Дорога к цвету

Глава 11. Не годен к строевой

— Мы будем рисовать её, дедушка Док?

— Ты что, колбаса, подслушивала?

— Вы так кричали… Ну ладно, громко разговаривали. Дедушка Док, а ты, правда, когда рисуешь, людей лечишь?

— Откуда ты знаешь?

— Белая-красивая говорила, что ты худую-вредную рисовал и вылечил. А потом просто вылечил, а не рисовал, и стал старый. Как в сказке.

— Да ты, я смотрю, не только глазастая, но и ушастая! — восхитился я. — Всё слышишь!

— На меня никто внимания не обращает. Что же мне теперь, уши затыкать?

— Не надо затыкать. В этом нет никакой тайны. Да, я раньше мог менять людей, когда их рисую. Видел не то, что есть, а то, что должно быть, и рисовал это. Иногда получалось, чтобы правдой стало нарисованное, а не то, что было. Иногда не получалось.

— А теперь не можешь?

— Нет. Как ты говоришь: «Сломался».

— Аллах перестал смотреть твоими глазами?

— Можно сказать и так. Теперь твоими смотрит, зелёными. Наверное, ими лучше видно.

— Знаешь, я иногда думаю, что ты мне на самом деле папа. Белая-красивая говорит, что ты, когда спас худую-вредную, сразу постарел на тыщу лет. А до этого ты был не такой старый. Скажи честно, ты мой папа? Мы похожи — я тоже умею рисовать, и Аллах иногда смотрит моими глазами. А ещё ты со мной возишься, как будто я тебе родная. С чужими детьми никто не возится, кому они нужны? Ты скажи, я не буду сердиться, что тебя так долго не было. Я буду радоваться, что ты вернулся. Я маму спрашивала, но она не хочет ничего говорить.

Девочка глядит на меня такими глазами, что никакого Аллаха в них не нужно. Хочется сказать: «Да, я твой папа», ― чтобы увидеть свет, которым они зажгутся. Но это был бы краденый свет.

— Нет, егоза, я тебе не папа и даже не дедушка. Извини. Я был бы не против, но нет.

— Но я же рисую как ты!

— Ты рисуешь не как я, а как ты. Лучше меня рисуешь, просто надо больше тренироваться. А что Аллах, как ты говоришь, смотрит твоими глазами — такими красивыми глазами кто угодно посмотреть не откажется.

— И ты тут совсем-совсем ни при чём?

— Не совсем-совсем, — вздохнул я. — Немножко при чём, наверное. Понимаешь, в тебе дремал талант. Умение ощущать фрактал Мультиверсума и слышать мир. Если бы тебя воспитывал твой… Какой-нибудь проводник, то ты бы, наверное, смогла открывать кросс-локусы. Но в тот момент, когда твой талант начал пробуждаться, рядом оказался я, и он принял вот такую форму. Умение строить референс.

— А ты по правде хотел бы, чтобы я была твоей внучкой?

— По правде, — ответил я серьёзно.

— Тогда я буду, — сказала Нагма. — Так ведь можно? Например, если родители умирают, то ребёнка берёт брат отца или сестра матери, и они становятся ему родители. А у меня, вот, дедушка умер — я же могу взять тебя дедушкой?

— Думаю, вреда от этого не будет, — улыбнулся я.

— Я бы тебя взяла папой, — доверительно сказала девочка, — но ты слишком старый.

— Ты совершенно права, — кивнул я.

— Вот и хорошо, дедушка Док, — Нагма подошла к креслу и поцеловала меня в щёку. — Я тебя буду любить, как родного, обещаю.

— И я тебя, — ответил я как мог серьёзно.

Надо же, меня только что… удедушкили? Удедили? В общем, взяли в дедушки. Это было… Трогательно, пожалуй. Хотя ровным счётом ничего не значит — дедушкой она меня и так звала, а в наследство мне оставить ей нечего.

— Аллах ещё посмотрит твоими глазами, я знаю, — деловито сказала Нагма.

Решив для себя проблему родственных связей, она перешла к текущим вопросам.

— Будем рисовать вместе, раз ты сам не можешь. Странную рисовать будем, чтобы не была такая странная. И Багху, чтобы у неё быстрей ранки зажили. Даже худую-вредную будем, хотя она и вредная. Если заболеет.

— Хорошо, договорились, — согласился я. — Но учиться надо всё равно. Кувшин видишь?

— Ладно, — вздохнула девочка. — Пусть будет кувшин… Но Аллах не хочет смотреть моими глазами на кувшины!

— А на что хочет?

— Ты не будешь ругаться, дедушка Док?

— А должен?

— Ну, я, в общем… Вот.

Девочка, покраснев и потупившись, вытащила из-под кофты один из моих блокнотов. Так вот куда он делся!

— А я уж думал, потерял! — сказал я укоризненно. — Могла бы и попросить.

— Прости, дедушка Док, я хотела, но сначала забыла, а потом застеснялась… Ты не сильно сердишься?

— Вообще не сержусь… — сказал я рассеянно, разглядывая содержимое.

