Чудо

Вот, один из них, тот самый, златозубый, который вчера бил Аню, сделал шаг вперед и с силой ударил ее по заду. Она повернулась, но другой повторил шлепок. Она попыталась вырваться из круга, но ее втолкнули обратно. Сейран рванулся к обидчику и двинул его кулаком по скуле, но ему подставили ножку, и он повалился на пол, увлекая за собой кого-то из компании. И тогда они стали бить его ногами. Но женщины подняли визг. Сквозь толпу протиснулся высокий, с длинным горбатым носом милиционер, поднял и повел с собой Сейрана. Его противники мгновенно растаяли в толпе.

Время близилось к полуночи.

— Живо! Живо! — прикрикивал, подталкивая его, лейтенант. Одной рукой он вывернул его левую руку, а другой крепко сжал пояс за спиной.

— Да отпустите вы меня! — возмущался Сейран. Ему было стыдно ловить на себе любопытные взоры прохожих. Недавно кончилось кино, на улицах было много отдыхающих, расходившихся по корпусам или совершающих променаж перед сном.

— Живо!

Лейтенант подвел его к зданию, терявшемуся в тени деревьев, отпер дверь и втолкнул Сейрана в помещение, где горел яркий свет. В небольшой комнатке стоял стол и два стула. Лейтенант велел сесть, уселся сам, достал чистый лист бумаги и принялся писать. Задал стандартные вопросы: имя, фамилия, год рождения, где и кем работает, семейное положение. Потом отложил ручку и спросил:

— Ты сколько выпил?

— Ничего я не пил, — буркнул Сейран.

— Как не пил? — удивился тот. — А зачем к людям приставал? Танцевать мешал? Дрался?

Дверь тихо скрипнула. Сейран оглянулся. В комнату вошел златозубый и его дружки.

— Не дрался я! — воскликнул Сейран. — Это вот они! Вы спросите, зачем они к девушке приставали?

— Врет он все, Вахид!

— Ти-хо, Рафик! — рявкнул лейтенант, стукнув кулаком по столу. — Видишь, парень не в себе. Его после выпивки на подвиги тянет. Позавчера он тоже выпил, напал на женщину, отнял у нее деньги, часы, кольцо с камушком…

— Я ничего не…

— Молчать! — оборвал его Вахид. — Все из карманов — на стол! Деньги, вещи, документы, оружие…

— Нет у меня никакого оружия…

Несколько рук немедленно обшарили его, и вскоре на столе выросла горстка мелочи, охапка бумажных денег, записная книжка, ключи. Негромко звякнуло колечко с камушком.

— Опять за старое принялся, идиот?! — воскликнул Вахид, с ненавистью глядя на Рафика.

— Замяли! — бросил тот. — Кольцо его, у него и спрашивай. Он сознается. Он тебе в чем хочешь сознается, он же у нас умный парень, верно? — засмеялся он, похлопав Сейрана по плечу. Тот брезгливо сбросил руку.

— Твое кольцо? — спросил лейтенант.

«Зачем вы это делаете?» — мысленно спросил Сейран.

И Вахид принял мыслеграмму. Вначале взгляд его преисполнился изумления, затем — ненависти.

«Затем, что ты идиот! рохля! недотепа! лопух! — билось в его мозгу. — Затем, что не надо было тебе соваться в чужую игру! А теперь ты сел и сел крепко, фрайер!»

Затем Вахид отвел его в камеру, расположенную чуть подальше, по коридору. Сейран прижался к стене и стиснул зубы. В сознании его тревожно мерцали зеленоватые пятна. Они скакали, будоража его немыми вопросами, но он ничего не мог ответить или объяснить ИМ. Разве что посетовать на извечную людскую несправедливость…

Скрипнула дверь. Кто-то беззвучно подошел и тронул его за плечо. Он обернулся. Во тьме сверкнули фарфоровые белки глаз и полоска золотых зубов.

— Ну что, братуха, — негромко осведомился Рафик. — Не мало тебе? Еще добавить?

