Морально безнравственные

Глава 11

Энцо

Мой план начинает реализовываться. Я начал замечать небольшие изменения в Аллегре, и вот уже несколько недель наши стычки превратились из чисто враждебных в поддразнивающе-антагонистические. Если учесть, насколько серьезными были наши споры в прошлом, я бы сказал, что это значительное улучшение.

Совет мамы Марго — дать ей возможность увидеть мою более мягкую сторону — сработал, и после того, как мы вернулись из поездки к Каталине, я даже заметил изменения в тоне ее голоса. Он больше не был обвиняюще-воинственным, в нем появилась сладость, которой раньше не было.

И мне это нравится. Очень.

У моей маленькой тигрицы спокойное поведение, которое проявляется даже тогда, когда она не точит когти о мою шкуру.

И вот я все больше приближаюсь к своей цели — сделать ее более отзывчивой.

Дверь в мой кабинет открывается, и я вижу, как она нерешительно идет вперед, пока не оказывается в центре комнаты.

Когда она узнала, что библиотека, которую она так полюбила, на самом деле мой личный кабинет, то вела себя немного упрямо и отказывалась ступить в него снова. Но после долгих уговоров мне удалось убедить ее, что нет ничего плохого в том, чтобы зайти и одолжить книгу.

Она не знает, что в ту ночь, когда она была здесь, она попала внутрь только благодаря случайности. Я забыл закрыть дверь в кабинет, когда ложился спать.

Поскольку в кабинете хранится моя обширная коллекция книг — большинство из них бесценны — никому не разрешается входить внутрь. Даже работникам для уборки.

Она — первый человек, который попала сюда, и единственная, кому я позволил обращаться с моими сокровищами. Не потому, что они так важны, а потому, что я вижу, как она заботится о книгах, как обращается с ними, словно они бесценны — так же, как и я.

— Что сегодня? — я делаю шаг рядом с ней, присоединяясь к ее изучению заголовков.

— Хм, — начинает она, поднимая палец, чтобы задумчиво гладить челюсть, — я не знаю. Что ты порекомендуешь? — она смотрит на меня, ее глаза мерцают в тусклом освещении комнаты. Говорят, что самый распространенный цвет глаз — карий, но, когда я смотрю в ее глаза, то будто вижу его впервые.

Я слегка прочищаю горло, понимая, что уставился на нее.

— Какое у тебя предпочтение? Романтика?

Она качает головой.

— История? Философия? Думаю, у меня даже есть несколько пьес… — я отвлекаюсь, когда вижу, что она остановилась перед моей коллекцией Макиавелли.

— Почему у тебя их так много?

— Ты читала его? — спрашиваю я, беря в руки один из экземпляров. Она кивает, подходит ближе ко мне, чтобы посмотреть на книгу. — Тогда ты знаешь, о чем она. Это справочник, как стать сильным правителем.

— Да, я знаю это. Но я все равно не понимаю твоей одержимости этим. — Она сморщила нос в замешательстве, и этот маленький жест очарователен.

— Это чтобы напомнить себе, что власть принадлежит не человеку, а народу.

— Что ты имеешь в виду?

— Я могу унаследовать империю, но я ничто без народа, который лежит в основе этой империи. «Принц должен быть на дружеской ноге со своим народом», — я цитирую отрывок, наблюдая за тем, как работают маленькие колесики в ее голове.

— Как левиафан? — спрашивает она, и мой рот растягивается в скрытой улыбке. Я не думал, что она настолько хорошо разбирается в политических текстах, но она всегда находит новые способы удивить меня.

— Нет. Между Макиавелли и Гоббсом есть главное различие. Первый предлагает властвовать сильно, но в тандеме с народом — никогда не заставляйте его ненавидеть себя, если это возможно. Второй... заставь их бояться тебя, неважно, если они возненавидят тебя на этом пути, правь железным кулаком.

