Голубая кровь (трёхтомник)

В деревне было по-прежнему тихо, так как все жители покинули её и ещё не вернулись. Я приехал на место и, заметив, что коня беспокоит запах крови, я оставил его подальше от дома. Внезапно ветер стих и больше не гремел гром. Кругом воцарилась мёртвая тишина, леденящая душу. Деревья, потрёпанные ветром, выпрямились и замерли. Они были похожи на плакальщиц, которые, увидев человека, прервали свои стенания и плач, чтобы посмотреть, кто пришёл в это скорбное место, и что он будет делать.

Я шёл по траве, залитой кровью убитых детей, и искал своего сына. Он лежал неподалёку от Аматы. Увидев его, я остановился. В моём сердце боролось горе с ненавистью к Эдуарду, как к убийце, и, тем не менее, он был моим сыном, мне стало жаль его.

Вдруг я услышал стон и огляделся. Но вокруг меня, словно на поле брани, лежали только мёртвые. Стон повторился, но этот раз громче, и я увидел, что Эдуард слегка повернул голову. Я бросился к нему, поняв, что мой сын жив. Когда я опустился возле него на колени и положил ему под голову свой плащ, он открыл глаза и посмотрел на меня.

В тот же миг я увидел чью-то тень, которая бесшумно приблизилась сзади. Я подумал, что вернулись Красные Вампиры, и оглянулся. Позади меня стояла Эсфирь. Девочка была жива, но на её голове виднелась рана и кровь перепачкала её волосы. При свете луны, Эсфирь казалась бледной, как покойница, и слегка покачивалась, так как, видимо, потеряла много крови. В руке Эсфири был пистолет — его, не смотря на слабость, она сжимала крепко. Она шагнула к нам и, неотрывно глядя в глаза Эдуарда, медленно подняла оружие и прицелилась в моего сына. Пистолет не дрогнул в руке Эсфири, а на её лице было недетское выражение человека, вернувшегося их царства мёртвых. Казалось, что сами богини мщения оживили этого ребёнка. Я не ожидал от девочки такой решительности и хладнокровия. Я был поражён и, видимо, мой истошный крик и что-то в выражении моего лица остановили Эсфирь, она опустила оружие.

— Твой сын — убийца, — обвинительным голосом произнесла Эсфирь.

— Да, — тихо прошептал Эдуард, — эта девочка права, отец. Я Красный Вампир и уже два месяца убивал людей.

Они не знали, что я был свидетелем убийств, происшедших днём, и всё видел.

— Зачем, Эдуард? — застонал я. — Почему ты был заодно с этими убийцами?

— Меня заставили, отец, — прохрипел Эдуард, — но я не смог долго выдержать этого ужаса.

— Это не оправдывает тебя, — жёстко отрезала Эсфирь.

— Я знаю, — ответил мой сын, — тому, что я делал, нет прощения.

— Я буду мстить, — прошептала Эсфирь, глядя на звёзды, появившиеся в прорехах туч, и словно давая клятву небесам. — Красные Вампиры убили мою семью, и теперь я буду искать их и отомщу, даже если на это уйдут годы.

Тогда я не принял эти слова Эсфири всерьёз и не знал, насколько решительно и осмысленно она это сказала. Разве я мог предположить, на что способен этот ребёнок?

— Никто не знает, кто на самом деле Красные Вампиры, — сказал я.

— Я найду их даже под землёй, — с ненавистью пообещала Эсфирь.

— Я помогу тебе, Эсфирь, — слабеющим голосом сказал Эдуард и подозвал её ближе к себе, так как ему трудно было говорить.

Однако он, в отличие от меня, уже тогда, наверное, понял, что слова Эсфири не пустой звук. Возможно, на пороге смерти человек всё видит яснее.

— Красные Вампиры не знают имён друг друга и, скорее всего, не видели и лиц. Они узнают один другого только по двум признакам, во-первых, на безымянном пальце правой руки у каждого есть татуировки в виде кинжала, кольцом обогнувшего палец. Во-вторых, все Красные Вампиры имеют одинаковые кинжалы. Такой есть и у меня.

Мой сын достал из-под плаща кинжал и отдал его Эсфири.