Они… Оно… Пресловутое Нечто, подозрительно смахивающее на НИЧТО… Они внимательно следили за поединком двух особей чуждого им вида, живущих в чуждом им мире, с чуждыми законами. Однако до некоторой степени Они уже освоились с этим миром, научились если не понимать его, то хотя бы принимать таким, каким он был в представлении существа, в нем живущего, чьими глазами и мыслями Они этот мир воспринимали. Но искомое существо в этом мире было не одиноко. Его окружали иные существа, подсознание которых представлялось Им адской мешаниной биоэлектрических импульсов. Контактировать с ними было просто невозможно, ибо лишь редчайшее природное сочетание нейтронов и клеток в небольшом участке серого вещества человеческого мозга позволило Им осуществить контакт.

Они не знали и не могли понять, что именно Их воздействие на мозг было первопричиной острой боли, терзающей это существо; что крайне важный для Контакта участок серого вещества отвечал за должное новообразование кровяных телец, и что неритмичная работа этого участка приводила не только к болевым ощущениям, но и к отложению минеральных веществ на стенках кровеносных сосудов, закупорка одного из которых привела бы это существо к мгновенной гибели…

Однако, совершенно неожиданно для себя, Они вдруг ощутили, что при определенной концентрации усилий, могут проникать в тот же участок мозга и иных живых существ, пресмыкающихся, земноводных, млекопитающих… В частности, двуногих прямоходящих…

— Что ты от нее хочешь? — прошептал Сейран. — Оставь ее в покое! Она ненавидит тебя!

— А разве мне нужна ее любовь? — усмехнулся Рафик. — У меня навалом таких девок. И помоложе, и покрасивее. В этом городе я выбираю.

— Не выбираешь, а подбираешь. Людскую шваль, ошметки. А она не такая. Она не унизится перед тобою ради денег, тряпок и кабака, и ты это знаешь и оттого бесишься! — воскликнул Сейран и рассмеялся. — Ведь не она тебе нужна, а ее растоптанная гордость! Ведь ты не на тело ее, а на душу покусился, дьявол! Нет, не дьявол, а жалкий, ничтожный бесенок!.. — кричал он, не чувствуя града обрушившихся на него ударов. Он стонал, выдавливая смех из раскровяненного рта, не чувствуя яростных ударов каблуками, ибо в нем нарастала иная боль. Она росла и ширилась, кусала его изнутри, впивалась в сердце и легкие острыми клыками, вылетала с надрывным кашлем наружу. В голове его будто бил тяжелый молот, в мозгу кипело зеленое марево, руки одеревенели…

Неожиданно эта же боль передалась и тем, кто избивал его, и они повалились на пол, корчась в судорогах, и незримые клыки терзали каждую клетку их сытых, мускулистых тел, трясли мерзкие и нищие душонки.

Медленно поднявшись, Сейран отер рукавом кровь, перебрался через груду тел, вышел из камеры, подошел к столу, за которым сидел опешивший лейтенант, собрал деньги и документы и вышел на улицу.

Он брел, улыбаясь, и сердце его было полно тихой радости. Неожиданно для себя он вдруг осознал, что ИМ ведомо чувство справедливости!..

Он не спеша шел по пустынным улочкам, с трудом ориентируясь в кромешной тьме, по ночам окутывавшей городок, власти которого рьяно экономили электроэнергию.

Внезапно из темноты навстречу ему вынырнула фигурка, бросилась на шею, обхватила руками плечи, разрыдалась…

— Анна… — тихо сказал он.

— Вы… вы живы?! — плача шептала она. — Я так боялась, что они убьют вас.

Он обнял ее и сказал на ухо:

— И совершенно напрасно боялись. Со мной все хорошо.

И поцеловал ее.

Долго длился их поцелуй, и когда они наконец оторвались и посмотрели друг другу в глаза с бесконечной теплотой и нежностью, оба поняли, что нет для них никого ближе и роднее в целом свете, чем этот человек напротив. И вновь они стояли обнявшись, шепча друг другу разные смешные, нежные и ласковые слова, и снова целовались. И, стоя в одном куцем пиджачке, не ощущал он студеного пронизывающего ветра, а замирал от блаженства, чувствуя под рубашкой завораживающую ласку ее пальцев с острыми, крохотными ноготками.