— Я думаю, что гоббсианский подход сработает лучше, не так ли? Если люди боятся тебя, то тебе не нужно беспокоиться о том, что они тебя предадут.

— Ты в чем-то права, маленькая тигрица. Но страх работает только до определенной степени. В нашем мире страх управляет всем, кроме верности. Преданность зарабатывается любовью и уважением.

— Значит, ты пытаешься быть справедливым правителем, вот что ты хочешь сказать. — Кажется, она размышляет над этим, тщательно подбирая слова. — Наверное, я понимаю, как страх может ограничить твои возможности. Но разве не труднее заставить людей полюбить тебя? Заставить чувствовать страх — легко, это инстинктивно. А любовь? Она требует работы.

— И поскольку она требует работы, конечный результат приносит гораздо больше удовлетворения.

— Иногда я забываю, что имею дело с нарциссом. Конечно, ты бы предпочел получить их любовь, а не страх, — бормочет она себе под нос.

— Так и хочешь поругаться, маленькая тигрица?

— Не сейчас, — она пренебрежительно махнула рукой в мою сторону, — может быть, позже. Сейчас я просто хочу хорошую книгу. — Она поворачивается ко мне спиной и переходит к другой стене, чтобы просмотреть названия книг. В конце концов, она останавливается на томе Дарвина и устраивается поудобнее в кресле. Я продолжаю наблюдать за ней, гадая, уловила ли она тонкий контекст.

Я легко мог бы управлять ею с помощью страха. И был один поворотный момент, когда динамика наших отношений могла необратимо измениться.

Я заставил ее растянуться на кровати и обнажиться передо мной. Было бы так легко проникнуть в ее тело, взять ее невинность и заклеймить ее как свою. Я был бы грубым, и, хотя она, возможно, не сопротивлялась бы, она бы возненавидела меня после этого.

Не знаю, может быть, это из-за моей прошлой истории с женщинами, но я не мог заставить себя поступить так с ней. Особенно когда есть шанс увидеть, как выражение ее лица меняется от легкого трепета до ненависти.

Да, трудно завоевать чью-то любовь. Но я считаю, что лучше приложить усилия, чтобы увидеть, как она улыбается мне, чем обнажить зубы.

Остаток вечера мы проводим в дружеском молчании, и я время от времени украдкой поглядываю на нее, надеясь застать ее за тем же занятием. Но она полностью погружена в свою книгу. Меня как будто не существует.

Вначале меня бы это удивило, но теперь это начинает вызывать у меня беспокойство. Что если она действительно не находит меня привлекательным?

И женщины, и мужчины были на мне зациклены еще до того, как я узнал, что такое привлекательность. Чаще всего я оказывался в ситуациях, когда люди не могли принять отказ. Я никогда не думал, что когда-нибудь найду кого-то настолько невосприимчивого ко мне. Но опять же, я никогда раньше не хотел, чтобы кто-то считал меня привлекательным.

А еще я впервые задумался о том, каково это — позволить себе...

Пальцы Аллегры поглаживают край страницы, а зубы сосредоточенно покусывают нижнюю губу. Я завороженно смотрю, как она переворачивает страницу, ее глаза сосредоточены на словах.

Сексуально. Она чертовски сексуальна.

И это проблема.

Любой, кто посмотрит на нее в первый раз, увидит невзрачную женщину с непримечательными чертами лица. Достаточно одного общения с ней, чтобы увидеть, как все ее лицо озаряется во время спора, как гордый подбородок демонстрирует ее молчаливое достоинство, или как ее глаза искрятся интеллектом.

Ее внешность может быть обычной, но характер — это нечто иное. В ней есть сила, которая не соответствует ее хрупкой внешности.

И это делает ее прекрасной.

— Что?

Она поднимает глаза и смотрит на меня. Мне стыдно признаться, что я ненадолго смутился от прямого обвинения в ее глазах, но я быстро взял себя в руки, приманивая ее еще одной предполагаемой колкостью.