— Возьми его. Я ухожу из этого мира, но мой дух будет хранить тебя и поможет истребить всех, до одного, Красных Вампиров. Отомсти им за свою семью и за мою душу, которая уже никогда не найдёт успокоения. Это будет справедливое возмездие, а потому делай то, что будет подсказывать тебе твоё сердце, и не слушай тех, кто будет говорить, что всепрощение единственная панацея от всех бед и лекарство для израненной души, — потом он посмотрел на меня. — Прощай, отец, и прости меня…

Это были последние слова Эдуарда, моего единственного сына, он вскоре умер, а его глаза неподвижно смотрели на звёзды.

Я похоронил моего сына и убитую семью там же, возле дома. Когда приблизился рассвет, я, закончив свою работу и помолившись на могилах, стал звать Эсфирь, но девочки нигде не было. Я тщетно её искал, она ушла, не оставив следов. Прекратив поиски Эсфири, я сел на коня и поехал домой. В то утро я постарел лет на двадцать.

Три дня спустя, после этих событий, разразилась страшная гроза. Со дня гибели моего сына и семьи Эсфири дождь шёл почти беспрерывно, но на третью ночь поднялся настоящий ураган. Моя жена, заболевшая после смерти Эдуарда, уже спала, но я не мог уснуть и потому решил ещё раз обойти дом и проверить все запоры на ставнях, боясь, что они будут выбиты стихией. За окнами гремел гром, и стёкла дребезжали от порывов ветра и дождя, но среди этого шума я услышал, как кто-то постучал в дверь. Стук был тихим, однако я вздрогнул, как от сильного грохота.

Когда я открыл дверь, то увидел Эсфирь, с ног до головы укрытую непромокаемым плащом, который был ей явно не по размеру. Впустив девочку, я запер дверь и отвёл её к камину, думая, что она замерзла и промокла. Остановившись перед огнём, Эсфирь сбросила плащ и каким-то странным отрешённым взглядом поглядела на меня. Она не промокла, благодаря плащу, но в её руках я увидел кинжал. Руки девочки, её одежда и кинжал были в крови. Эта кровь была красной, а кинжал тем самым, что дал Эсфири Эдуард.

— Я убила человека, — поведала мне Эсфирь самым обычным голосом, пронизанным глубоким спокойствием человека с чистой совестью.

Эсфири едва исполнилось девять лет, но она, совершив убийство, не испытывала ни страха, ни угрызений совести.

— Мне нужно вымыть руки и кинжал, — сказала она.

— Да, конечно, — ответил я, подумав, что мне снится кошмарный сон.

Когда Эсфирь смыла кровь, я привёл её снова к камину и сказал, что принесу ей поесть. Усадив девочку в кресло, я ушёл, не беспокоясь, что она убежит, так как Эсфирь, видимо, давно не ела и была похожа на сомнамбулу, после перенесённых ею бед. Она делала всё машинально и ничему не противилась, хотя я очень беспокоился за её психику и боялся, что она может кинуться на меня с оружием, но этого не произошло. Эсфирь, похоже, отдавала себе отчёт в своих действиях, хоть и вела себя не по-детски. Когда я вернулся с едой, она уже крепко уснула в кресле, поджав под себя ноги и не выпуская из рук кинжала. Девочка спала так мирно, как и все дети в её возрасте. Нельзя было даже предположить, что она убила человека. Не став будить Эсфирь, я сжёг её плащ, на котором были следы крови, а затем отнёс её в комнату Эдуарда и уложил в постель.

Утром я сказал жене, что появилась Эсфирь, но умолчал о том, что она совершила этой ночью. Мы с женой решили оставить девочку у себя и вырастить, как дочь, выдав её за дальнюю родственницу. Эсфирь проспала целые сутки, а затем осталась у нас без каких-либо возражений. Мы очень полюбили её и делали всё для того, чтобы она забыла свою убитую семью и простила нашего сына. Особенно много времени уделял ей я. Эсфирь жила у нас и оказалась очень милым ребёнком, не агрессивным и уравновешенным. Мы с женой скрывали, что у девочки голубая кровь и были довольны своей воспитанницей. Эсфирь, после того, как пришла в наш дом, ни разу не упоминала о своей семье, и мы решили, что она смирилась с судьбой. Я же в душе надеялся, что Эсфирь, возможно, вообще никого не убила, а просто где-то вымазалась в крови. Я постоянно следил за ней и убедился, что Эсфирь не имеет привычки или склонности к жестокости и убийству. Но это оказалось не так. Как я ошибался!