Когда они пришли, корпус уже спал. Они долго колотили в дверь и рассмеялись, когда разворчалась сонная дежурная. Тихонько поднялись они по лестнице, на цыпочках прошли весь коридор и вошли в номер.

В темноте, в звенящей тишине громко лязгнул ключ…

И была тьма, подобная той, в которую дух божий летал некогда над бурными водами, зачиная свет небесный, твердь земную и все на ней сущее.

— Милый… — чуть слышно шепчет она. — Милый… Откуда ты пришел ко мне?.. За что?.. За что одарил ты меня, грешную?..

— Что ты говоришь?

— Ты — бог! Ты — мой бог! Смешной, нежный и радостный… Спасибо тебе за то, что ты есть! Спасибо тебе! Ты… ты и сам не знаешь, какой ты!.. она вдруг заплакала.

— Ну что ты… — растерянно шепчет он, прижимаясь губами к ее глазам.

Плача, она целовала его лицо, шею, грудь…

— Я никогда не думала, что это… может быть так прекрасно…

— Разве ты не замужем?

— Замужем, конечно. Но с ним… это совсем по-другому, Я его ненавижу! Ненавижу! Он — грубый, злой, вечно пьяный… Ты не можешь себе представить, до чего мне страшно и противно, когда он наваливается, дыша перегаром, смрадный, нечистый, тупой… А я лежу, зажмурившись, и молю бога, чтобы все это поскорее кончилось…

— Он у тебя сильно пьет?

Она коротко вздохнула и ответила:

— Сильно.

— Отчего?

Пожала плечами.

— Отчего люди пьют? До свадьбы вроде был нормальный парень. Когда ушел в армию, я его два года ждала, ни с кем не встречалась. А пришел — поженились. Он и начал выпивать. Сначала от радости. Потом по привычке, с устатку, он у меня шофер на лесовозе. Потом… Потом с горя. Оттого, что детей нет.

— Разве это горе?

Она взглянула на него с удивлением.

— Странный ты, право слово… Что же горе, как не это? А то стала бы я по этим санаториям разъезжать, врачей да нянек кормить…

— По рублику?

Она фыркнула.

— Это с вас, мужиков, они рубли сшибают, потому что вы все равно больше не дадите. А баба… она ничего не пожалеет, лишь бы дите было. Вот и сосут из нас эти паучихи. Видел бы ты, сколько на врачихах этих и сестрах золота понавешано! И нагло подходят и требуют еще и еще… Своими бы руками я гадин этих стреляла…

— Ну, успокойся, может быть, это тебе поможет… И у тебя еще все получится…

— Ты думаешь?.. Дай-то бог… Вот было бы счастье…

Счастье… простое, человеческое счастье… Оно было неведомо ИМ, невообразимо далеким, всемогущим, всеведущим. Иногда ему становилось страшно оттого, что ОНИ такие рассудительные и методичные, отрешенно-бесстрастные и холодные. Порою он осознавал, что является для НИХ просто орудием познания, подопытным экземпляром своего вида, и все надежды на Контакт не более, чем химера. Слишком уж велики были различия между нами и ИМИ. И единственным мостиком между цивилизациями был и оставался крохотный сгусток биоэлектрических колебаний в коре головного мозга единственного из пяти с лишним миллиардов землян…

— Сереженька, скажи мне, почему ты такой?…

— Какой?

— Ну… такой. Не такой, как все остальные. Все куда-то бегут, летят, суетятся, а ты один… задумчивый добрый… будто ангел.

— Да брось ты…

— Нет, правда, как будто не от земли, бродишь и думаешь о чем-то своем, как блаженный какой. И взгляд у тебя такой, как… Ну, словно ты смотришь на всех нас откуда-то с неба. И ничего не видишь.

Он не долго размышлял. И понял, что сейчас не имеет права скрыть от этой женщины ничего. Он поцеловал ее в лоб и сказал: