Искусственный интеллект – надежды и опасения

Можно представить себе нечто вроде обратного теста Тьюринга, когда опрашивают посредника; до тех пор пока он не обнаружит уязвимость, нечеткость ограничений, какие-то упущения и пр., лицензия на распространение не выдается. Ментальная подготовка, необходимая для работы посредника, будет обязательной. Желание продемонстрировать интенциональность, наша обычная тактика при контакте с тем, что видится нам разумным агентом, почти непреодолимо велико. Действительно, способность сопротивляться внешней привлекательности и сохранять беспристрастность – малоприятный талант, от которого отдает расизмом или, скажем так, «видизмом». Многие сочтут, что культивировать в себе безжалостный скептический подход аморально, и можно ожидать, что даже опытные пользователи будут иногда поддаваться искушению «подружиться» с системами-инструментами, хотя бы для того, чтобы избавиться от дискомфорта при исполнении обязанностей. Сколь бы скрупулезно проектировщики ИИ ни устраняли фальшивые «человеческие» признаки из своих творений, можно ожидать возникновения новых привычек мышления, разговорных уловок, хитростей и блефа в этой новой области человеческой деятельности. Комично длинные списки известных побочных эффектов для новых лекарств, рекламируемых по телевидению, покажутся мелочью в сравнении с обязательными «разоблачениями», на которые не найдется ответов у разработчиков конкретных систем, и солидные штрафы будут уготованы тем, кто решит пропустить «мелкие недочеты» своих продуктов. Общепризнано, что в значительной степени растущее экономическое неравенство в современном мире обусловлено богатством, накопленным цифровыми предпринимателями; мы должны принять законы, которые заставят их опустошать свои глубокие карманы ради общественного блага. Некоторые обладатели глубоких (глубочайших, к слову) карманов добровольно берут на себя такие обязательства – служить в первую очередь обществу, а уж потом зарабатывать деньги, – но нельзя полагаться исключительно на добрую волю.

Нам не нужны искусственные сознательные агенты. Налицо избыток естественных сознательных агентов, достаточный для решения любых задач, которые подлежат резервированию как прерогатива этих особых, привилегированных сущностей. Нам нужны интеллектуальные инструменты. Инструменты лишены прав и не должны испытывать чувства, которые возможно задеть, или обижаться на «злоупотребления» со стороны неумелых пользователей[58]. Одна из причин отказаться от создания искусственных сознательных агентов заключается в том, что, какими бы автономными они ни были (в принципе они способны на автономию, самосовершенствование и самосотворение в той же степени, что и человек), они не смогут – без специальной подготовки, которой можно воспрепятствовать, – разделить с нами, то есть с естественными сознательными агентами, нашу уязвимость и смертность.

Однажды на университетском семинаре, который мы с Матиасом Шойцем вели по искусственным агентам и автономии, я предложил студентам: опишите технические характеристики робота, который заключит с вами обязательный к исполнению контракт – не как суррогат человека-владельца, а самостоятельно. Дело не в том, чтобы обучить робота пониманию юридических тонкостей или умению водить ручкой по листу бумаги, а в том, чтобы он заслуженно обрел правовой статус морально ответственного агента. Маленькие дети не могут подписывать договоры, равно как и те инвалиды, чей правовой статус требует опеки и ответственности сторонних лиц. Беда роботов, которым вздумается достичь столь высокого статуса, в том, что они, подобно Супермену, слишком неуязвимы для доверия к ним. Если они нарушат договор, каковы будут последствия? Каким будет наказание за отказ соблюдать согласованные условия? Тюремная камера или, если уж на то пошло, принудительная разборка? Камера едва ли доставит неудобства ИИ, если не внедрить в него изначально wanderlust[59], которую искусственный интеллект не сможет игнорировать или отключать самостоятельно (с системной точки зрения это будет непросто, учитывая предположительное всеведение и самопознание ИИ); а демонтаж системы, будь то робот или стационарный агент наподобие Watson, не покончит с ней, если сохранится информация в ее конструкции и программном обеспечении. Сама легкость цифровой записи и передачи информации – прорыв, который фактически гарантирует бессмертие программному обеспечению и данным – выводит роботов из пространства уязвимости (по крайней мере, это касается обычно воображаемых роботов с цифровым программным обеспечением и памятью). Если вы не уверены в этом, задумайтесь о человеческой морали: как она изменится, скажем, будь у нас возможность изготавливать «резервные копии» людей каждую неделю. В субботу прыгаем головой вниз с высокого моста без страховки – это же мелочь, о которой можно не вспоминать в пятницу вечером, ибо в воскресенье утром онлайн доступна пятничная резервная копия, которая и наслаждается видеозаписью вашей субботней кончины.

Следовательно, мы создаем не сознательных человекоподобных агентов (их мы не должны создавать), а совершенно новый вид сущностей, нечто вроде оракулов, лишенных совести и страха смерти, не отвлекающихся на любовь и ненависть, не обладающих личностью (но со всеми фобиями и причудами, которые, без сомнения, станут трактовать как «личность» системы). Это своего рода «ящики истины» (если нам повезет), почти наверняка содержащие в своих базах данных россыпи лжи. Будет довольно трудно научиться жить рядом с ними, не отвлекаясь на фантазии о «сингулярности», в которых ИИ порабощает человечество в реальности. Человеческое применение человеческих существ в скором времени изменится – снова – навсегда, но мы в состоянии встать у руля и направить наш корабль мимо хотя бы некоторых опасностей, если возьмем на себя ответственность за траекторию движения.

