Установленный срок

– Так будет и со мной, – сказал я. – Пусть я никогда не доживу до того, чтобы положить на хранение человека в этом святилище, пусть я буду обречен глупыми предрассудками людей влачить жалкое существование среди горестей и бессилия старости, пусть мне никогда не будет дано ощутить невыразимые утешения триумфального ухода, – все равно мое имя будет передано грядущим векам, и обо мне будут говорить как о первом, кто попытался спасти седые волосы от того, чтобы их с печалью уносили в могилу.

Я пишу эти строки на борту канонерской лодки "Джон Брайт", потому что тиранические рабы современного монарха схватили меня во плоти и везут в Англию, чтобы, как они говорят, вся эта чепуха о Установленном сроке могла исчезнуть из Британулы. Они думают, бедные невежественные воинственные люди, что подобная идея может погибнуть из-за того, что лишь один человек будет придерживаться её. Но нет! Идея будет жить, и в грядущие века люди будут процветать, и быть сильными, и преуспевать, незапятнанные жадностью и трусостью второго детства, потому что Джон Невербенд был в свое время президентом Британулы.

Тогда, когда я сидел и размышлял над вестью, переданной мне Абрахамом Граундлом, мне пришло в голову, что было бы неплохо увидеться с Красвеллером и честно поговорить с ним на эту тему. Иногда случалось, что своей силой я оживлял его пошатнувшееся мужество. Это предположение, что он может сбежать, когда приближается день ухода, или, скорее, что другие могут сбежать, было предметом некоторых разговоров между ним и мной.

– Что будет, – сказал он, – если они будут избегать?

Он намеревался намекнуть на возможный побег тех, кого собирались отдать на хранение.

– Люди никогда не будут настолько слабы, – сказал я.

– Я полагаю, вы заберете все их имущество?

– Все до единого пенни.

– Но собственность – это вещь, которую можно передать.

– Мы должны внимательно следить за такими. Может быть, появиться постановление, знаете ли, ne exeant regno1. Если мы окажемся в затруднительном положении, это будет последнее, что можно сделать. Но мне было бы жаль, если бы я был вынужден выразить свой страх перед человеческой слабостью какой-либо общественной мерой такого рода. Это было бы равносильно обвинению в трусости всей республики.

Красвеллер только покачал головой. Но я понял, что он покачал ею от имени всего человечества, а не только от своего собственного имени.