Дорога к цвету

* * *

Остановились мы за первым гребнем, причём без сил повалились и я, и Анахита. Три гружённых ишака выглядят, в отличие от нас, вполне бодро, а Нагму мы пристроили поверх мешков, где она почти сразу заснула. Лично у меня такое ощущение, что я стоптал ноги по колено. Болят мышцы, ноют суставы, колотится сердце.

— Хорошо, то они так медленно соображают, — сказала Анахита. — Уже к вечеру начнут сомневаться, завтра весь день проругаются друг с другом, а послезавтра додумаются, что одинокий старик-шурави не тянет на картину «возвращение владетелей». Где люди-машины? Где чёрные демоны с красными глазами? Кстати, действительно, где?

— Ну, вообще-то у нас они есть, — сказал я.

Ничуть не соврал, кстати — Калидия в оболочке тот самый демон, а её мать «человек-машина». Жаль, толку от обеих ноль. — Очень надеюсь, — вздохнула женщина. — Потому что они захотят проверить. Сначала осторожно, потом обнаглеют, а потом решат, что, может быть, и имущество владетелей дозволено. Потому что великие и могущественные повелители демонов — это одно. А если просто люди, то их и зарезать можно. Аллах простит.

— А ты, я смотрю, не очень вписываешься в местную общину.

— Я же иблисова шлюха.

— И за что дают такую ачивку?

— Когда мне было пятнадцать, сбежала с торговцем из другого мира. Я была очень красивая, он как меня увидел, так и запел соловьём — какая, мол, у меня жизнь будет весёлая да прекрасная, если я уеду с ним. Я ничего кроме кыштака не видела, к тому же была бача-пош, мне ничего не светило. Ну уши и развесила, сбежала в чём была.

— А что такое бача-пош?

— В семье должен быть сын. Если его нет — отцу позор.

— Где-то я это недавно слышал… Продолжай.

— Если сын никак не рождается, то им назначают дочь. Она носит мужскую одежду и считается мальчиком, может владеть имуществом и наследовать отцу. Но замуж ей нельзя, потому что это мужеложество и мерзость перед Аллахом. С женщинами, впрочем, нельзя тоже, потому что все же знают, что она бача-пош, и это тоже мерзость перед Аллахом. Но при этом изнасиловать её — малый грех, потому что бача-пош и не мужчина, и не женщина, а так, недоразумение. Как овцу трахнуть. Аллах не одобряет, но овцам от этого не легче. Так себе перспективка, да?

— Да, звучит не очень. Неудивительно, что ты свалила от такой радости.

— Сначала было действительно неплохо, — Анахита проверила, что Нагма спит, и продолжила: — Торговец был парень конкретно мудаковатый, вечно напоминал, что вытащил меня из кыштака, и я ему теперь по гроб жизни обязана. Сначала я чуть не молилась на него за это, а потом потаскалась по Мультиверсуму, пообтёрлась, посмотрела, как люди живут, и стала давать обратку. Он только что с лица смазливый, а по жизни — бездарь и лузер. Копеечная торговлишка, дешёвая контрабандочка, маленький член. Вечно сидели без денег, а он только ныл, какая я тварь неблагодарная, и ревновал к каждому кусту. Когда я залетела, весь на говно изошёл — делай, мол, аборт, куда нам спиногрыза. Я к тому времени выучилась на медсестру-акушерку, и в тех ипенях, куда он возил свой товар, мои услуги приносили больше, чем его дурацкая торговля.

— От этого, он, надо полагать, бесился ещё сильнее.

— Рубишь фишку, — кивнула Анахита. — Так и было. Я наотрез оказалась, заявила, что раз я нас кормлю, то прокормлю и ребёнка, не тресну.

— И что произошло потом?

— От торговцев узнала, что отец умирает. Мать-то умерла, когда я маленькой была. Не могу сказать, что прям его любила, но не попрощаться было бы свинством. Думала, заскочу ненадолго, похороню отца и дальше поеду, хрена мне тут делать?

— Но что-то пошло не так?

— Этот козёл привёз меня, и пока я хоронила отца, свалил. Думала, может, вернётся — да хрен там. Осталась одна — иблисова шлюха на восьмом месяце беременности иблисовым выблядком. Они бы меня насиловали, пока я не сброшу плод, а потом забили камнями, но спасло чёрное колдовство.

— Какое?

— У меня был маленький, но мощный шокер. Сошло за магию. Я заявила, что так будет с каждым мужчиной, который меня коснётся. Он, правда, разрядился, и зарядить его негде, но одного раза хватило. Они бы, со временем, сообразили оглушить меня камнем издали, но жёны отговорили. Тут женщин вообще не лечат, потому что Аллах не велит. Даже акушерки не было, точнее, была бабка, которая пуповины зубами перекусывала.