Примерно за пятьдесят дней до годовщины гибели своей семьи, Эсфирь вдруг исчезла. Мы искали её, но безуспешно. Она не появлялась до того самого дня, в который была убита её семья и наш сын. И вот ночью кто-то постучал и, открыв дверь, я увидел Эсфирь. Пустив её в дом, я снова заметил следы крови на её руках и кинжале. Мне всё стало ясно: Эсфирь все эти дни охотилась на Красных Вампиров и убила кого-то из них. Эсфирь была в истрёпанной одежде, словно бродяга, худая, усталая и с репьями в волосах, которые давно не расчёсывала, но её глаза горели торжеством.

— Эсфирь, зачем ты это сделала?! — я ужаснулся, догадавшись обо всём. — Ведь ты погубишь свою жизнь.

— Нет. Я совершила идеальное убийство, — ответила моя воспитанница. — Меня никто не заподозрит, а ты не выдашь.

— Но ты не должна убивать людей!

— Это не люди, а убийцы. Их много, но я буду уничтожать их год за годом. Пока не убью всех, или они не остановят меня, — сказав это, Эсфирь ушла в свою комнату.

Только тогда я осознал то, во что отказывался верить целый год: у Эсфири была душа хладнокровного убийцы. В моём доме жил дьявол в обличье ребёнка. Я испугался, ведь Эсфирь могла убить меня или мою жену. Признаюсь, что этот страх прошёл не скоро. Но самое страшное то, что Эсфирь совершенно здорова психически. Если бы она была больна, то её можно вылечить. Только ведь Эсфирь имеет на редкость крепкую психику и нервную систему. В одном она была права: я никогда не посмел бы её выдать.

Утром она вела себя как нормальный ребёнок: смеялась, проказничала, мило улыбалась, когда я пытался ее отчитать. Моя жена была счастлива возвращению Эсфири, и я не смог сказать ей правду.

С тех пор прошло девять терианских лет. Красные Вампиры уже давно исчезли и стали не более чем страшной легендой, но Эсфирь каждый год уходит их дома и убивает по одному из них в тот день, когда погибла её приёмная семья. Я не знаю, как ей удаётся их найти, но она их находит. Порой мне становится страшно — а вдруг она убивает не только Красных Вампиров, но и невиновных людей, лишь бы совершить жертвоприношение в память о своей семье? Столько лет я живу с ней под одной крышей, но так и не смог понять эту терианку. Меня до сих пор ужасает, как ребёнок может убивать, и тем более девочка? Я ни у кого не посмел попросить помощи или даже совета. Кем нужно быть, чтобы много дней выслеживать человека и спланировать его убийство. Сколько ненависти она в себе носит! Сколько нужно жестокости, чтобы намеренно, а не случайно, лишить жизни человека, пусть даже и убийцу. Для меня всегда было непостижимо, как девочка может выследить и убить мужчину, который во много раз сильнее её. Я слышал, что все жертвы Одинокого Убийцы были заколоты кинжалом сзади. Это значит, что она вела не честную игру, убивая своих врагов ударом в спину, не давая им возможности защищаться. Конечно, это не благородно и подло, но ведь Красные Вампиры тоже убивали слабых, безоружных и беззащитных, так они поступили и с её семьей. И, в конце концов, только так она имела возможность одолеть более сильного противника. Несмотря на это, Эсфирь всегда в повседневной жизни оставалась доброй и милосердной, хоть и не страдала раздвоением личности, как может показаться. Она всегда всё делала осмысленно, что в её случае страшнее безумия.

Много раз я запирал Эсфирь, чувствуя, что она вскоре снова уйдёт, чтобы найти свою очередную жертву. Но она буквально исчезала из тщательно запертой комнаты, как будто сквозь стену проходила. Перевоспитать её не могли ни нотации, ни угрозы, что я сдам её в полицию. Эсфирь только улыбалась, слушая меня. Она знала, что я и моя жена привязались к ней, и я её никогда не предам. Когда Аулент дрожал перед неуловимым убийцей и обещалось огромное вознаграждение тому, кто схватит его на месте преступления, ибо все преступления были идеальными и доказать вину кого-либо потом было невозможно, даже тогда я не посмел выдать Эсфирь. Я знал всё, но не мог сказать ничего, а моя воспитанница продолжала свою охоту на Красных Вампиров. Вот так Эсфирь стала Одиноким Убийцей.