— Я просто смотрел на красивую женщину.

Она усмехается, как я и предполагал, качает головой и возвращает свое внимание к книге.

Она мне не верит. Потому что она верит только тем, кто хочет ее унизить.

И я клянусь себе, что однажды она увидит истину в моих словах.



Осторожно положив блокнот обратно под матрас, я начинаю планировать свои дальнейшие действия. Я никогда бы не подумал, что она ведет дневник, но как только я понял, что все ее мысли записаны на бумаге, чтобы я мог их прочитать, я не смог устоять перед искушением.

Особенно когда это означает, что я смогу пройти через те крепкие стены, которые она воздвигла.

Ее записи с тех пор, как мы поженились, не были очень подробными, намекая на дискомфорт и страх перед неизвестностью. Она не доверяла даже своему драгоценному дневнику свои чувства ко мне — хорошие или плохие.

Главная причина, по которой я прибег к подглядыванию — чтобы узнать, продвинулся ли я в отношениях с ней. Вместо этого в дневнике едва упоминается мое имя. Это нисколько не обнадеживает. Только подтверждает мою теорию о том, что я ей безразличен.

Как обычно, перспектива того, что Аллегра действительно безразлична ко мне, заставляет мою кровь кипеть, и я ненадолго закрываю глаза, пытаясь восстановить контроль. У меня есть еще несколько тузов в рукаве, и скоро она должна поддаться моему обаянию.

Хотя ее чувства ко мне не попали в ее маленький блокнот, ее самые сокровенные желания остались. Она тщательно составила список желаний — то, что всегда хотела сделать, но никогда не могла. И, к счастью для меня, я могу дать ей некоторые из этих вещей.

Направляясь к ее шкафу, я начинаю разбирать ее новый гардероб, ища стильное платье, подходящее для случая, который я планирую. Нахожу кремово-белое платье, которое кажется приемлемым, и подбираю к нему пару туфель.

— Что ты делаешь? — Аллегра врывается в дверь, держа руки на бедрах и прищурив глаза.

— Я приглашаю тебя на свидание. Вот, — я бросаю платье ей в руки, — надень его и встретимся через десять минут.

Не жду, пока она будет спорить, закрываю за собой дверь и спускаюсь вниз.

Я уже одет в смокинг, поэтому в ожидании делаю несколько телефонных звонков, чтобы убедиться, что все пройдет гладко. У меня забронирована ложа в Метрополитен-опере на каждый сезон. Обычно я посещаю ее с мамой Марго. Она всегда была любительницей оперы, но поскольку меня чаще всего не бывает дома, она предпочитает ходить одна или с тем любовником, который у нее есть в данный момент.

Сегодня будем только я и Аллегра.

Аллегра выглядит изысканно в платье, которое я выбрал для нее, когда спускается по лестнице. Поворачиваюсь, чтобы протянуть ей руку, но она смотрит на меня с подозрением.

— Да ладно, я не кусаюсь, — начинаю я, но не могу удержаться и добавляю, — пока.

Она закатывает глаза, но хватается за мою руку.

— Тебя беспокоят туфли? — спрашиваю я, глядя вниз на то, как она неловко пытается ходить в туфлях.

— Я не привыкла ходить на каблуках, — отвечает она, и на ее щеках появляется красный оттенок.

— Не хочешь переодеться во что-нибудь более удобное?

Она быстро мотает головой.

— Нет. Давай просто пойдем.

Машина ждет снаружи, чтобы отвезти нас в оперу.

— Куда мы едем? — спрашивает она, прильнув лбом к окну, когда мигающие огни города начинают приветствовать нас.

— Сюрприз? — я пытаюсь легкомысленно пошутить, но ее взгляд заставляет меня покачать головой, сдаюсь и отвечаю ей. — У нас зарезервирована ложа в опере, — говорю я, формулируя это таким образом, чтобы она подумала, что мы обязательно должны прийти.