Глава 6
Нечеловеческая ловушка, в которую нас завлекли машины

Родни Брукс

ученый-компьютерщик, стипендиат и почетный профессор робототехники в МТИ, бывший директор Лаборатории компьютерных наук МТИ, основатель, председатель совета директоров и технический директор компании «Rethink Robotics», автор книги «Плоть и машины».

Робототехник Родни Брукс оказался одним из героев документального фильма Эррола Морриса «Быстро, дешево и бесконтрольно» (1997), а компанию ему составили укротитель львов, топиарист и эксперт по голым землекопам[60]; некий рецензент отметил, что «его улыбка сочеталась с диким блеском в глазах». Пожалуй, то же самое можно сказать о большинстве провидцев.

Поле зрения математиков и других ученых, когда мы говорим об общей картине за пределами конкретной специальности, часто ограничено инструментами и метафорами, которые они используют в своей работе. Норберт Винер здесь не исключение; смело могу допустить, что я таковым тоже не являюсь.

Когда Винер работал над «Человеческим применением человеческих существ», завершалась эпоха восприятия машин и животных просто как совокупностей физических процессов – и начиналась нынешняя эпоха понимания машин и животных как совокупностей вычислительных процессов. Подозреваю, что в будущем, в новые эпохи, неведомые нам инструменты будут настолько же отличаться от наших, насколько инструменты двух винеровсих эпох отличались друг от друга.

Винер был «гигантом мысли» первой из указанных эпох и опирался на инструменты, восходящие к Ньютону и Лейбницу и предназначенные для описания и анализа непрерывных процессов в физическом мире. В 1948 году он опубликовал работу «Кибернетика» и под этим словом подразумевал науку об управлении и связи у машин и животных. Сегодня мы трактуем идеи этой книги как теорию управления, обязательную дисциплину для проектирования и анализа физических машин, но в то же время пренебрегаем, как правило, мыслями Винера относительно коммуникации. Теории Винера многим обязаны его практическому опыту в годы Второй мировой войны, когда он разрабатывал систему наведения зенитных орудий. Он привнес математическую строгость в разработку технологий, процессы проектирования которых оставались в значительной степени эвристическими по своему характеру: речь о технологиях, если вспоминать историю, от римских гидротехнических сооружений до парового двигателя Уатта и до первых автомобилей.

Можно вообразить иную версию нашей интеллектуальной и технологической истории, допустив, что никогда не рождались Алан Тьюринг и Джон фон Нейман, оба внесшие немалый вклад в развитие вычислительной техники. Тьюринг описал фундаментальную модель вычислений – ныне известную как машина Тьюринга – в своей статье «О вычислимых числах в приложении к Entscheidungsproblem[61]», написанной и переработанной в 1936 году, а опубликованной год спустя. В такой машине линейная последовательность символов конечного алфавита кодирует исходные условия вычислительной задачи и обеспечивает рабочее пространство вычислений. Для каждой отдельной вычислительной задачи необходима своя машина; позднее было доказано, уже другими, что возможно закодировать в одной конкретной машине, ныне известной как универсальная машина Тьюринга, произвольный набор вычислительных инструкций с использованием той же последовательности символов.

Джон фон Нейман в 1940-х годах разработал абстрактную самовоспроизводящуюся машину, которую назвал клеточным автоматом. Предполагается, что она занимает конечное подмножество бесконечного двумерного массива квадратов, каждый из которых содержит отдельный символ конечного алфавита из двадцати девяти различных символов, а остальная часть бесконечного массива изначально пуста. Отдельные символы в каждом квадрате изменяются взаимосвязанно согласно сложному, но конечному правилу для символа в конкретном квадрате и его ближайших соседях. В соответствии со сложным правилом, разработанным фон Нейманом, большинство символов в большинстве квадратов остаются неизменными, лишь некоторые изменяются на каждом этапе процесса. Поэтому при взгляде на заполненные квадраты выясняется, что имеется постоянная структура с какой-то активностью внутри нее. Когда абстрактная машина фон Неймана воспроизводится, она копирует себя в другую область пространства. Внутри «машины» имеется горизонтальная линия квадратов, конечная линейная последовательность, основанная на подмножестве символов конечного алфавита. Именно символы в этих квадратах кодировали машину, частью которой они являлись. При воспроизведении последовательность могла сдвигаться влево или вправо, что трактовалось (интерпретировалось) как инструкция (перевод инструкции) для новой «машины», которая создавалась, а затем копировалась (реплицировалась); новая копия помещалась внутрь новой машины для дальнейшего воспроизведения. Фрэнсис Крик и Джеймс Уотсон[62] продемонстрировали в 1953 году, что подобную последовательность можно воссоздать биологически в длинной молекуле ДНК с конечным алфавитом из четырех нуклеотидов – гуанина, цитозина, аденина и тимина (G, C, A и T)[63]. Как и в машине фон Неймана, при биологическом воспроизведении линейная последовательность символов в ДНК интерпретируется – посредством транскрипции в молекулы РНК, которые затем транслируются в белки, то есть в структуры, творящие новую клетку, – а ДНК реплицируется и инкапсулируется в новой клетке.