближе и сокращает дорогу почти вдвое. Однако перспектива весь день проболтаться в седле была не очень привлекательна — по крайней мере для Сереброва. Сноу тоже не проявил большого энтузиазма. Он до сих пор еще спал, накрывшись куском брезента. Хаузен чистил картошку.

— Вы обратили внимание, — спросил Югов, покончив с зарядкой и подходя к Хаузену, — что мы невольно повторяем путь, проделанный два тысячелетия тому назад Кихаром? Мост в Тигровой впадине был и тогда разрушен, и Кихар по совету караташского жреца воспользовался Южным проходом...

Хаузен бросил дочищенную картофелину в котелок с водой.

— Вот видите, все в жизни имеет свою положительную и отрицательную сторону, — сказал он. — Разрушенный мост прибавил к дороге еще километров пятьдесят и в то же время приблизил к тем естественным условиям, в которых протекал поход Кихара. А не послужит ли это разгадке наших пещер?..

— И кстати я покажу вам Мертвый город, — подхватил Югов.

— Слышал, слышал, — улыбнулся Хаузен. — В свое время это наделало немало шума...

— Я обследовал его в тридцатых годах... Удивительный народ жил в долине, и следы влияния Караташа — на каждом шагу. Тогда я еще не знал, как объяснить некоторые из тех находок. Например — календарь... Вы помните?

— Да, да. Он был высечен в цельной скале?..

— И с колоссальной точностью, которой могли бы позавидовать даже мы. Теперь-то все становится на свои места. Караташ окончательно разъяснит все загадки...

Серебров вернулся из чащи с охапкой хвороста. Разложил костер, повесил на рогулине черный от копоти котелок. В котелке плавали нарезанные кое-как ломтики картофеля, бобы и консервированное мясо.

Серебров, встав на четвереньки, стал раздувать огонь. Пламя вырывалось из хвороста и тут же гасло. Серебров порывисто кашлял, отмахивался ладонями от едкого дыма.

Позавтракав, они тронулись в путь.

На плато, круто обрывающееся со всех сторон, вела узкая вьючная тропка.

Полчаса, которые они потратили на подъем, показались бесконечными. Но вот тропинка сделала последний поворот и исчезла в плоско разбегающейся желтой равнине. Странное зрелище предстало их глазам — ни деревца, ни кустика — только холмы, холмы, — ближе и дальше, причудливых геометрических очертаний. Лишь приглядевшись, Хаузен понял, что это не холмы, а развалины. Мертвый, покинутый жителями город.

Изрытые дождями стены крепостей вздымались на много метров вверх, а раньше были, видимо, еще выше. Огромные полуразрушенные ворота вели на широкое возвышение, где, очевидно, находился в былые времена алтарь. Может быть, приносили здесь в жертву суровым богам скот и рабов, а может быть, сжигали благовонные травы и жили в мире со своими соседями... Но зачем тогда эти стены, зачем башни и бойницы, сурово глядящие в раскинувшуюся внизу плодородную долину?!

Хаузен спрыгнул с коня. Большая серая змея, шипя, нырнула в расселину. Ученый повел носком ботинка в мягкой пыли. По просторной площади расходились во всех направлениях глубокие гофрированные полосы...

Хаузен вспомнил, какая это была сенсация в их мире. Новый очаг культуры. Искусные металлурги и проницательные астрономы!.. Культура, не имеющая себе равных в истории человечества! А цветная мозаика? Хаузен ознакомился с ней по репродукциям, приложенным в свое время к журналу «Вопросы археологии». Богатейший набор нетускнеющих красок, тонкая, ювелирная работа безымянных мастеров, необыкновенное чувство перспективы...

Но были во фресках жителей Мертвого города и свои загадочные детали, объяснить которые двадцать лет тому назад не мог никто. Правда, тогда тоже появилось несколько оригинальных гипотез, которые, однако, никого не удовлетворили. Эти продолговатые веретенообразные повозки со множеством овальных отверстий, люди с большими круглыми головами и непонятными рогатинами на макушках, тела, похожие на гусениц... Кто-то вспомнил о ритуальных масках, но при ближайшем изучении выяснилось, что ничего общего между ритуальными масками и круглоголовыми изображениями нет.

Югов тоже спешился. Лошадь ткнулась теплой мордой ему в ладонь.

— На, на, — улыбнулся профессор и вынул из кармана кусочек запыленного сахара.

Конь благодарно потянулся к его руке.

На возвышении, в сером кругу, красный полированный гранит хранил многовековую отвердевшую копоть; след чьей-то четырехпалой руки виднелся в запекшейся глиняной стенке алтаря.

Кони поводили ушами, вскидывали морды, глядя по сторонам. Из темных нор высовывались и тут же исчезали любопытные суслики.

— История, — сказал Хаузен. — По сути дела, как плохо мы еще знаем свое прошлое...

Они шли по пыльной дорожке, пробитой в руинах.

— Это бани, — пояснял Югов, указывая на едва выдающиеся из-под земли купола, — а это базар...

Через несколько шагов он пояснил:

— Выходим через парадные ворота на ристалище. Здесь, по преданию, состязались лучники и поэты.

Цветные восьмиугольные плиты разбегались от ворот в разные стороны в виде лучей.

— Поэты, — повторил Хаузен. — Но, насколько мне известно, ни одной рукописи не дошло до наших дней?..

— Их вывез Кихар...

— И спрятал в пещерах?

— Не исключено. Я возлагаю на них большие надежды.

Неожиданно Сноу выпрямился и показал на небо.

— Смотрите!.. Смотрите!..

Над долиной шел вертолет.

— Обычное дело, — сказал Югов. — Охрана границы.

— И это близко? — спросил Сноу.

— От Южного прохода километров десять на восток...

Серебров окинул Сноу насмешливым взглядом:

— Уж не хотите ли совершить маленькую экскурсию?..

— Что? А почему бы и нет?! Очень интересно! — парировал Сноу.