Это толстый дорогой скетчбук с отличной бумагой, одинаково годящейся как для карандаша, так и для акварели, и Нагма прошлась по нему и тем и другим, добавляя по вкусу пастель, маркер и даже гелевую ручку. То-то я эту ручку давно не видел…

Много портретов. Больше всего — Алианы, Нагма к ней неровно дышит, считая очень красивой. Из-за светлых волос, в основном, она от них млеет. Калидии, впрочем, тоже хватает, и некоторые портреты очень хороши — не столько по технике, сколько ухваченной сутью характера. Есть достаточно проработанные наброски Бераны, несколько разной удачности портретов матери — на мой вкус, слишком идеализированных. Пара автопортретов, сходство довольно формальное. Себя она пока видит и понимает плохо, это возрастное. С удовольствием отметил, что мои уроки не прошли даром — наброски сделаны по сетке, с разметкой, а не просто нарисованы абы как. Но интереснее другое — для этих портретов никто не позировал. Они нарисованы по памяти, без модели. Не без технических огрехов, но хорошо. У девочки есть умение правильно видеть. Это талант, остальное даётся практикой.

Перевернул страницу…

— Не обижайся, дедушка Док! — заторопилась Нагма. — Я пыталась смотреть на тебя глазами Аллаха, но он не захотел. Получилось… Ну, вот так.

— Вижу, — кивнул я.

Девочка честно попробовала нарисовать меня моложе, чем я сейчас, но вышло просто не похоже.

— Это так не работает, глазастик. Ты пыталась нарисовать то, чего нет, а не то, что должно быть. Не знаю, как лучше объяснить…

— Аллах не видит тебя молодым, да?

— Что-то в этом роде. Я и сам на этом попадался — думал, нарисую так, как хочу я, и станет по-моему. Но нет, мир не даёт рисовать что угодно, референс не строится. Это начинаешь чувствовать через некоторое время.

— Да, дедушка Док, я уже поняла, как будто карандаш не хочет. А если заставляешь, то картинка получается неправильная.

— Умничка. Мне много лет понадобилось, чтобы это понять.

Перелистнул ещё пару страниц — горы, Багха в разных ракурсах, замок…

— Нагма, откуда?.. — со страницы скетчбука на меня смотрит Змеямба.

Молодая, тут ей лет тридцать, не больше. Волосы без седины, причёска по плечи, решительный взгляд густо карих глаз — такой она была, когда мы познакомились. Отлично передано выражение лица — с равной готовностью улыбнуться другу или прищуриться в прицел. С улыбкой теперь у неё сложности, прищур оставил морщинки под глазами, но тогда она была хороша. Красивая и ещё молодая тётка, резкая, открытая, искренняя, слегка без башки. Я бы влюбился в неё, наверное, если бы не был женат. В неё многие влюблялись, но без толку — в постель путь был открыт, в сердце — нет.

— Я не знаю, дедушка Док. Аллах показал мне эту женщину. Я её никогда не видела, но, наверное, увижу. А ты её знаешь?

— Знал, — вздохнул я. — Сейчас она старше.

Увидев на следующей странице Слона, даже не удивился. Нарисованный в несколько цветов, быстрыми мазками с потёками краски, он тоже выглядит моложе. Отлично передано выражение лица — жёсткое, с досадливой складкой у губ, немного брезгливое и недовольное. Что-то не по плану пошло, видать.

— Мне кажется, он не злой, — сказала Нагма.

— Не злой, — задумчиво согласился я, разглядывая рисунок. — Просто для него задача важнее человека. Даже если этот человек — он сам.

— Ты его тоже знаешь?

— И весьма неплохо, зеленоглазка.

На следующей странице человек в капюшоне с почти не прорисованным лицом — оно скрывается в тени и похоже на маску.

— Этого я боюсь, — призналась Нагма. — Хотя он тоже не злой. Он… Как будто весь из железа и муравьиного яда.

— Из окаменевшего говна он, — буркнул я. Креон узнаваем даже без личного сходства, на одних ощущениях.

Я продолжил листать скетчбук, вглядываясь с лица на портретах, но больше никого не узнаю. Вот этот молодой человек, изображённый в разных ракурсах, кажется смутно знакомым — но нет, не вспомню. Его портретов несколько, некоторые в странном интерьере, наверное, он чем-то важен, но, как ни стараюсь, не приходит на ум. Старость не радость.

Ещё один человек встречается несколько раз — приятный лицом, но какой-то невдалый мужчина средних лет. Навскидку я бы сказал, что он пьющий, запущенный, потерянный и несчастный. У Нагмы отлично получается передавать характер. Его я точно не встречал, но он как будто на кого-то отдалённо похож.

Чем дальше, тем её рисунки становятся страннее — женщина, похожая и непохожая на Алиану, из которой рвутся на волю чёрные птицы; черноволосая девушка, истекающая чёрным дымом; Калидия — а может, и не она, потому что лицо залито кровью и закрыто руками… Мда, лучше бы эта девочка и дальше овечек на стене мелом рисовала.

— И какой сюрреалист тебя покусал, милое дитя? — мрачно спросил я.

— Меня не кусал никакой сурлист, дедушка Док! Но иногда, когда мне не спится, я лежу с закрытыми глазами и вижу всякие вещи. Если их сразу нарисовать, то не так страшно. Из бумаги они не вылезут!

Похоже, я не угадал. Девочка видит не референсы. Но что?