— Прямо хирургическая стерильность, — оценил я.

— Вот и я о чём. Приняла пару родов, вылечила несколько женских хворей. Хотя у женщины тут прав меньше, чем у скота, но есть же неформальные методы. Хотя я и ведьма, но все же бача-пош. Но, хотя и бача-пош, но беременная. Старейшины неделю драли друг другу бороды на совете, решая, что делать по обычаю, и что велит в таких случаях Аллах. В результате мне оставили отцовский дом, потому что я бача-пош и могу наследовать. Но Нагму признали иблисовым выблядком, потому что мужик родить не может. Не знаю, что я буду делать, когда она вырастет. Я её рожала одна, сама пуповину вязала, глотку за неё кому хочешь перегрызу.

— Весело тут живётся, как я погляжу. Отдохнула? Пошли дальше.

Я, скрипя, как рассохшееся буратино, поднялся с земли, и мы пошли дальше. Ничего, авось привыкну. Регулярные прогулки на свежем горном воздухе полезны в любом возрасте.

— А почему ты не свалила с ребёнком? — спросил я, чтобы отвлечься от усилия, с которым переставляю ноги.

— Куда? — Анахита грустно улыбнулась. — В такой же кыштак? В этом меня хотя бы боятся. Здесь везде одно и то же. Я, пока по Мультиверсуму не покаталась, и не знала, что бывает по-другому. Но я не проводник, кросс-локус не открою. Это отец её был проводником, хоть и слабеньким.

Женщина заботливо укрыла спящую на мешках Нагму накидкой, ветер холодный. Девочка умудряется спать, полностью игнорируя тряскую походку осла и неудобное ложе. Вымоталась и перенервничала.

— А чего они сейчас-то на тебя взъелись? — я стараюсь не думать, что будет с моими суставами к вечеру, если они сейчас так болят.

— Во-первых, из-за вас. Возвращение владетелей — не баран чихнул. Все чего-то от вас ждут, хотя никто толком не скажет, чего именно.

— А тут такая ты, — кивнул я понимающе.

— Именно. Угораздило ж меня травы собирать на перевале. Смотрю — над замком знак владетелей, думаю — надо разведать. Прихватила корзинку, взяла Нагму и пошла. Я Нагму там не оставляю, они ребёнка не пожалеют. Иблисов выблядок, Аллах дозволяет.

— Сколько ей?

— Девять или десять. Я в какой-то момент сбилась со счета, тут календарей нет.

— Красивая девочка.

— В том-то и беда. Тут замуж с тринадцати выдают. Сразу беременность, где-то четверть не донашивают или умирают родами, потому что сами почти дети. К восемнадцати уже по трое-четверо родят, если выживут, к тридцати — старуха, надо новую, молодую жену брать, эта пусть воду носит. Вот тебе и вторая причина, почему на меня сегодня накинулись — я жене Абдулбаки помогла плод вытравить, а он узнал. Видать, вторая жена настучала, там те ещё интриги. И не надо на меня так смотреть! Она бы умерла родами, без вариантов, больная совсем по женской части.

— Я не осуждаю, — сказал я. — Твоя пациентка, твоё решение.

— Ты врач? Позывной «Док» обычно врачам дают.

— Да, я врач. Учился на педиатра, но теперь полевой медик широкого профиля.

— Воевал? — она показала на автомат.

— Да, пришлось.

— Неужели у владетелей не нашлось солдат помоложе?

— Сложная история. Так вышло. Я тут, скорее, как личный врач при дочери владетеля Креона.

— И ты русский, — сказала она утвердительно.

— Я же говорю — сложная история.

— Отец Нагмы русский. Я жила в России. Хотя, конечно, мы больше были в дороге, чем дома. Торговца ноги кормят. Русские странные, но не все мудаки, как мой. Надеюсь, ты не такой.

— Я тоже надеюсь. Кстати, твоя дочь агитировала меня на тебе жениться. Чтобы моя неизбежная скорая смерть от старости была не напрасной.

— Вот засранка! — засмеялась Анахита. — Это все равно ничего не изменило бы. Вдовам тут не намного легче живётся. В лучшем случае брат умершего забирает их в свою семью, на правах служанок-наложниц. Если же забрать некому, то им не позавидуешь — они никто. С ними можно делать что угодно, ведь Аллах раз наказал их смертью мужа, то он их не защищает. «Кровь и имущество дозволены», как говорит наш мулла.

— У вас и мулла есть? — спросил я.

— А как же без него? — удивилась Анахаита.

— Странно, что я его не видел на площади.

— Мулла хитрый. Не сердись на Нагму, она хотела как лучше.

— Я не сержусь. Хорошая девочка.

— Самая лучшая на свете, — вздохнула Анахита. — Не прощу себе, если с ней что-то случится.